— Невероятно, — бормотал он. — Беспрецедентно! Компьютерщикам придется с этим повозиться. Прошу вас, идемте со мной, мистер Пэдью. Сегодня вечером вам и вправду досталось.
Джеймс кивнул.
— Вас можно понять, — продолжал доктор. — После такого не грех и выпить. Как насчет бокала коньяка?
Джеймс последовал за ним из лаборатории, где кудахтали перепуганные цыплята, в тихую уютную комнатку с большим камином и двумя кожаными креслами.
— Прошу в мой кабинет, — с гордостью сказал доктор. — Располагайтесь, мистер Пэдью.
— Э… а как насчет моей одежды?
— Не волнуйтесь. Я уже послал за ней охранника. А пока давайте поболтаем, не возражаете?
Джеймс кивнул, принимая от доктора большой бокал арманьяка. Он подозрительно принюхался, но коньяк пах превосходно. Доктор уселся в кресло напротив Джеймса и медленно потянул янтарную жидкость.
— Вот это другое дело! Сигару?
Джеймс покачал головой.
— Не возражаете, если я…
Джеймс снова покачал головой.
— Я потрясен тем, что вы рассказали моему коллеге, мистер Пэдью! Нет-нет, не бойтесь, я не собираюсь вас усыплять, вскрывать вам череп и высасывать мозг. Нейрохирурги иногда бывают такими бесчувственными! Я же, напротив, опираюсь в своих исследованиях на психологию и философию. Чтобы заниматься изучением мозга, мало остроты ума и образования. Ученому нужны сочувствие, воображение, человечность — качества, которые, как вы имели возможность убедиться, присущи далеко не всем моим коллегам.
Считается, что ученые бескорыстны и лишены амбиций, но на деле они не меньше прочих одолеваемы искушениями морального свойства. Словно крысы в лабиринте, они яростно мечутся в поисках новых путей и выходов, никогда не останавливаясь, но иногда спрашивая себя: есть ли смысл в этих метаниях? Однако им даже не приходит в голову, что, возможно, и за ними наблюдают некие высшие силы — случай, Бог, судьба, называйте как хотите. Меж тем величайшее проявление человеческой мудрости запечатлено в «Упанишадах», читали? «Кто из нас знает его, тот знает его, и он не знает, что не знает». Что за дивная простота, какое величие! Вот она, антитеза современной науке! Впрочем, наверняка я утомил вас своими измышлениями, мистер Пэдью. Рассуждения на эту тему — мой конек. Еще коньяку?
Джеймс протянул пустой стакан и, когда доктор наполнил его, сделал еще глоток и одобрительно вздохнул. Кожаное кресло оказалось на удивление удобным, огонь в камине согревал и завораживал. Честно говоря, несмотря на страстность изложения, первую половину речи доктора Джеймс пропустил мимо ушей, но следующие слова Ланарка заставили его выйти из ступора.
— Давайте обратимся к вашему случаю, мистер Пэдью. Скажите, вы действительно ничего не помните о тех трех годах? Совсем ничего?
— Ну, не совсем…
Ланарк откинулся на спинку кресла, довольный собой.
— Неужели? Впрочем, я так и думал.
— Я знаю, где был в то время, помню некоторые места, некоторые переживания…
— Простите, что перебиваю, мистер Пэдью, но что означает «где был в то время»?
— Здесь.
— Здесь?
— В этом городе.
— Вот как! Стало быть, вы вернулись к источнику своей амнезии, словно Пруст в поисках утраченного времени…
— Да, так и есть, — быстро ответил Джеймс, опасаясь, что Ланарк снова пустится в долгие туманные рассуждения.
— И вам удалось что-нибудь вспомнить?
Джеймс размышлял, рассказать ли доктору о кратких видениях, время от времени посещавших его: о темноволосой девушке, которую он так живо представил себе, когда надкусил яблоко; о поезде, образ которого так потряс его в кабинете доктора Льюис. Эти видения казались ему самому такими странными, такими смутными, и Джеймс не решился сообщить о них Ланарку.
— Нет.
Ланарк понимающе кивнул.
— Мистер Пэдью, у вас когда-нибудь были галлюцинации?
— Галлюцинации?
— Они принимают разные формы, но люди, потерявшие память, чаще всего видят странные, незнакомые лица, переживают необъяснимые чувства, могут внезапно отключиться, видят повторяющиеся сны, испытывают ощущение дежа-вю. Словно тело вспоминает то, что забыл мозг. Вам приходилось переживать нечто подобное?
— Не уверен, — осторожно протянул Джеймс.
— Вы можете вспомнить события, которые по прошествии времени кажутся нереальными? Они отчетливы и ярки, как обычные воспоминания, но когда вы начинаете анализировать их, то понимаете, что подобного просто не могло случиться, а значит, эти события — не более чем создания вашего воображения.
Вспомнив библиотекаря, который наследовал память Филиппа Ларкина, и паб, забитый астрологами, Джеймс помрачнел. Сердце забилось учащенно.
— Наверное, — устало вздохнул он. — И что все это значит?
Несколько секунд Ланарк пристально вглядывался Джеймсу в лицо.
— Необъяснимые образы и эмоции — классический признак ретроградной амнезии. Пьер Жане, Жозеф Брейер и Фрейд употребляют для его описания разные термины. Мы можем называть их «протечками» из прошлого.
Джеймс снова подумал о кровавой отметке на яблочной мякоти и темноволосой девушке; о поезде, отъезд которого разрывал ему душу. Вспомнил, как сладко ныло сердце, когда он кормил уток в городском пруду, и внезапное воодушевление, наполнившее грудь, когда он шел по Лаф-стрит, а под ногами хрустела палая листва. Последним пришло самое нечеткое, самое смутное воспоминание: он сидит на траве на заднем дворе, в небе облака, тишина, тени на траве и внезапно накатившая волна тошнотворного ужаса… Джеймс вздрогнул и оглянулся: уютный кабинет, мерцающий огонь в камине, задумчивое лицо доктора — все вокруг успокаивало и возвращало в настоящее. Выходит, эти воспоминания — «протечки» и несколько мгновений он жил в прошлом?
Доктор продолжил:
— Что до воображаемых событий… видите ли, это моя собственная теория. Я изучал эти тревожащие фантазии, в которых сны соединяются с реальностью. Им были подвержены многие мои пациенты, да и мне самому пару раз довелось испытать нечто подобное. Обычно такие явления связывают с воздействием веществ, вызывающих опьянение, но не только. Их могут спровоцировать некоторые виды травм, стрессы и сильное утомление. По правде сказать, чем больше я изучаю эту проблему, тем больше понимаю, что в этих фантазиях нет ничего болезненного.
— Хотите сказать, это нормально?
— До некоторой степени. Видите ли, зачастую люди не понимают, что такое на самом деле их воспоминания. Аналогия с памятью компьютера представляется мне крайне неудачной. Человеческая память — не микрочип, а целый океан. Большинство нейрохирургов, молекулярных биологов и психологов сходятся на том, что воспоминания — материя чрезвычайно хрупкая, постоянно меняющаяся и легко поддающаяся внешним воздействиям. Как говорил Томас Риал, на восемь десятых память — это то, что мы забыли, и на две десятые — то, что придумали. Вы слыхали о термине «диссоциация», мистер Пэдью?
Джеймс покачал головой.
— Представьте себе подземную реку, которая течет параллельно реке, протекающей по земле. Именно в этой подземной реке обитают те жуткие чудовища, которым нет места на поверхности. И сколько бы вы ни выуживали чудовищ из наземной реки, вам никогда не достичь успеха.
— Значит, чтобы извлечь чудовищ на поверхность, нужно закинуть удочку в подземную реку?
— Браво, мистер Пэдью! Весьма проницательный и тонкий вопрос!
— Спасибо, — покраснев, пробормотал Джеймс.
— А ответ будет таков: удите глубже!
— Не понимаю.
Ланарк тонко улыбнулся, словно только что подцепил на крючок большую рыбину.
— Используйте гипноз. Вы позволите?..
Перед глазами Джеймса закачались часы на серебряной цепочке, затем часы остановились, но кружиться начала комната.
— Закройте глаза, — раздался голос, и во тьме, затопившей Джеймса, голос торжественно продолжил: — Итак, вы возвращаетесь в прошлое, мистер Пэдью…
Джеймс открыл глаза. Напротив, за письменным столом, сидел доктор Ланарк и что-то писал. Сквозь высокое окно на серые стены лился мягкий свет. Пахло человеческим потом, а доктор Ланарк выглядел моложе и худее.
— Постойте, — начал Джеймс, — вы же мой…
— Джеймс!
Окружавшую тьму прорезал вопль. Поначалу Джеймс решил, что это мать будит его в школу.
— Мамочка, еще чуть-чуть… — пробормотал он.
— Джеймс!
Нет, у его матери голос тоньше, да и в комнате слишком тепло — в его спальне по утрам гораздо холоднее.
— Джеймс!
Он открыл глаза, и на сей раз он сидел в уютном кресле в кабинете доктора Ланарка. Джеймсу казалось, что прошла целая вечность, но в камине все так же потрескивал огонь, в пепельнице дымилась недокуренная сигара, а пустые бокалы стояли на низком столике. Изменился только сам Ланарк. На этот раз он превратился в женщину.
