Вот они, последствия выбора. Все зависит от того, что ты выбираешь.
Он свой сделал. Хотя, может быть, стоило какие-то моменты решить по-другому?
Может быть, еще не поздно создать некий задел на будущее?
А может, от выбора, наоборот, ничего не зависит… Может, всем заправляет судьба. Или случай. А ты изо всех сил пытаешься подчинить неподвластное.
Его раздумья прервал стук в дверь. Стучали три раза. Первые два — тихо и неуверенно, последний — посильнее, как будто гость, замерший в нерешительности на пороге, наконец собрался с духом. Джастин понятия не имел, кого могло принести в такое время. Душа компании из него та еще. Предположим, найдется несколько человек, которым вдруг приспичило с ним побеседовать. Ларри Силвербуш, например. Леона Криль. Или паче чаяния Бруно. Джастин встал с кресла — со скрипом (пора в спортзал-то, пора!) — и пошел открывать.
Кого он точно не ожидал увидеть за дверью — ни сейчас, ни вообще — это стоящую там женщину.
— Можно мне войти? — спросила она.
Джастин не ответил. Просто смотрел на нее во все глаза. И постепенно делался все суровее.
— Когда-нибудь придется меня впустить. Напарников не держат на пороге.
— Ты это о чем? — было первое, что она услышала от Джастина спустя год с их последней встречи.
— Тебе что, не сказали?
По глазам и ошеломленному молчанию она поняла, что ему действительно никто ничего не сказал и придется выкручиваться самой. Смело выдержав колючий взгляд, Реджи Боккенхойзер сообщила, с чем пришла:
— ФБР. Я тот самый агент, которого назначили тебе в напарники.
Волосы у нее стали светлее, прежде оттенок был более темным. Так лучше, ей больше идет. И отросли, нет больше той аккуратной стрижки. Похудела, подтянулась, мышцы слегка накачала. Голубые глаза прежние — ясные и милые, чуть погрустневшие. Кожа гладкая, загорелая, шея хоть и коротковата, все равно изящная. В губах прячется та же грустинка, что и во взгляде, только еще наготове ехидная усмешка — на всякий случай. Такое у Реджи чувство юмора. А заодно эта усмешка помогает отгородиться от враждебного мира.
Да, это определенно она, та самая женщина, которую Джастину подослали в полицейский участок около года назад; та, которой он доверился, с которой спал. Та, что завела его в ловушку и отправила в тюрьму Гуантанамо. Та самая, что по приказу своего начальства из ФБР застрелила Рэя Локхарта, служащего ист-эндского аэропорта. Джастин ее еще арестовал тогда за убийство.
И при виде этой самой женщины, глядя на ее губы, приоткрытые в робкой, чуть кривоватой улыбке, он понял, что у него до сих пор куда-то ухает сердце и слегка подгибаются колени.
К черту ее!
К черту их всех.
К черту их всех, к черту, к черту, к черту!
Он ее не впустил. Впустил, конечно, но не сразу. Сначала усадил гостью в машину и съездил за китайской едой. Оставить Реджину Боккенхойзер в доме одну Джастин не мог. Даже на каких-нибудь жалких двадцать минут, пока он сгоняет за цыпленком с жареным рисом, холодной лапшой и кунжутным соусом. Даже на минуту она в его доме одна не останется! Мало ли что ей взбредет в голову? Мало ли где она захочет порыться или какую свинью ему подложит…
В машине и в забегаловке, пока им готовили заказанную еду, они не произнесли ни слова. Джастин замкнулся, а Реджина молчала потому, что молчал он. В нем кипела обида, а она просто решила не лезть на рожон, однако оттого, что Реджи видела его насквозь, становилось еще досаднее.
Вернувшись, Джастин плюхнул пакет с едой на обеденный столик в гостиной. Пока хозяин дома ходил на кухню за пивом, гостья успела все распаковать и расставить. Одну бутылку он поставил перед ней.
— Спасибо, что не забыл, — поблагодарила она.
— Да пошла ты! — ответил Джастин.
— Вот и поговорили, — оптимистично отметила Реджи.
Джастин молча сходил на кухню, принес серебряные приборы и две тарелки. Переложил на свою немного еды.
Реджи он сам ничего класть не стал, просто подвинул к ней картонные упаковки.
Ели они не торопясь, молча. Когда с тарелки исчезла почти половина порции, Реджи подала голос.
— Ну как, теперь можешь?
— Что?
— Поговорить?
— Нет! — буркнул он, откладывая вилку. — Я думал, ты в тюрьме.
Она покачала головой.
— Нет.
— Это почему?
— Я тебе объясняла, Джей. То есть пыталась объяснить, но ты так хотел меня упечь за решетку, что ничего не слышал.
— Там тебе самое место…
— Я выполняла свою работу.
— Хороша работа! Убить ни в чем не повинного человека.
Она вздрогнула.
— Да, и с этим грузом мне теперь жить. Но я-то думала, что действую в интересах государственной безопасности. Что приказ исходит непосредственно из Белого дома. Меня обманули, а я теперь мучаюсь бессонницей и кляну себя за то, что поверила в сказки. Я попалась на крючок, но выполняла то, к чему меня готовили, и, надеюсь, если представится возможность, смогу обратить свои умения на пользу.
Джастин не удостоил ее ответа.
— Ты ведь тоже убивал. В том числе тех, кого убивать было совсем необязательно. — Увидев, что он готов взорваться и выпалить что-то резкое, она поспешно добавила: — Ты думаешь, мы не знаем, что произошло с подполковником Уорреном Гримблом из контрразведки?
Джастин замер. Гримбл — тот самый, кто устраивал ему допросы с пристрастием в Гуантанамо. Джастину удалось тогда выяснить его имя. Одним именем дело, правда, не ограничилось. Сам Джастин валялся без сил, поэтому пришлось воспользоваться услугами Бруно. Подполковник Уоррен Гримбл испарился. Навсегда. Бруно слов на ветер не бросает.
— Не сказал бы, что его можно отнести к ни в чем не повинным.
— Может, ты и прав. Но он делал то, что считал правильным, и к тому же выполнял приказ.
— Нет, — тихо произнес Джастин. — То, что он со мной творил, ни в одном приказе не напишут.
— Джей, — негромко, но настойчиво проговорила Реджи, — когда ты меня арестовал, ФБР освободило меня почти сразу. По-другому и быть не могло. Счет обнулен. Меня проверяли и перепроверяли. Не мне тебе рассказывать о последствиях. Но в итоге решили, что задание я выполнила, меня реабилитировали и даже перевели в нью-йоркское отделение. Там я и работаю уже год.
— Да уж, задание ты выполнила… Не спорю. Потрудилась на славу.
— Я тебе жизнь спасла! Или ты уже забыл?
— Ничего я не забыл.
— Мне хотелось с тобой увидеться. За весь этот год не было ни дня, чтобы я о тебе не вспоминала. Но я догадывалась, что ты меня видеть не хочешь и слушать тоже не станешь.
— Здесь ты права.
— Тогда я попросила, чтобы меня назначили к тебе напарником. Сразу, как только услышала про этот план. Хочу, чтобы ты знал.
— И что, они согласились?
— Пути Господни неисповедимы.
— Я не верю в Бога.
— Я тоже. Значит, неисповедимы пути ФБР. — Реджи допила пиво и закончила: — Я хотела получить это назначение, потому что беспокоюсь за тебя. Неважно, кем ты меня считаешь и что обо мне думаешь. И потом, за мной долг. Я хочу его отдать, расплатиться за то, что сделала.
— Почему-то все вдруг бросились возвращать мне долги.
— Знаю. Поэтому в Конторе и согласились послать меня к тебе в напарники.
— Не вижу связи.
— Там, знаешь ли, не дураки сидят. Они тоже кое-что замечают. И любят выстраивать комбинации.
— Все равно не вижу связи.
— Им кажется, что мне ты сможешь доверять.
Джастин хохотнул. Хлестко и грубо.
— Из-за того, что произошло с Вандой. И с нами. Из-за того, что случилось… с твоими близкими. Им кажется, что ты сможешь мне доверять, потому что тебе это нужно. И еще, что тебе хочется меня защитить.
— Из чувства вины?
— Я же говорю, они не дураки и любят вертеть людьми.
— А ты как думаешь, Реджи? Тебе тоже кажется, что я клюну на эту приманку, потому что меня гложет вина за всех моих женщин?
Она моментально нацепила свою кривоватую улыбку.
— Я надеюсь, что ты клюнешь, потому что не устоишь перед моими чарами. — Джастин продолжал сверлить ее колючим взглядом, и она сменила тон: — Тогда учти, что я уже позвонила Силвербушу и сказала, что ты работаешь со мной и мы ожидаем полного содействия с его стороны.
— Какое полное содействие, если я у него почти что в подозреваемых числюсь?
— Уже нет. Я ему сказала, что мы сняли с тебя все подозрения.
— Это правда?
— «Мы», может, и не сняли, но поскольку ответственной за данную операцию назначена я, решать мне. А я считаю, что ты вне подозрений.
— Почему?
— Не думаю, что ты способен кого-то прикончить из-за женщины. Вот ко мне ты не совсем равнодушен — и что? Арестовал ведь.
— На что именно я, по-твоему, не способен? Полюбить? Или убить из-за любви?
— Понятия не имею, Джей. Я тебя для этого недостаточно хорошо знаю.
