Не требовалось большого ума, чтобы понять: последняя комната по коридору принадлежит Мие. Я оглядела ее, говоря себе, что, наверное, произошла какая-то ошибка, это не могла быть комната девушки. В ней стояла точно такая же мебель, как и в первой спальне, такой же сосновый платяной шкаф, и даже сосновая кровать была такой же, как у родителей. Личное присутствие Мии ощущалось только по наличию в комнате вычурного зеркала. Здесь не было ни постеров, ни плакатов, ни фотографий. Она не походила ни на одну из подростковых комнат, которые я видела до сих пор. В этой комнате обитало одиночество, она ничуть не напоминала личное пространство, в котором Миа пользовалась свободой, нет, она была обставлена и прибрана в полном соответствии со вкусами и понятиями Эльзы. Комната буквально кричала: ты должна стать одной из нас! Это был приказ, ослушаться которого невозможно. Миа, конечно, ночевала здесь, но комната ей не принадлежала. В ней не ощущалось ее личности или хотя бы присутствия. Она ничем не отличалась от удобной и комфортабельной комнаты для гостей. А потом я вдруг поняла, что беспокоит меня сильнее всего: запах! Комната подверглась профессиональной уборке, кровать была застелена, белье оказалось свежим и выглаженным, простыни выглядели совершенно новыми, на них не спали, по полу прошлись пылесосом. И пахла она лавандой. Действительно, в розетке торчал автоматический освежитель воздуха, причем установленный на максимум. Если бы сюда для проведения обыска пригласили экспертов-криминалистов, я уверена, они бы не нашли даже частички кожи Мии. Здесь царила поистине гнетущая, стерильная чистота морга.
Я заглянула в платяной шкаф. Он был полон. Я принялась выдвигать ящики комода. Они тоже были забиты под завязку. А ведь Хокан уверял, что девушка взяла с собой две сумки. И что же она в них сложила? На первый взгляд, все оставалось на своих местах, ничего не пропало. Я не знала, сколько вещей висело в шкафу до того, как Миа ушла, поэтому мне не с чем было сравнивать, но у меня не возникло ощущения, что здесь впопыхах собиралась девушка, готовящаяся убежать. На тумбочке у кровати лежала Библия — Миа была христианкой. Не знаю, верила она в Бога или нет, но Библию с собой не взяла. Я быстро перелистала ее: на полях не было пометок, уголки страниц не были загнуты или порваны. Я нашла стих о Ефесянах, который перед самоубийством вышивала Анна-Мария. Он тоже не был отмечен и не выделялся среди остальных. Под Библией обнаружился дневник. Бегло просмотрев его, я обнаружила перечень праздников, домашние задания, но никаких упоминаний о сексе, парнях и подружках, никаких сердечных разочарований. Ни один подросток в мире не стал бы вести такой дневник. Пожалуй, Миа знала, что комната ее подвергается регулярному обыску. Она делала записи в дневнике, отдавая себе отчет в том, что его читают, — и она хотела, чтобы Хокан и Эльза прочли именно его. Дневник был ловким трюком, фокусом, призванным усыпить бдительность чрезмерно любопытных родителей, а кто из подростков станет вести такой бутафорский дневник, если не тот, кому есть что скрывать?
Я пробыла в доме не более получаса, тридцать минут пролетели быстро, а улик я так и не нашла. Но и уйти с пустыми руками я тоже не могла, поэтому решила, что останусь до тех пор, пока не отыщу то, что мне нужно, и плевать на риск! Мне пришло в голову, что я до сих пор не осмотрела зеркало. А ведь оно бросалось в глаза, выбиваясь из остальной обстановки, и было куплено не в мебельном магазине, а представляло собой изделие ручной работы, настоящее произведение искусства — овальной формы, стилизованное под волшебное ручное зеркальце, в тяжелой и вычурной деревянной раме. Подойдя ближе, я заметила, что зеркало не было приклеено к раме: вверху и внизу его прижимали стальные защелки. Они повернулись, как ключ в замке, и зеркало буквально выпало из рамы, так что я едва успела подхватить его, чтобы оно не разбилось вдребезги. В раме за зеркалом обнаружилась глубокая ниша. Тот, кто делал его, предусмотрел оригинальный тайник специально для Мии. И вот что я обнаружила внутри.
* * *
Мать протянула мне обрывки какого-то дневника. Обложка его уцелела, а вот внутренние страницы были вырваны, что называется, с мясом. Впервые предъявленные ею доказательства произвели на меня глубокое впечатление, словно на них сохранились ясно видимые и неоспоримые следы насилия.
Представь себе, как преступник вырывает эти страницы сильными руками, а с его губ слетают злобные ругательства. А ведь куда проще и легче было бы швырнуть эту улику в огонь или в темные воды Лосиной реки. Но это была не хладнокровно обдуманная попытка замести следы, а яростная реакция на мысли, изложенные в дневнике, воплощенное выражение ненависти, подразумевающее очередное преступление в недалеком будущем или даже прошлом.
Присмотрись к дневнику внимательнее.
От него почти ничего не осталось, никаких записей, лишь обрывки страниц у переплета, бумажные зубы, испещренные останками слов. Я насчитала пятьдесят три буквы, которые складываются всего в три полных слова.
«Hans» — что по-шведски означает «его».
«Rok» — шведский синоним слова «дым», так что вспомни, пожалуйста, кто из тех мужчин, о которых я тебе рассказывала, курит, а кто — нет.
«Rad» — это обрывок слова, который я прочла на клочке бумаги, и в шведском языке такого слова нет. Думаю, что вторая «d» просто была оторвана, и его следует читать как «radd» — шведский аналог слова «испугана».
Дневник был слишком важной уликой, чтобы положить его на место. С другой стороны, кража дневника Мии будет воспринята как провокация, безошибочный сигнал о моих намерениях довести расследование до конца и сделать все возможное, чтобы узнать правду. Когда Хокан вернется и обнаружит пропажу, то, поняв, что исчезла самая важная улика, недвусмысленно свидетельствующая о том, что Миа не убегала из дома, перевернет свою ферму вверх дном, уничтожая все инкриминирующие доказательства. Вполне естественно, что мой нынешний тайный визит окажется не только первым, но и единственным шансом собрать хоть какие-то улики. Поэтому уйти я не могла. Стоя посреди спальни Мии и раздумывая о том, где еще поискать, я смотрела через окно на поля, и вдруг взгляд мой остановился на холме, в котором располагалось подземное укрытие, где Хокан вырезал своих отвратительных троллей, — то самое место, где находилась и вторая, запертая на тяжелый висячий замок дверь. Я поняла, что должна действовать немедленно.
Сунув остатки дневника Мии в карман, на стене в коридоре, в шкафчике ручной работы я обнаружила связку ключей. На фермах их всегда бывает много, от различных амбаров и тракторов. Я перебирала их в руках, никаких меток на них не было, и потребовалось бы много часов, чтобы перепробовать их все, поэтому я выбежала в сарай с инструментами, стоявший рядом с домом, и позаимствовала оттуда болторез Хокана. По-прежнему не снимая красных варежек, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, я поспешила к подземному бункеру, перекусила дужки первого замка, распахнула дверь и принялась шарить по стене в поисках выключателя. Когда же свет вспыхнул, то зрелище, представшее моим глазам, оказалось настолько жутким, что я едва удержалась, чтобы не бежать оттуда сломя голову.
В углу бункера бесформенной кучей были свалены тролли. Их обезображенные фигурки напоминали груду тел, разрубленных пополам, с выколотыми глазами, отрубленными руками и ногами, изрубленные и измочаленные в щепы. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с силами, ступая по щепкам, пройти мимо могильного холма из троллей, и вплотную приблизиться ко второй двери, запертой на очередной висячий замок. Он отличался от того, что висел на первой двери, и выглядел куда крепче и надежнее. Наконец после долгих усилий сталь перекусила сталь, я схватилась за ручку второй двери и распахнула ее настежь.
Внутри стоял пластмассовый стол, на котором лежал пластиковый ящик. Внутри него обнаружилась цифровая видеокамера. Я проверила ее память, но она оказалась стерта. Я опять опоздала. Ответов с ее помощью мне уже не получить никогда. На их месте появились лишь новые вопросы. Комната была оборудована электрическими розетками — целых пять штук их выстроились в ряд. Для чего? Стены были обшиты звукоизолирующей пеной. Зачем? Пол был безукоризненно чистым. С чего бы это, когда за дверью в соседнем помещении царил настоящий хаос? Прежде чем я успела приступить хотя бы к подобию обыска, с фермы до меня донесся встревоженный голос Хокана.
Положив камеру на место, я поспешила к наружной двери, осторожно приоткрыла ее и выглянула в щелочку. Вход в укрытие был хорошо виден с фермы. Я оказалась в ловушке. Поблизости не оказалось ни деревьев, ни кустов, и спрятаться было решительно негде. Хокана я заметила у сарая с инструментами. Я совершила глупость, оставив дверь туда открытой, и теперь он стоял на пороге, оглядывая верстак, и, без сомнения, пытался понять, не побывали ли здесь в его отсутствие грабители. Он наверняка заметит пропажу болтореза и вызовет полицию. Времени было в обрез. Как только Хокан повернулся ко мне спиной, я изо всех сил бросилась бежать, а достигнув края пшеничного поля, рухнула на землю и, переводя дыхание, распростерлась среди колосьев, набираясь мужества поднять голову. Хокан шел к бункеру, до которого ему оставалось каких-нибудь сто метров. Когда он вошел туда, я воспользовалась случаем и, подтягиваясь на локтях, быстро поползла прочь.
