— Слушай, ты бы велел здесь прибрать, живешь, как бродяга.
Санни зевнул:
— Скажи, командир какой пожаловал обследовать казарму! Брось дурака валять, Майк, — мы до сих пор не получили сведений, куда эти сволочи, Солоццо с Макклоски, метят тебя затащить. Как же мы, черт возьми, обеспечим тебя оружием, если не выясним это?
— А нельзя его попросту взять с собой? — спросил Майкл. — Может быть, меня и не обыщут, а обыщут, так не сказано, что найдут, если спрятать с умом. И даже если найдут, что такого? Отберут, и все дела.
Санни покачал головой.
— Не пойдет, — сказал он. — Здесь не годится на авось, этого стервеца Солоццо нам нужно ликвидировать наверняка. Запомни, его — в первую очередь, если позволят обстоятельства. У Макклоски и реакция похуже, и сообразительность не та. С ним — успеется. И обязательно роняй пистолет — говорил тебе Клеменца?
— Говорил раз сто, — сказал Майкл.
Санни встал с дивана и потянулся.
— Как у тебя челюсть, старичок?
— Погано, — сказал Майкл. Вся левая сторона его лица разламывалась от боли, лишь в тех местах, где были наложены анестезирующие шины, онемело. Он взял со столика бутылку виски и приложился к горлышку. Боль немного отпустила.
Санни сказал:
— Эй, Майк, полегче — сейчас не время наливаться, осовеешь.
Майкл огрызнулся:
— Да пошел ты — тоже корчит из себя… Я, знаешь, на фронте воевал с мальчиками покруче твоего Солоццо, и условия были похуже. Где у него минометы, елки зеленые? Где укрытия от воздушных налетов? А тяжелая артиллерия? А фугасы? Ни черта, есть один продувной мерзавец и при нем — высокопоставленный легаш. Надо только решиться — вот в чем суть, а убить их — уже не проблема. Самое трудное — решиться. А уложить — делов-то…
Вошел Том Хейген. Кивком поздоровался и сразу шагнул к телефону, записанному на вымышленное имя. Набрал несколько номеров, и в ответ на немой вопрос Санни качнул головой.
— Глухо, — сказал он. — Видно, Солоццо будет молчать до последней минуты.
Зазвонил телефон. Санни подошел и предостерегающе поднял руку, как бы призывая не шуметь, хотя никто и так не проронил ни слова. Он нацарапал что-то в блокноте и со словами: «Понятно, он будет на месте» — повесил трубку.
— Ну и гусь этот Солоццо, — смеясь сказал он, — то есть это нечто. Значит, так. В восемь вечера они с капитаном Макклоски подъедут за Майком на Бродвей к бару Джека Демпси. Оттуда двинут втроем на переговоры, неизвестно куда. Причем заметьте — Майк с Солоццо объясняются по-итальянски, чтобы этот ирландский легавый ни хрена не понял. Он меня даже успокоил, Турок, что, дескать, Макклоски, кроме слова «сольди», в итальянском ничего не сечет, а про тебя, Майк, он выяснил, что сицилийский диалект ты разбираешь.
Майкл сухо сказал:
— Подзабыл слегка — ну да разговор у нас будет недолгий.
Том Хейген сказал:
— Майк не тронется с места, пока к нам не прибудет посредник. Как с этим, все в порядке?
Клеменца кивнул:
— Посредник уже у меня, сидит дуется в карты с тремя моими ребятками. Будут ждать моего звонка, без этого его не отпустят.
Санни вновь уселся в кожаное кресло.
— Ах, дьявольщина, — как бы все же узнать, куда его повезут на переговоры? Том, ведь у нас есть осведомители в семье Татталья, кой же черт они нас не осведомляют?
Хейген вздохнул:
— А потому, что Солоццо соображает, что делает. Он эту игру ведет, не раскрывая карты, буквально ни одной — до такой степени, что никого не берет для прикрытия. Рассчитывает, что хватит и капитана, а секретность надежнее стволов. Прав, между прочим. Остается пустить по следу Майка «хвост» и положиться на судьбу.
Санни качнул головой:
— Нет, от «хвоста» отделаться при желании проще простого. Об этом они позаботятся в первую очередь.
Между тем время подходило к пяти вечера. Санни, озабоченно морща лоб, предложил:
— Может, пусть Майк, когда за ним подъедут, просто шарахнет сразу по всем, кто сидит в машине?
Хейген неодобрительно повел подбородком:
— А если Солоццо в машине не будет? Получится, что выдали себя, и без толку. Нет, будь я проклят, необходимо узнать, куда Солоццо повезет его.
Клеменца вставил:
— Не худо бы для начала уразуметь, почему он из этого делает великую тайну.
Майкл сказал нетерпеливо:
— Да полный смысл, вот почему. Зачем ему давать нам информацию, когда есть возможность не давать? Кроме того, он чует подвох. Он должен быть опаслив, как бес, даже имея при себе на поводке полицейского капитана.
Хейген щелкнул пальцами:
— А что этот малый из полиции, как его, Филипс? Звякни-ка ему, Санни. Пускай узнает у себя в отделении, где в случае чего надо искать капитана Макклоски. Стоит попробовать. Капитану-то, поди, начхать, если кто и пронюхает, куда он едет…
Санни взял трубку, набрал номер. Что-то негромко сказал и нажал на рычаг.
— Узнает, позвонит.
Прошло около получаса, и раздался звонок. Звонил Филипс. Санни снова что-то пометил у себя в блокноте и бросил трубку. На скулах у него обозначились желваки.
— Ну, есть, по-моему. Капитан Макклоски обязан оставлять на работе свои координаты, чтобы с ним могли связаться. Так вот, сегодня с восьми до десяти вечера он в Бронксе, в «Голубой луне». Кому-нибудь это что-нибудь говорит?
Тессио уверенно сказал:
— Мне говорит. Для нас — лучше желать нельзя. Тихий семейный ресторанчик, места много, между столами перегородки, и можно беседовать без посторонних глаз. Прилично кормят. Каждый занят своим делом. Идеально. — Он наклонился над письменным столом и разложил на нем окурки в виде ориентиров. — Смотрите, вот это — двери. Майк, ты, когда закончишь, выходи, идешь налево и заворачиваешь за угол. Я, как только вижу тебя, включаю фары и подхватываю тебя на ходу. Если вдруг что не так, крикнешь — я постараюсь проникнуть внутрь и вытащить тебя. Клеменца, у тебя времени в обрез. Сейчас же посылай человека подложить пистолет. Уборная в ресторане оборудована по старинке, между бачком и стеной есть пространство. Вели прикрепить оружие к бачку сзади пластырем. Майк, в машине тебя обыщут, увидят, что ты чист, и успокоятся. В ресторане для отвода глаз обожди чуток, потом извинись и выйди. Нет, лучше даже попроси разрешения. Покажешь, очень аккуратно, что тебе невтерпеж, нормальная вещь. Все взятки гладки. Но уж когда вернешься, минуты зря не теряй. Не садись обратно за столик, пали с ходу. Бей наверняка. Стреляй в голову, по две пули на каждого, и скорей уноси ноги.
Санни придирчиво слушал.
— Ты мне пошлешь туда с пистолетом самого лучшего, самого верного человека, — сказал он, обращаясь к Клеменце. — Я не желаю, чтобы мой брат вышел из сортира, держа в руках свою пипиську и больше ничего.
Клеменца отозвался уверенно:
— Пистолет будет на месте — это я гарантирую.
— Так, — сказал Санни. — Ну, все за дело.
Тессио с Клеменцей вышли. Том Хейген спросил:
— Санни, я подкину Майка в Нью-Йорк?
— Нет, — сказал Санни. — Твое место тут. Когда Майк управится, для нас здесь наступит самая работа, ты мне ой-ой как понадобишься. Репортеров уже выстроил на старт?
Хейген кивнул:
— Как закрутится карусель, начну им скармливать информацию.
Санни поднялся, шагнул к Майклу и заглянул ему в лицо. Он протянул брату руку.
— Все, старик, теперь действуй. С мамой тебе не придется проститься перед отъездом, но я ей объясню. И твоей девочке дам знать, но только это — со временем. Ладно?
— Хорошо, — сказал Майкл. — И долго, ты полагаешь, мне нельзя будет вернуться?
— Самое малое — год, — сказал Санни.
— Не исключено, что у дона получится и раньше, — вставил Том Хейген, — но ты, Майк, на это не уповай. Сроки будут зависеть от многого. Клюнут ли на нашу наживку газетчики. Примутся ли в полицейском управлении выгораживать своего. Ополчатся ли на нас другие семейства. Одно можно сказать наверняка — гонений нас ждет предостаточно, жарко придется.
Майкл пожал Хейгену руку.
— Все же ты постарайся, чтобы недолго, — сказал он. — Три года я уже болтался вдали от дома, неохота снова.
Хейген мягко сказал:
— Майк, а не поздно переиграть — мы пошлем кого-нибудь другого, мы, в конце концов, пересмотрим наше решение. Быть может, не так уж обязательно ликвидировать Солоццо.
Майкл усмехнулся:
— Уговорить себя можно в чем угодно. Да только выбор был с самого начала сделан правильно. Ну, а мне, что ж, не век выезжать на чужом горбу, пора уже отрабатывать свою долю.
— Если ты это потому, что тебе сломали челюсть, то зря, — сказал Хейген. — Во-первых, Макклоски — остолоп, а потом, здесь не личный выпад, всего-навсего деловая мера.
Второй раз он увидел, как застыло лицо Майкла Корлеоне, сложилось в маску, необъяснимо и жутковато напоминающую дона.
