- И что?
- Вернулась, и заглянула в квартиру. Из коридора комната просматривалась… И там он лежал… Боровиков… без движения.
- Но почему же вы ничего не рассказали полиции?
- Вы, наверное, думаете, что я из-за денег промолчала, из-за денег покрывала преступницу?
Миша ничего не ответил, просто не нашелся, что сказать.
- Я не знаю, почему она убила его, - сказала женщина, - знаю только, что она не может быть плохим человеком. Она не пожалела для моего сына не только денег, она доброты своей не пожалела для него. За всю его жизнь она стала первым человеком, которого он полюбил. Кроме меня… Я не хотела ее выдавать… Если бы вы не пришли ко мне, я сама никогда бы не призналась. И не из-за денег, поверьте, совсем не из-за денег. Хотя, конечно, они нам очень помогли. Я на эти деньги купила Алеше коляску. Самую лучшую, японскую. Он теперь и по дому сам передвигается, и на улицу мы выходим, коляска легко в лифт заходит. Мой сынок теперь свежим воздухом дышит, и деревья видит вблизи, и цветы. Компьютер купили, для него это словно окно в мир, он на нем и стихи пишет, и рисует, и фильмы смотрит.
Жизнь Алешина гораздо лучше стала благодаря деньгам этой девушки. Разве я могла ее выдать? И сейчас не надо было… Но вы и сами узнали…
Миша молчал, собирался с мыслями.
- Значит, теперь придется все возвращать? - расстроено спросила женщина.
- Нет, не придется, - сказал Миша, - но вы никому больше не должны рассказывать о том, о чем рассказали мне.
- Хорошо, не стану, - пообещала она.
- Скажите, ваш сын мог бы узнать эту девушку по фотографии?
- Нет, не думаю. Я просила его описать ее. Но он просто говорит, что она красивая. Прошу вас не нужно его тревожить. Боюсь, что все это может очень расстроить его.
- Хорошо, не будем его расстраивать. Скажите, как вы думаете - кем она приходилась Боровикову? Зачем она его навещала? В определенные дни, по графику?
- Не знаю.
- Ну, может быть, у вас есть свои предположения? Как вы думаете, могла она быть девушкой по вызову?
Ее лицо вдруг вспыхнуло. Словно ей неприятно было это предположение, словно оно касалось лично ее. Миша понял: это из-за сына, из-за Алеши. Ей не хотелось думать, что рук ее мальчика касались руки проститутки, и что его первой любовью стала порочная женщина.
- Нет, нет, не думаю, - почти с испугом сказала она. – Я думаю, она была тренером. Он часто в спортивном костюме ходил, бегал по утрам. Как-то я визитку нашла возле его двери. Визитку спортивного клуба.
- А где эта визитка? Вы ее не сохранили?
- Нет, конечно, выбросила. Зачем мне ее сохранять?
- Может, все-таки вспомните название клуба. Пожалуйста.
Она наморщила лоб, нахмурилась. Потерла переносицу.
- Клуб «Олимпийский» по-моему.
-Может быть, «Олимп»?
- Да, точно «Олимп».
- Ну что ж, большое спасибо. Вы мне очень помогли, - сказал Миша. Потом неловко потоптался на месте, и протянул женщине несколько купюр, которые давно уже мял в кармане пиджака, не зная, как отдать ей, чтобы не обидеть:
- А это, пожалуйста, возьмите для Алеши. Может быть, ему нужно что-нибудь. Здесь, правда, не очень много.
- Что вы, что вы, - запротестовала женщина, и очень смутилась, покраснела до слез. – Мы не нуждаемся, у нас все есть. Вы неправильно подумали…
- Я знаю, знаю, что у вас все есть, - сказал Миша, и сам очень смутился, не привык он к таким поступкам. – Но, пожалуйста, не отказывайтесь. Мне хотелось бы, чтобы вы купили что-нибудь для Алеши.
- Ну хорошо, спасибо вам большое, - сдалась женщина, видимо, тронутая его просительным тоном, - я ему краски профессиональные куплю. Он уже давно просит, а цены на них… Спасибо Вам.
Она с благодарностью улыбнулась Мише, а он запоздало подумал, что даже не спросил, как ее зовут.
Попрощался, вышел в коридор.
Он уже взялся за ручку двери, когда за его спиной раздалось жужжание.
- Подождите, - услышал он тихий голос. Обернулся.
Мальчик протягивал ему лист бумаги:
- Пожалуйста, - если увидите ее, передайте вот это.
- Хорошо, - сказал Миша и спрятал листок в папку, с которой пришел. - Если увижу, обязательно передам.
В машине, перед тем как завести мотор, он вынул лист из папки.
Это был рисунок.
На фоне огромного панорамного окна, занимающего все пространство листа, стояла девушка. Длинные волосы волной спадали на хрупкие плечи и спину. За оконным стеклом, отражающим темноту комнаты, в которой она находилась, горел и переливался мерцающими огнями ночной город.
Миша долго глядел на рисунок, и чем дольше он всматривался в него, тем все более отчетливым становилось ощущение, что все это он уже где-то видел. И этот тонкий силуэт, обведенный размытым контуром ночного сумрака, и копошащийся неоновый муравейник за окном, и бледно-лимонный круг луны, на который неотвратимо наползала густая черная тень.
Он встряхнул головой, словно избавляясь от наваждения, спрятал рисунок в папку и завел машину.
Заканчивался девятый день его поисков. До собеседования в Телецентре оставалось совсем немного.
Шел второй час ночи. Медленно, словно засыпая, гасли фонари, обрамляющие неширокую улицу. И только перед самым входом в общежитие качался и скрипел одинокий труженик, выхватывая из темноты колышущийся треугольник света, в котором живой и отвесной стеной летели бесконечные белые хлопья.
Снег шел уже несколько часов, замело дорожку, ведущую через палисадник к двери общежития, замело ступени. Старый клен, растущий на той стороне улицы, с которым девушка здоровалась, касаясь рукой шершавого ствола, когда по утрам бежала на остановку, здесь из окна казался огромным существом, сгорбленным под тяжестью белого мехового одеяния.
Чайник кипел уже в третий раз, от пара запотевали окна, и девушка, уже в который раз выводила на стекле имя – по краям букву, похожую на человечка, выставившего в танце ножку, и посередке тонкий округливший спинку полумесяц. Буквы таяли, она стирала их ладошкой, с тревогой вглядывалась в темноту, наступающую за границей, очерченной светом фонаря, и, вздохнув, отходила от окна к столу, где на маленькой электроплитке подогревалась кастрюлька с рассольником – уже в который раз.
Иногда она ложилась на кровать, поверх покрывала, чувствуя, как наваливается усталость, накопившаяся за день, как гудят ноги, слипаются глаза. Но она снова открывала их, следила, не появятся ли на темной стене съезжающие тени и всполохи от приехавшей машины, и, боясь уснуть, снова вставала. В комнате было прохладно, она зябко куталась в оренбургский платок, накинутый на плечи, ей хотелось залезть под одеяло, чтобы согреться, но, поглядывая на часы, она снова и снова подходила к окну. И снова на затуманенном стекле писала имя.
И все-таки она уснула, когда прилегла всего лишь на минутку, пообещав себе, что сейчас же встанет, всего лишь минуточку полежит. Разбудил ее звук открываемой двери. Она вскочила, села на кровати:
- Яся, почему так поздно?
Вошедшая девушка вся была в снегу. На волосах, на ресницах, на воротнике светлой искусственной шубки таяли крохотные прозрачные звездочки.
- Ты сумасшедшая, Яся, – укоризненно сказала ей подруга, и сняла с нее шубку, - Почему ты без шапки? Воспаление легких прихватить хочешь?
- Ой, Надечка, – сказала вошедшая девушка приятным грудным голосом, - там и не холодно совсем! Снег идет и идет, и ни конца ему, ни края. Мне пришлось пешком идти от поворота, машина не прошла, забуксовала - там такие заносы. Не знаю, как Владик бедный теперь выберется? – девушка вздохнула. - Он меня домой прогнал, боялся, что я замерзну. А шапку я у него в номере оставила.
- Ой, Надя, - девушка улыбнулась, - признавайся, чем это у нас так вкусно пахнет? Я голодная как волк.
- Что ж он не покормил тебя? - спросила Надя.
- Мы только чай попили, - смутилась Яся. – Он меня в ресторан приглашал, но я не захотела. Мне хотелось просто побыть с ним вдвоем.
Яся подошла к окну и стала обводить буквы, написанные Надей.
- Если бы ты знала, Надя, какой он хороший.
- Ладно, садись, кушай пока горячее. Тебе согреться надо, а то и вправду заболеешь.
- Надечка, рассольник мой любимый! Какая ты все-таки молодец. Нет, только без хлеба, ты меня скоро так закормишь, что я на трапецию не влезу. М-м-м-м! Как вкусно! Что я буду без тебя делать?
- Как это без меня? – спросила, нахмурившись, Надя. – Когда?
- Когда замуж выйду… – ответила Яся, улыбаясь.
- Замуж выйдешь? За кого это?
- За Владислава, – тихо, но твердо ответила Яся.
- А как же Ромка? – Надя не сводила с подруги глаз.
- Ромка? – переспросила растерянно Яся. – А причем тут Ромка?
- Как это причем, Яся? Как это Ромка причем?
- Думаю, что с Ромкой все кончено… - сказала Яся и не стала больше есть, отодвинула тарелку, встала из-за стола. Подошла к своей кровати, сняла покрывало. И только потом добавила:
