Оливер посмотрел на Заха, заглянул в блестящие черные глаза, проследил, как брат кивает, усмехаясь придурковатой детской улыбкой. Поглядел на него и сам засмеялся.
Если фэбээровцы первыми доберутся до него, твой брат — покойник.
Сжав двумя пальцами переносицу, Оливер расхохотался еще громче.
— Господи, какой же ты идиот!
Зах пожал плечами.
— А что я мог сделать?
— Хватит! Господи, хватит, — пробормотал Оливер, захлебываясь от смеха.
Зах с кровати наблюдал за ним. Улыбка до ушей, голова качается на тонкой шее. Словно по безмолвному уговору, братья погасили в комнате свет, солнце тоже покинуло ее, и ряды, стопки, колонны книг, окружавшие их со всех сторон, расплывались в уютных коричневатых сумерках.
— Ох! Ну и задница же ты, братец. — Оливер булькающе вздохнул. Раскрытой ладонью вытер с лица проступившие от смеха слезы. Вновь покачал головой, уткнувшись в пиво. Отхлебнул и посидел с минутку, внимательно глядя на младшего брата.
Они убьют его, сразу же, Перкинс. Я это знаю.
— Итак, — как можно торжественнее начал он, — ты был там?
Зах, все еще ухмыляясь, раздул щеки.
— Фью-у! Ты про коттедж? Ага!
Братья сумрачно кивнули друг другу и вновь замолчали, размышляя.
— Тебя тоже стошнило? — спросил наконец Оливер. — Меня просто вывернуло наизнанку. А тебя?
— Кажется, нет. Но я очень расстроился.
— А меня так и вывернуло. Господи, когда я наткнулся на ее голову в унитазе, прямо в толчке, Господи…
— А-а-а, так вот где она была, — протянул Зах.
Оливер прыснул со смеху, струйка пива вырвалась из его рта. Пришлось отставить бутылку. Он согнулся, уткнувшись лицом в ладони. А, так вот где она была! Сейчас лопну! Оливер прикрыл веки и вновь увидел лицо девушки, глаза, таращившиеся со дна унитаза, но теперь его это не волновало. Он хохотал, пока голос не перешел в тоненький писк: иии-иии-иии. Зах тоже расхохотался: для этого хватило одного взгляда на брата.
— Ох, братец! — выдохнул наконец Оливер. — Там-то она и была, вот именно. Прямо в унитазе. Я заполз туда, чтобы проблеваться…
— Господи, ты же не…
— Чуть было не, брат.
— Ой, нет.
— Господи Иисусе! — заливался Оливер. — Погоди, пока бабушка об этом узнает. Щелк — и инфаркт.
Зах сдавил руками грудь и высунул язык: бабушка помирает. Оливера вновь прорвало, смех одолел его настолько, что ему пришлось встать; он смеялся, и колотил ногой об пол, и тряс головой. Успокоившись, Оливер устало прислонился к стене, глянул вниз на Заха, который по-прежнему сидел на матрасе, худые колени за ушами, точно кузнечик. Сидит, усмехается, качает вверх-вниз головой. Глупенький-глупенький Зах, надо осторожненько свезти его на саночках с горы.
Мы не перевернемся, а, Олли? Ты ведь будешь меня держать, правда, Олли?
Оливер с трудом удержался от желания подбежать к постели и прижать брата к себе, расцеловать его — в щечки, в лобик. Но ведь они давно уже отвыкли от сентиментальности.
— Господи! — пробормотал Оливер, закинув голову и уставившись в потолок. — Господи, что тут у нас происходит? Просто не могу в это поверить.
— Все очень просто. Это безумие.
— Все-таки это достает до печенок. Окровавленные простыни, детектив Муллиген и все прочее. Иисусе! — Оливер с досадой притопнул ногой. — Даже поверить не могу, что мы вот так сидели с ним и разговаривали. Федеральное-гребаное бюро расследований! Что происходит, а, Зах?
— Ничего! — вскрикнул Зах и раскинул костлявые руки, демонстрируя пустые ладони. Глаза сделались еще шире. — Я поссорился с Тиффани, только и всего. С этого все и началось. Не знаю, в чем тут дело, но с ней что-то приключилось. Она уже целый месяц ведет себя как-то странно. Мы поссорились, она взорвалась и… и велела мне уходить: проваливай в свой мерзкий коттедж, там и живи, вот что она мне сказала. Что мне оставалось? Раннее утро, часа четыре. Я и пошел — пошел в коттедж, — а там все перевернуто, ну, ты сам видел. Я сперва подумал, нас ограбили, и поднялся наверх посмотреть что да как, а там, гляжу, труп. Ты же видел. Тут у меня все перепуталось. Такая чепуха. Понимаешь, сам не знаю, что я делал и зачем. Подбежал к кровати. Знаешь, я даже не заметил, что головы нет, то есть заметил, но как-то словно не подумал об этом, подбежал прямо к телу и схватился за него, приподнял, понимаешь? Вроде как помочь хотел или что еще, в общем, ухватил за плечи. Не знаю, я просто не подумал, и меня с ног до головы обдало кровью — только тогда я увидел, что приключилось с головой. И тут я сообразил: дерьмо, дерьмо, я же весь в крови, теперь они подумают, это сделал я. И я… я убежал. Убежал домой, к Тиффани. Сам не понимал, что делаю. — Он тяжело вздохнул. — Пришел домой и рассказал ей все, все, как было, понимаешь? А она… она просто вся побледнела, словно кровь отхлынула от щек, прямо серая стала. Я ей говорю: «Тиффи, в чем дело?» И тут она говорит мне: «Ты подожди. Оставайся здесь и жди, хорошо?» Она сказала, ей надо ненадолго выйти, а потом, говорит, она вернется и все объяснит. — Зах медленно, озадаченно пожал плечами. — Только она так и не вернулась. Совсем не вернулась. С тех пор я ее не видел. — Зах притих, уставившись взглядом в пол. — Вот и вся история.
Теперь улыбка исчезла и с губ Оливера. Он сморщился, с силой сдавил горлышко бутылки. Отошел к окошку, аккуратно перешагивая книги. Ужас, добрый старый дядюшка Ужас вернулся к нему. Туз пиковый. Мистер Спокойствие покинул нас, добрый старый дядюшка Ужас играет похоронный марш на кишках. Похоже, он там и фейерверк устроил, судя по ощущениям. «Он опять взялся за наркотики», — подумал Оливер. Еще один глоток пива. Взгляд в окно сквозь решетку пожарной лестницы. Внизу, в маленьком переулке, нарастали вечерние тени. Двое ребятишек в покупных масках, поспешая за матерью, плясали посреди теней — поди пойми, какой мультфильм они задумали изобразить. За ними проследовала, держась за руки, пара гомиков в черных кожаных куртках и мотоциклетных шлемах. Оливер, глядя на них, почувствовал, что остался в полном одиночестве, к горлу подступила тоска по безмятежным дням детства, и он едва не произнес вслух со злобой: «Ты опять взялся за наркотики, глупый сукин сын! Вот почему ты ничего не соображаешь».
Оливер оглянулся через плечо. Вон он сидит, коленки задрал выше головы, таращится, как придурочный. Покачивает головой, только что хвостом не виляет.
Мы не перевернемся, а, Олли?
Оливер так ничего и не сказал. Вновь отвернулся к окну, вздохнул. «Слава Богу, я оставил окно открытым», — подумал он. Брат поднялся по пожарной лестнице, забрался внутрь — слава Богу, открытое окно словно ждало его. Если Муллиген схватит Заха, маленького братишку Заха, и Зах попытается пропихнуть эту историю, будто бы он пытался оживить безголовое тело, сжимал его в объятиях, весь перемазался кровью…
Даю вам слово, я допрошу его так, что он расскажет мне все — все, что ему известно об убийстве.
Зах принимал наркотики. Единственное объяснение. Как он вел себя, что делал. И этот понос. Зах принимал наркотики, а Тиффани узнала об этом и вышвырнула его на улицу. «Ступай в свой дурацкий коттедж и обожрись там своими наркотиками» — вот, что она ему сказала.
Оливер выдохнул воздух, посвистел в полупустую бутылку. «Отправляйся в свой дурацкий коттедж», — мысленно повторил он.
А может, она все знала? Знала, что Зах пойдет в коттедж и там наткнется на труп? И отправила его туда специально, чтобы он нашел тело, подставился — точно так же, как она заложила сегодня Оливера, послала его в коттедж и позвонила в полицию с выдумками, будто слышала женские вопли?
Она сказала, что вернется и все объяснит. Она уже целый месяц ведет себя как-то странно.
Тиффани — вот ключ к этой загадке. Теперь Оливер был в этом уверен. Она может ответить на все вопросы. Однако как убедить в этом детектива Муллигена, тем более теперь, когда Зах вновь накачался наркотиками? По уши в наркотиках, по уши в крови, по всему дому отпечатки его пальцев. Глупый младший брат. Как же им убедить Муллигена поговорить с Тиффани прежде, чем он забьет Заха до полусмерти?
Оливер глянул вниз, на верхушки гинкго, понемногу растворявшиеся в тени. Яростно потянул из бутылки пиво. Припомнил, как это случилось с Захом в первый раз. В колледже, в Нью-Пальце. Такой блестящий парень, как Зах, только зря время терял в крошечной государственной школе. Чем они там занимались? Даже спорт был какой-то странный, по преимуществу скалолазание. Сам Олли только что закончил Беннингтон и плыл по течению Белой реки, писал множество плохих стихов, хотя порой случались и удачные. Бабушка вызвала его, когда он только поселился в палатке в молодежном лагере возле городка Гейсвилл. Лаура, буфетчица в ресторанчике Хемингуэя, самолично доставила ему вызов на переговорный пункт: «Это твоя бабушка. Говорит, что разразилась катастрофа».
