Провожали меня, будто на фронт. «Прощания славянки» не хватало для полного счастья. Приняв у работника сауны «дар от сердца», я пожал его руку. А Руслан протянул Проявителю бумажку с адресом.
– Не гони, Семеныч! – предупредил он. – Сашку надо без дорожных инцидентов довезти! Но если инспектора тормозить станут – гони! Потом разочтемся!
«И чего только не бывает на белом свете! – размышлял я, прислушиваясь к наставлениям моего боевого товарища. – Вот живешь ты, Руслан, в достатке и уважении. Купцы да фабриканты в пояс тебе кланяются. Братва тебя слушает, как отца родного, да и пуще отца! И грезится тебе, что всегда так будет. А случись беда великая, и окажутся в беде твоей самыми надежными помощниками банщик, да старый фармазон, да китаец лукавый, как ты в моей оказался».
– Ничего не забыли, Александр?! – спросил, запуская двигатель, Проявитель.
«Разумеется, мы забыли! Попрощаться с Русланом забыли мы!» – Я оглянулся назад.
– Пошел! – Руслан хлопнул «москвичонка» по багажнику, словно горячего скакуна.
«Уединенное место» доктора Чена оказалось комнатой в общежитии сельскохозяйственной академии, напоминавшем гудящий пчелиный рой. Причем «пчелы» все лопотали по-китайски.
Доктор Чен встретил нас у дверей.
– Как плечо?! – Твердой ладошкой он ткнул меня в область ранения.
– Спасибо! Как ваше?! – откликнулся я на бодрую шутку целителя.
– Так! – хихикнул китаец.
Матвей Семеныч, метнув в него свирепый взгляд, развернулся и погнал машину прочь от рассадника шарлатанов.
– Старый человек! – покачал головой Чен, глядя ему вслед. – Омолодить его надо! Я только раз омолодил! Один раз мало! Очень старый!
«За каким шайтаном осторожный и опытный друг мой татарин определил меня в эти маньчжурские казармы?! – недоумевал я, поднимаясь по лестнице вслед за доктором. – На фоне кадмия белое пятно трудней сыскать, чем меня в толпе китайцев!»
Мимо с коробками и здоровенными тюками вверх и вниз, будто джонки по Янцзы, сновали раскосые коробейники. Стойким запахом промышленной кожи был пропитан весь воздух общежития.
– Вам понравится! – обнадежил меня Чен. – В комнате только трое! Младший брат моей жены и еще двое!
Мне бы следовало сразу развернуться и уйти, но любопытства ради я решил задержаться, хоть бы и ненадолго. Дети Поднебесной всегда чем-то привлекали меня и казались мне среди всех представителей азиатского континента наиболее родственными по образу мыслей. Впечатление это, впрочем, сложилось больше из литературы и философии расы изобретателей пороха. И я как-то хотел его закрепить бытовым примером.
Расценив мое молчание как признак недовольства, Чен поспешил объясниться:
– В моей квартире очень шумно! Частная практика! Много людей заходит. У вас есть богатые старухи? Чен знает секрет! Мертвые воды Шамбалы!
Пробегавший по коридору носильщик задел доктора углом неподъемной с виду коробки, и Чен отлетел в мои объятия.
– Все спешат! – воскликнул он, будто извиняясь за чужую неловкость. – В комнате иначе!
В комнате, куда привел меня Чен, действительно было по-другому. Развешанные по стенам на стальных костылях дубленки и кожаные куртки всех возможных фасонов давно и окончательно превратили ее в склад готовой продукции. Тут же стояла и упаковочная тара в штабелях. Четыре кровати были сдвинуты к центру комнаты. Ютившиеся на оставшемся пространстве ее обитатели дружной семьей сидели за двумя составленными вместе узкими столами, тянувшимися почти от самой двери до единственного окна, и пили вино. Вино было азербайджанское, но разливалось по старой китайской традиции из чайника. Захмелевшие китайцы что-то шумно обсуждали на своем птичьем наречии, когда Чен и я нарушили своим появлением их темпераментную спевку.
Китайцев, надо заметить, в комнате было втрое, по меньшей мере, больше, чем обещал из скромности доктор. И немедля он стал меня со всеми знакомить:
– Шень Лянь!.. Сяо Цынь!.. Ян Шунь!.. Шень Сяо– ся!..
На четвертом имени я оставил напрасную попытку запомнить, кого и как зовут. В ушах моих только рассыпался беспорядочный набор шипящих и цокающих звуков. Каждый представленный тянул мне свою руку через стол, и очень скоро я сделал вид, что перезнакомился со всеми. Последним был младший брат жены Чена почтенный Янь Хуэй. Судя по его приблизительному возрасту, жене доктора было лет сто. Ее наличие, вполне вероятно, и подсказало врачевателю мысль заняться таким прибыльным бизнесом, как омоложение.
Радушные китайцы потеснились, и Янь Хуэй усадил меня подле себя. Тотчас предо мной объявилась чашка с отбитой ручкой.
– Гостите! – Довольный, что все так устроилось, Чен подхватился и выбежал в коридор. – Я спешу к пациентам!
Бурное обсуждение насущных дел за столом быстро возобновилось, и струйка портвейна вновь побежала из чайника.
– Я хорошо говорить по-русски! – похвастался Янь Хуэй, толкая меня в бок локтем. – Я его изучай и говори! Янь Хуэй, води!
– Переводчик! – поправил я бойкого старика.
– Да! – закивал он с лучезарной улыбкой. – Я и ты говори! Они все глухой!
– Почтенный Янь Хуэй у нас ведущий специалист по русскому, – без тени иронии подключился к беседе молодой худощавый китаец напротив. – Если бы не Янь, мы бы и половины прибыли не выручили. Сейчас оптовая торговля идет успешно. И все благодаря почтенному Янь Хуэю.
Благосклонно выслушав этот незатейливый дифирамб, старик прикрыл глаза.
– А правда, что доктор Чен использует мертвую воду? – поинтересовался я у молодого.
– Правда, – подтвердил он. – Из-под крана. У вас в Москве такая вода, что мертвей не бывает.
Удовлетворенный этим объяснением, я огляделся. У подоконника, свесив ноги, сидел на коробке маленький китайчонок лет пяти-шести. Его смышленые черные глаза следили за мной неотрывно и настороженно. «Кто ты, чужеземец? – словно бы застыл в них немой вопрос. – Зачем пожаловал?»
Вскоре негоцианты прервали застолье, что удалось им куда легче, нежели это удается большей части моих соплеменников, и стали расходиться. Предоставленный сам себе, я подвинулся ближе к окну и поманил китайчонка. Тот не шелохнулся, все так же глядя мне прямо в глаза.
– Тебя как зовут? – спросил я.
Молчание было мне ответом.
– Бутерброд хочешь? – Я запустил руку в пакет, которым снабдил меня Серик перед отбытием из «Лаокоона».
Ни слова с его стороны.
Я развернул упакованные в фольгу бутерброды и разложил на подоконнике.
– Мальчик! – подал голос почтенный Янь Хуэй, дремавший, сидя на койке. – Мать умер, отец умер!
Я сполоснул чашку тоником, выплеснул его в форточку и налил себе из термоса кофе.
– Ли, – назвался китайчонок.
Стою ли я того, чтоб мне отвечать и вообще заводить со мной отношения, он взвешивал долго и обстоятельно.
– Мальчик! – повторил Янь Хуэй с оттенком презрения.
– Значит, Ли. – Я потрепал его по жестким волосам. – Ну и сколько же тебе лет?
Китайчонок поджал губы.
– Хочу, – ответил он.
Это уже, как я догадался, относительно моего предложения насчет бутербродов. Я протянул ему ломтик хлеба с ветчиной, накрытый сверху долькой помидора. Прикончив его и все остальные, Ли взялся за цыпленка. Надо полагать, особенным вниманием его здесь не баловали. Когда цыпленок отправился вслед за прочей снедью, Ли облизнул пальцы, и семь из них были предъявлены мне. Семь лет ему было, китайчонку Ли, и больше он от меня уже не отходил.
У молодого китайца, поведавшего мне за столом о секретах врачевания доктора Чена, я выяснил, что мать Ли скоро год, как умерла от рака. Родом она была из провинции Гуандун, бежала в Москву, как и многие ее соотечественники, от нужды, но и здесь ей не суждено было найти свою удачу. Отца у мальчишки не имелось вовсе, и в посольство его на совете местной фактории постановили не сдавать. Такова была и просьба его матери перед смертью. На родине Ли ждал приют куда более суровый. Так он и остался «сыном полка». Парень он был сообразительный и упорный. Общаясь с покупателями китайского ширпотреба, довольно сносно овладел русским и как мог старался отрабатывать свой хлеб: бегал в магазины и по мелким поручениям.
Ночью, когда я спал, деликатно отгороженный ото всех прочих постояльцев шелковой ширмой, вытканной розовыми ласточками, Ли бесшумно покинул свою раскладушку, подобрался ко мне и пристроился рядом. Сон мой был чуток, и я тут же открыл глаза. Зрачки Ли, пристально смотревшие на меня, были темнее ночи.
– Ты завтра уйдешь, – сказал Ли.
– Уйду, – согласился я.
– Возьми меня с собой. – Китайчонок прижался теплой щекой к моему плечу.
– Спи. – Я обнял его, и он затих.
Утром нас разбудил громкий топот и выкрики, раздававшиеся по всему коридору.
– Облава. – Ли посмотрел на меня с тревогой.
