Огастин бросил на него взгляд, в котором сверкнула чуть ли не надежда. Но тут же свет в его глазах померк. Он снова отвернулся и ткнул пальцем в дым.
— Я ее не виню. Анди слышала все… все это. Она не могла пережить это горе без посторонней помощи, и Кьюба взялась опекать ее. А мне оставалось только смотреть, как Анди втягивается на эту страшную орбиту. Я уговаривал ее, но она лишь еще больше отдалялась. Это не было ненавистью. Она никогда не ненавидела меня, и это было хуже всего. Ей было тяжело меня видеть. Словно я умер вместе с остальными, на Серро-Торре, а потом вернулся, и она не может придумать, как избавиться от моего призрака. По крайней мере, так мне иногда казалось.
— Что вы призрак? — фыркнул Хью. — На меня вы производите впечатление вполне реального.
— Глупость, я и сам знаю. — Огастин повесил голову. — Как бы там ни было, это случилось.
— Восхождение троянок?
— Они стремились опередить время. — Огастин выдернул штырь крюка из обманной трещины. — Но на самом деле им хотелось показать всем миру, что они хотя и бабы, но не уступят ни одному коню с яйцами. Я ей говорил, в смысле Анди, что Капитан вовсе не средняя школа. Это настоящая жизнь. Люди, не имеющие своей воли, не ходят новыми маршрутами вроде этого. Но Кьюба всегда нашептывала ей в другое ухо совсем другие вещи.
Хью внезапно почувствовал, что эта история все сильнее и сильнее гнетет его. Она никуда их не приведет. У Огастина были серьезные проблемы, а у кого их не было? Но он взрослый человек, а жизнь, как он сам сказал, это действительность. Хью никогда не считал, что годится в священники. Он не обладал мудростью, которая помогала бы преодолевать трудности, не мог даровать отпущение грехов.
— Вы хотите, чтобы теперь попробовал я? — спокойно спросил он.
Огастин скорчил гримасу, как будто собирался молить о пощаде. Сняв с плеч ремни и пояс со снаряжением, он протянул напарнику.
— Из меня нынче дерьмовый скалолаз, — сказал он. — Постарайтесь вытащить нас наверх.
Хью нацепил на себя снаряжение и сосредоточил мысли на скале. В течение минувших пяти часов, пока Огастин раз за разом скрывался в дыму и возвращался ни с чем, он пытался разгадать беспорядочно разбегающиеся трещины.
Дым, конечно, сильно ограничивал видимость. Но он был почти уверен, что даже в ясный день для прохождения этого маршрута требовалось больше, нежели простое умение и сила. Три женщины играли здесь в шахматы на вертикальной доске, изобретая гамбиты, придумывая ходы, которые позволили им пробраться через эти трещины. Они шли вперед, не отступая. Так они шаг за шагом пробрались через этот лабиринт. Женский лабиринт. Где-то в этом должен быть спрятан ключ.
Хью двинулся было по одной из трещин, но почти сразу же вернулся назад. Он не мог объяснить причины. Почему-то она показалась ему неподходящей и не использовавшейся прежде. Кроме каких-то очевидных признаков он искал некие незримые следы присутствия женщин. Одна из них — он не знал, какая именно, — смогла решить эту головоломку. С ней ему и предстояло мысленно протанцевать.
Он сунулся было вдоль еще одной трещины, но отказался и от этого намерения. Трещины заманивали на ложный путь. Забудь о нормальном поведении, приказал он себе. Ты должен почувствовать настоящий путь.
Подчинившись какому-то неясному порыву, он направился влево, туда, где поблизости имелась небольшая выпуклость, закрывавшая дальнейший обзор. На противоположной стороне бугра обнаружилась довольно узкая вертикальная полоса «гвоздей», или, как еще называли эти мелкие выступы на камне, «куриных голов». Они были сильно скругленными, изъеденными погодой; редко какой из этих выступов превышал по размеру панцирь краба-мечехвоста. Но их полоса вела вверх. И еще что-то подсказывало Хью, что к этой дороге не следует подходить с традиционными мерками. Для ее прохождения потребуются упорство, и нелинейная логика, и большое изящество. Перед его мысленным взором возник образ балерины со стальными пальцами.
Хью стиснул ладонью первую «куриную голову» и не без труда нашел упор для пальца ноги. Затем дотянулся до следующего выступа, и следующего, и следующего, поднимаясь в неведомую высь. Поле его зрения невероятно сузилось. Расходящаяся во все стороны стена с ее заманивающими ложными путями и сходящимися непреодолимыми углами как бы исчезла. Остался единственный туннель, ведущий сквозь дым.
Лезть по «гвоздям» было совсем не трудно. Из них получилась вполне приличная природная лестница. Трудности были со страховкой. Он попытался надеть зеленую ленту на один из выступов, но петля сразу соскользнула, и лента, трепыхаясь, упорхнула в бездну. После этого Хью решил, что не следует тратить попусту ремни и карабины для создания иллюзии безопасности. Он просто лез вверх — без спешки и волнения.
С каждым движением ему становилось все яснее, насколько серьезный выбор он сделал. Если он ошибся, то вернуться туда, откуда он начал подъем, будет невозможно. Он склонил голову и посмотрел под ноги — «куриные головки», прямо-таки бросавшиеся в глаза, когда смотришь на них впрямую, разглядеть не удалось. След обрывался прямо под ногами.
Неожиданно Хью ощутил дрожь в колене. У медиков эта неприятность носила название «тетанус». Альпинисты говорили: посидел за швейной машинкой. Если не взять дрожь под контроль, можно запросто слететь со стены. Успокойся! — приказал он себе. Не столько колену, сколько рассудку. Дай ноге расслабиться. Он набрал в грудь воздуха, потом выдохнул. Дрожь прекратилась.
Он продолжал вальсировать — вероятно, с духом прошедшей здесь альпинистки, — уже не имея выбора. Он забрался уже на сто футов, и теперь не могло быть и речи о том, что Огастин удержит его, если он сорвется. В случае падения веревка позволит ему пролететь двести футов и импульс будет измеряться в тоннах. Огастин силен, но такой рывок не сдержит ни один богатырь. Хью выше л на участок, где ошибки караются смертью. Он танцевал в паре с погибшей женщиной и не имел никакого выбора, кроме как идти туда, куда она его вела.
Словно в награду за добросовестность, камень прорезала трещина.
Хью всадил в нее закладку, пропустил через карабин веревку и почувствовал, как отлегло от сердца. Подтянувшись, он для большей надежности вложил поодаль от первой еще одну закладку, после чего снова двинулся вверх. Чуть дальше он натолкнулся на просвечивавший сквозь желтовато-коричневую сажу отпечаток, оставленный рукой, натертой магнезией, — на сей раз совершенно реальный. У него больше не оставалось сомнений: женщина прошла именно здесь.
Отпечатки походили на негатив фотоснимка, белые пятна на черном фоне. Хью приложил свою ладонь поверх руки призрака, и его длинные пальцы и обмотанная пластырем ладонь полностью накрыли след.
Он был не в состоянии полностью копировать ее движения. Женщина дотягивалась не так далеко, как он, зато обладала большей гибкостью, а потому использовала совершенно иной стиль скалолазания. К этой стадии восхождения, после семи или восьми, а то и девяти дней, проведенных впроголодь, она, вероятно, весила не больше половины его веса, составлявшего сто семьдесят фунтов. И была более чем вдвое моложе — если судить по той девушке, труп которой он нашел в лесу. Такого же возраста, как и Энни при их первой встрече.
Чтобы справиться с ее танцем, Хью пришлось пустить в ход все свои самые главные хитрости. Она, кем бы она ни была, заслуживала самого высокого восхищения. Чтобы не отставать от этой незнакомой ему женщины, он должен был напрягать все свои силы. Это походило на преследование. Он шел за женщиной буквально по пятам.
— Двадцать футов, — донесся до него снизу голос Огастина. Значит, веревка почти закончилась.
Хью приступил к поиску места для отдыха, и тут же оно вырисовалось перед ним, появившись из дыма, — выступ, ширина которого только-только позволяла поставить ногу боком. На уровне плеча в трещине обнаружились небольшие царапины — несомненно, следы от якоря, устроенного там женщиной. Вставив в те же места два якоря на распорных болтах и ввернув рядом еще и винтовой якорь, он привязался и крикнул Огастину, чтобы тот начал подъем.
Пока Огастин поднимался по основной веревке, Хью поднял на второй их мешок со снаряжением. Он весил фунтов пятьдесят, а то и меньше. Зато этот небольшой груз должен был обеспечить их жизнь на достаточно долгий срок. Четыре галлона воды, пищевые концентраты и бивачное оборудование. Могло показаться, что они взяли всего с избытком, но ведь закон Мэрфи[28] проявляется в самое неподходящее время…
Сквозь смог донесся кашель Огастина. Так мог бы кашлять больной в смертельной стадии туберкулеза. Материализовавшись из дыма, молодой альпинист сразу остановился, чтобы отдохнуть и отдышаться.
