Джеймс Роллинс - Кости волхвов

— Что вы имеете в виду? Насколько сильно они разнились?

— Суть этих различий восходит к книге Бытие, к сотворению мира, к начальной черте всего сущего. «Да будет Свет». И Фома, и Иоанн отождествляют Иисуса с Изначальным Светом, светом сотворения мира. Но с этого места их интерпретации сильно расходятся. Фома утверждает, что Свет не только положил начало рождению вселенной, но и поныне живёт во всем сущем, и в первую очередь в человечестве, сотворённом по подобию Господа, что этот Свет живёт в каждом из людей и только ждёт того, чтобы его нашли.

— А Иоанн?

— Иоанн предлагает совершенно иной взгляд на вещи. Так же, как и Фома, он считает, что Свет стал воплощением Христа, но, по его мнению, Свет этот существовал только внутри самого Христа, а весь остальной мир, особенно человечество, навеки остались во тьме. Он объявил, что обратный путь к этому свету, к спасению и Богу может быть найден только через поклонение Спасителю.

— Гораздо более ограниченный взгляд, — заметил Грей.

— И гораздо более прагматичный для молодой церкви. Иоанн предложил более ортодоксальный путь к спасению, к Свету — через поклонение Спасителю. Именно эта простота и прямота его учения привлекла отцов церкви в те наполненные хаосом времена. А Фома считал, что каждый человек обладает врождённой способностью отыскать Господа, и для этого не обязательно кому-либо поклоняться, а нужно только заглянуть внутрь самого себя, в собственную душу.

— И там — обретёшь Всевышнего? Верона только пожал плечами.

— Но какой из апостолов был прав? Монсиньор усмехнулся:

— Кто же может ответить на этот вопрос! Лично у меня ответа нет. Как сказал Иисус, «ищите да обрящете».

Грей нахмурил брови. Все это казалось ему чересчур загадочным. Он посмотрел на озеро, по поверхности которого мимо них проплывали гребные лодки. Солнечные лучи, отражаясь от глади водного зеркала, слепили глаза. «Ищите да обрящете». Не этим ли путём пытался идти он сам, изучая различные философии и верования? Если и так, вразумительных ответов ему найти все равно не удалось.

Кстати, о вопросах, оставшихся без ответов… Он только сейчас осознал, насколько далеко они ушли от первоначальной темы разговора, и повернулся к монсиньору Вероне.

— Но каким образом все, что вы мне рассказали, связано с побоищем в Кёльне?

— Позвольте мне объяснить. — Монсиньор загнул один палец. — Во-первых, я имею основания полагать, что нападение на собор связано с древним конфликтом между ортодоксальной верой Иоанна и древней гностической традицией Фомы.

— То есть по одну сторону баррикад сегодня находится католическая церковь, а по другую — орден дракона?

— Не совсем так. Я раздумывал над этим всю последнюю ночь. Орден дракона хоть и охотится за тайным знанием, кроющимся в загадках гностики, но ищет при этом не Бога, а власть. Они хотят создать новый мировой порядок, стремятся вернуть мир к феодализму. У кормила этого нового мира они намерены встать сами, поскольку уверены в своём генетическом превосходстве над всеми остальными людьми. Так что я не думаю, что орден дракона представляет гностическую сторону в этом древнем конфликте. Они скорее некие перерожденцы, голодные до власти падальщики. Но то, что они своими корнями связаны с этими традициями, не вызывает сомнений.

Грей проворчал что-то в знак согласия, но он все ещё не был убеждён до конца. Вигор, должно быть, почувствовал это и загнул второй палец:

— Пункт номер два. В Евангелии от Фомы содержится рассказ о том, как однажды Иисус отвёл его в сторону и сообщил ему по секрету три вещи. Когда остальные апостолы спросили Фому, о чем Иисус поведал ему, тот ответил: «Если я скажу вам даже одну из этих вещей, вы поднимете с земли камни и побьёте ими меня. А из камней этих изойдёт огонь и испепелит вас».

Вигор умолк и уставился на Грея, как если бы задал ему вопрос на экзамене и теперь дожидался ответа. Грей выдержал это испытание.

— Сжигающий огонь из камней, — проговорил он. — То, что произошло в соборе.

Монсиньор кивнул:

— Это изречение крутилось у меня в голове с тех пор, как я впервые узнал о трагедии в Кёльне.

— Но связь между этими событиями весьма призрачна, — продолжал упорствовать Грей.

— Возможно, так оно и было бы, если бы в запасе у меня не нашлось третьего исторического факта, — проговорил Вигор, загибая очередной палец.

Грей ощутил себя агнцем, ведомым на заклание.

— Как следует из исторических текстов, — продолжал Вигор, — Фома подался на Восток и проповедовал на протяжении всего пути до Индии. Он окрестил тысячи людей, строил церкви, распространял веру и со временем умер в Индии. Но главную славу в том регионе ему принесла одна церемония крещения.

Грей молча ждал. Выдержав многозначительную паузу, Вигор отчётливо проговорил:

— Фома окрестил трех волхвов.

Глаза Грея расширились. В мозгу у него все перемешалось: святой Фома и его гностическое предание, три секрета, которыми поделился с ним Христос, смертоносное заклятие, заставляющее камни изрыгать огонь, а под конец — снова возникают волхвы! Что же будет дальше? В памяти Грея возникли страшные картины побоища в Кёльнском соборе. Сожжённые невидимым огнём тела и отчёты патологоанатомов, в которых говорится о разжижении коры головного мозга у погибших. Он до сих пор не мог забыть тошнотворный запах сгоревшей плоти в соборе.

Каким-то образом кости волхвов связаны со всеми этими смертями. Но каким именно? Даже если и существует исторический след, который может привести их к отгадкам, он все равно лежит вне его области знаний и компетенции. Грей понимал это и потому снова повернулся к монсиньору, но Вигор, будучи убеждён в несокрушимости своих аргументов, заговорил первым:

— Как я сказал с самого начала, я уверен, что в смерти людей в Кёльнском соборе повинна не только некая новая технология. По моему глубокому убеждению, что бы там ни произошло, оно неразрывно связано с католической церковью, её историей, а может быть, даже и с чем-то, что произошло до её возникновения. И я уверен, что могу оказаться очень полезным в этом расследовании.

Грей задумчиво наклонил голову.

— Я, но не моя племянница, — закончил Вигор, и Грею наконец стало ясно, почему монсиньор отвёл его для этого разговора в сторону. — Когда мы вернёмся в Рим, я отошлю её обратно в корпус карабинеров. Я не хочу больше рисковать её жизнью.

Грей протянул руку, и они с Вигором обменялись крепким рукопожатием. В конце концов они хоть о чем-то договорились.

10 часов 45 минут

Услышав позади шаги, Рейчел подумала, что это возвращается Марио с их заказом, но, оглянувшись, едва не упала со стула. Опираясь на тросточку, там стояла пожилая женщина, одетая в темно-синие брюки и голубую тунику с бледно-жёлтой полосой. Её седые волосы были тщательно завиты, глаза горели от радостного возбуждения.

Позади старушки стоял Марио с широкой улыбкой на лице.

— Хорош сюрприз, а? — спросил он.

Рейчел встала на ноги, но двое напарников Грея продолжали сидеть и молча наблюдали эту сцену.

— Nonna?[24] Как ты здесь оказалась?

Бабушка потрепала её по щеке и заговорила по-итальянски, сопровождая свою речь бурной жестикуляцией:

— Это все твоя сумасшедшая мать! Она отправилась в Рим, чтобы навестить тебя, а меня бросила на произвол судьбы с этим синьором Барбари, который, по её мнению, должен был присмотреть за мной. Можно подумать, я нуждаюсь в присмотре! Кроме того, от него постоянно разит сыром.

— Nonna…

Взмахом руки бабушка заставила внучку умолкнуть.

— Ну вот, тогда я сажусь на поезд и отправляюсь на нашу виллу, а потом мне звонит Марио и сообщает, что ты и Вигги — в его ресторане. Я велела ему не говорить вам о том, что я тоже нахожусь здесь и скоро приеду.

— Так как вам сюрприз? — повторил свой вопрос Марио.

Он буквально лучился от счастья. По-видимому, на протяжении всего времени, пока его гости сидели за столом, он кусал губы, чтобы не проговориться.

— Кто твои друзья? — обратилась к Рейчел nonna. Рейчел назвала имена американцев, и представила им свою бабушку. Та обменялась с каждым рукопожатием, после чего перешла на английский:

— Называйте меня Камиллой. — Оглядев Монка с головы до ног, она сказала: — Зачем вы сбрили все волосы на голове? Какой стыд! Но зато у вас красивые глаза. Вы итальянец?

— Нет, грек.

Камилла кивнула головой:

— Что ж, это тоже не так уж плохо. — Затем она повернулась к Кэт. — Синьор Монк — ваш бойфренд?

От удивления брови Кэт взлетели на лоб.

— Нет, — отрезала она, — ни в коем случае!

— А из вас получилась бы хорошая пара, — заявила nonna Камилла, словно подписав не подлежащий обжалованию приговор. Обернувшись к официанту, она попросила: — Марио, принеси мне, пожалуйста, бокал твоего восхитительного кларета.

Все ещё продолжая сиять, как начищенная медная сковорода, официант удалился выполнять заказ.