— Вот спасибо, папочка! — Джози сдвинула брови и надулась. — Мама, когда может, берет меня за кулисы, она же гример. У нее потрясающий контракт с крупной кинокомпанией. Я буду вместе с ней ходить на «Пайнвуд» и вполне могу встретить режиссера, который…
— Да что ты говоришь! — перебил Карл, поворачиваясь к Нине. — Вы преуспеваете в бизнесе, и у вас прекрасная семья. Замечательно. — Карл отложил нож и вилку, поднял бокал. — За семью Кеннеди! — с нажимом сказал он. — Чтобы они получили все, чего заслуживают.
Сильвия дает мне две таблетки парацетамола. Она навещала свою тетушку, но теперь вернулась в школу — сказала, что любит воспользоваться последними деньками каникул, чтобы на свободе разобраться с делами. Но я подозреваю, что Сильвии, как и многим здесь, просто некуда податься.
— Немедленно в кровать, — приказывает она. Руки уперты в крутые бедра, на губах помада в тон алому лаку на ногтях. Она замечает мой взгляд. — Хотела прогуляться, но вы в таком состоянии… даже и не знаю.
— Пожалуйста, ничего не отменяйте. И не беспокойтесь за меня. — Я смотрю на часы. — Далеко собрались?
Она вдруг вспыхивает.
— Да так… Есть тут один… деревенский. В кино пригласил. — Сильвия смотрится в зеркало над раковиной в изоляторе и сжимает губы, чтобы помада легла ровнее. — Ну? Можно не волноваться, вы управитесь?
Когда вокруг нет девочек, Сильвия совсем другой человек.
Я киваю — да, управлюсь.
Я рада шансу поговорить с Эдамом. После нашего похода в церковь, когда он дал понять, что его книга имеет касательство не только к архитектуре Роклифф-Холла, не только к здешним видам и живой природе, меня не оставляет мысль — что вообще ему известно? Он знает об убийствах, о найденных телах — это и для меня не новость. Но почему он так заинтересован? Кроме того, мне совсем не хочется оставаться здесь в одиночестве, если снова явится тот бродяга.
Сильвия уходит, и я покидаю лазарет, спускаюсь по главной лестнице, миную несколько коридоров, пересекаю холл и спускаюсь еще ниже, в полумрак. Щелкнув выключателем на стене, поднимаюсь по задней лестнице, прохожу еще одним коридором и, наконец, оказываюсь возле комнаты Эдама. Стучу, и дверь сама распахивается.
— Эдам? Это я.
Это я. Когда мы успели так сблизиться?
Перешагиваю порог, однако Эдама нет в комнате. Тут просторнее, чем в моей каморке на чердаке, но все завалено книгами. Учебники, книги в твердом переплете, книги в мягких обложках, старые книги, новые книги, зарубежные книги, современные глянцевые книги и древние, потрепанные книги. На старомодном столе у окна голубовато светится экран ноутбука.
— Да уж, чистюлей тебя не назовешь, — бормочу я себе под нос. Занятно заглянуть в личную жизнь Эдама.
Постель не заправлена, на краю целая куча одежды — явно копили несколько дней. Посередине кровати, рядом с брошенной курткой, лежит диктофон Эдама. Я дотягиваюсь до него. Оглянувшись на дверь, убираю звук до минимума и с бьющимся сердцем нажимаю кнопку воспроизведения.
…Несколько напрестольных пелен в грязных пятнах, сломанное распятие, а на плитках под алтарем пара… пара старых кроссовок фирмы «Найк» сорок четвертого размера. Примерно там, где, очевидно, все и произошло. Окурки. Бутылки. Около тридцати дубовых скамеек, довольно пышная резьба для частной церкви. Северное окно… (Знакомый стук, вскрик — тогда я ринулась вверх по церковной лестнице на помощь к Эдаму.) Одну-две секунды на скорости перематываю вперед и снова включаю воспроизведение. …Ты должна туда зайти. Там есть некоторые интересные… особенности. (Это он говорит со мной перед церковью. Затем пауза, сопение и шепот — Эдам секретничает с диктофоном.) …Потрясающе хороша… Ноги, пальцы, фасон юбки. И все-таки я не понимаю…
Я выключаю диктофон и бросаю на кровать. Оборачиваюсь — в дверях стоит Эдам.
— Ой, а я пришла спросить, не хочешь выпить со мной кофе в комнате отдыха у девочек? — Сердце подпрыгивает в самое горло, щеки пылают как уголья.
Эдам молчит.
Он сидит на полу, скрестив ноги, согнув спину — внешне абсолютно расслаблен. Заметив под креслом плюшевого зайца, вытаскивает, отряхивает:
— Твой?
— Ну уж нет, — отвечаю я. — Кто-то из девочек оставил. Они садятся в это кресло и изливают свою душу. — Почти все школьницы берут с собой в школу мягкие игрушки, даже шестиклассницы. — Это так трогательно: им нужно кого-то любить. — У меня наворачиваются сентиментальные слезы.
Эдам слышит мое всхлипывание, видит влажный блеск глаз и передает мне салфетку из коробки.
— Не хочешь ли ты забраться в это кресло и излить душу?
Я со смехом качаю головой, жалея, что у меня не хватит смелости сказать «да».
— Ты не передумала насчет этой работы?
— Отнюдь, — вру я. — Первая мысль всегда самая верная.
— Пожалуй, — откликается Эдам и подает мне кофе с подноса.
Он поверил, когда я сказала, что не собиралась совать нос в его дела, просто хотела пообщаться. Мне даже показалось — он рад, что я услышала ту запись.
— Ну, расскажи про церковь, — бодрым голосом прошу я. — Почему она тебя так занимает?
Эдам надолго припадает к чашке, поглядывая на меня поверх края. Снова мы с ним затеяли эту игру — «ты первый скажи». Мы оба чувствуем, что у каждого есть определенный интерес к этому месту и, по разным причинам, — интерес друг к другу.
— Церковь — очень важное звено в истории, которой я занимаюсь. — Он почему-то колеблется. — Именно там произошли убийства, одно из них — совершенно точно. — Он будто легенду пересказывает, не имеющую ничего общего с реальностью. — Сейчас мне необходимо побеседовать с живыми людьми. Я хочу найти местных жителей, которые помнят эти события.
Мысли вертятся волчком. Он уже нашел кого-то, кому есть что рассказать? Меня разбирает любопытство.
— Сегодня я хотел проникнуться тамошней атмосферой. Почувствовать… — он смолкает, откашливается, — почувствовать то место, где все случилось. Это было ужасно, Фрэнки! Там, внутри, я буквально ощутил запах страха. — Эдам опускает голову и шепчет: — Ее страха.
— Да?
Неудивительно, что деревенские потребовали заколотить церковь и больше никогда ею не пользовались.
— Вот тогда у меня в голове помутилось и я опрокинул здоровенный подсвечник. — Лицо Эдама выдает нечто большее, чем простое желание написать книгу об истории здешних мест. Душевная боль, переплетенная со скорбью.
— Почему именно Роклифф? — небрежно спрашиваю я. Мне надо быть осторожной.
Он ненадолго задумывается.
— С тобой такого не бывало? Когда чувствуешь, что некое место неудержимо притягивает тебя, что ты должен раскрыть нечто крайне важное — и ты готов ради этого броситься на другой конец света?
Сердце у меня екает, рот приоткрывается, но я не нахожу слов для ответа.
— Роклифф-Холл взял меня железной хваткой, Фрэнки, и, образно выражаясь, за волосы приволок из Австралии прямехонько сюда. То, что началось с поисков в Интернете, с элементарного желания узнать собственное прошлое, переросло в стремление докопаться до мельчайших подробностей. Чтобы душа успокоилась, я должен выяснить все!
Я не свожу с него глаз и только безмолвно умоляю: продолжай!
— Я ищу сестру, — говорит он, снова бесстрастно, словно потерял книжку или галстук. Эдам все время осаживает себя, а я просто не могу дать себе волю. — Она жила здесь много лет назад, когда здесь был детский дом. — Он залпом допивает кофе, словно ответ может находиться на дне чашки.
Голос возвращается ко мне — тихий, бесцветный.
— Твою сестру?.. — Я встаю и на подгибающихся ногах, держась за стенку, направляюсь к двери. Мне нужно отсюда уйти. — Вряд ли ты найдешь ее здесь.
В воскресенье, последний день каникул, школа взрывается шумом, суматохой, рыданиями мам и возбужденным гомоном девочек. Даже первоклашки, отдохнувшие за каникулы, рады возвращению к школьной жизни. Старшие девочки без заминки вписываются в школьную рутину — оживленно болтают с подружками, небрежно машут на прощанье родителям.
Отец Лекси не заходит внутрь вместе с дочкой и не дожидается, пока та втащит чемодан по ступенькам главного входа.
— Привет, — говорю я. — Хорошо отдохнула?
На следующий день после переполоха за ней наконец приехали. И с тех пор никаких страшных физиономий в окнах замечено не было.
— Вроде нормально, — отвечает Лекси. — Почти все время была сама по себе.
Она идет к своей комнате, и я помогаю ей распаковать вещи. Сверху лежит подарочная коробка с шампунем и кондиционером, по всей видимости, очень дорогими.
— Это вам. — Лекси протягивает мне серебристую коробку. — Та фигня, что вы мне дали, — полный отстой. — Она ухмыляется. — Я сделала, как вы сказали — налила ее во флакон от шампуня папиной подружки.
