Ваши награды не тронули. Но окно в уборной было разбито.
Я вздохнул.
– Спасибо вам большое. Вы молодец.
– Я попросила Педро из соседнего дома вставить стекло. Мне не хотелось оставлять окно разбитым. Так ведь кто угодно может влезть.
– Вернусь – приглашу вас в паб. Она хихикнула.
– Спасибо, дорогой мой. Это будет чудесно!
В полиции мне ничего нового не сообщили. Сказали, что я должен вернуться и проверить, не пропало ли чего.
Потом я позвонил банкиру. Он что-то жевал.
– Извините, – сказал он. – Я обедаю. Днем, во время ленча, в банк приходил человек, который хотел положить на ваш счет три тысячи.
– Что за человек?
– Я его, к сожалению, не видел. Меня не было. Чек был не личный, а банковский.
– Ч-черт! – сказал я с чувством. – Не беспокойтесь, на вашем счету его не будет. Я приостановил принятие вкладов, как мы и договаривались. Чек лежит в сейфе у меня в кабинете. Что с ним делать?
– Порвите его при свидетелях, – сказал я.
– Ну что вы, так же нельзя! – запротестовал он. – Ведь кто-то же заплатил за него три тысячи фунтов!
– Где его выдали?
– В одном из банков в Сити.
– Вы не могли бы узнать у них, кто его приобрел?
– Ладно, завтра попробую. И, будьте так добры, выдайте мне ваше распоряжение в письменном виде как можно быстрее.
– Хорошо, – сказал я.
– Да, а вы молодец! Я слышал о ваших победах по радио.
Я поблагодарил его и повесил трубку. Потом подумал, вышел из гостиницы, дошел до ближайшего метро и позвонил Сэму Леггату в "Знамя" из автомата.
На этот раз ждать мне не пришлось. Я сразу услышал в трубке его голос, резкий и решительный.
– Наши юристы говорят, что ваши вчерашние действия пахнут шантажом.
– То, чем занимались ваши репортеры в доме моего зятя, пахнет тюремным заключением.
– Наши юристы говорят, что если у вашего зятя есть претензии, которые он считает нужным разрешать по суду, пусть его юристы свяжутся с нашими юристами.
– Ага, – сказал я. – И сколько же времени это займет?
– Наши юристы считают, что никакой компенсации выплачивать не следует. Вся информация, содержавшаяся в заметках, в основе своей была правдивой.
– Опровержение печатается?
– Еще нет. Наша газета печатается позднее.
– Но вы намерены его напечатать?
Он умолк. Пауза слишком затянулась.
– Сегодня кто-то обыскал мой коттедж, кто-то другой взломал мою машину, двое людей напали на меня с ножами, и еще кто-то пытался всучить мне три тысячи фунтов, положив их на мой банковский счет. Вы об этом знали?
Снова молчание.
– Я расскажу об этом подслушивании всем, кого знаю, – сказал я. Вот прямо сейчас и начну.
– Где вы? – спросил он.
– На том конце провода.
– Подождите! – сказал он. – Вы мне не перезвоните?
– Когда?
– Минут через пятнадцать.
– Ладно.
Я повесил трубку и постоял, барабаня пальцами по стенке кабины и размышляя, есть ли в "Знамени" специальная аппаратура, позволяющая определить, откуда я звонил, или у меня опять фантазия разыгралась.
"Нет, – подумал я, – я не могу себе позволить еще одной драки". Я вышел из метро, минут десять побродил по улицам, потом зашел в паб и позвонил в "Знамя" оттуда. Моего звонка опять ждали: коммутатор соединил нас немедленно.
Когда Сэм Леггат сказал: "Да?", я услышал на заднем плане громкие голоса.
– Это Филдинг, – сказал я.
– Рановато вы.
Голоса на заднем плане внезапно умолкли.
– Ваше решение? – спросил я.
– Мы хотим с вами поговорить.
– Говорите.
– Нет. Здесь, у меня в кабинете.
Я ответил не сразу, и он резко окликнул меня:
– Эй, вы слушаете?
– Слушаю, – сказал я. – Когда печатается ваша газета?
– Первый выпуск – в шесть тридцать, чтобы поспеть к поездам, идущим на запад. Можем придержать до семи. Но это предел.
Я посмотрел на часы. Четырнадцать минут седьмого. С моей точки зрения, что-то обсуждать было уже поздно.
– Послушайте, – сказал я, – ну почему бы вам не напечатать это опровержение и не развезти его? Не такое уж большое дело. Обойдется вам в стоимость бензина до Ньюмаркета и обратно. Я приду к вам в кабинет, когда узнаю, что опровержение печатается.
– А вы поверите мне на слово?
– А вы мне?
Он неохотно ответил:
– Да, я полагаю, вы вернете то, что обещали.
– Верну. Я буду действовать честно. Но и вы должны отплатить мне тем же. Вы причинили серьезный ущерб Бобби Аллардеку и должны хотя бы попытаться исправить то, что натворили.
– Наши юристы говорят, что напечатать опровержение – значит проявить слабость. Они говорят, что мы не можем себе этого позволить.
– Ну нет так нет, – сказал я. – До свидания.
– Нет, Филдинг! Подождите!
– Дураки ваши юристы! – сказал я и повесил трубку.
Я вышел на улицу и растерянно провел рукой по волосам. Все было плохо.
Я проиграл. "Четыре победы! – подумал я. – Это так редко случается!" Мне бы сейчас следовало купаться в шампанском, а не колотиться башкой о кирпичную стенку, которая к тому же еще и дает сдачи. Порезы на ребрах болели. Не обращать на них внимания было уже невозможно.
Я уныло поплелся к очередному автомату и позвонил знакомому хирургу, который работал допоздна.
– А, привет! – жизнерадостно сказал он. – Что это с тобой стряслось так поздно? Надо тайком вправить кости?
– Нет, зашить, – ответил я.
– А-а. А когда тебе на скачки?
– Завтра.
– Ну, забредай!
– Спасибо.
Я взял такси и поехал накладывать швы.
– Это была не подкова, – заметил он, вводя обезболивающее в правый бок. – Это нож.
– Ага.
– Ты в курсе, что там кость торчит?
– Мне не видно.
– Смотри не разорви все это завтра.
– Ну, зашей покрепче.
Он некоторое время трудился, потом похлопал меня по плечу.
– Я поставил швы с растворяющимися нитками, зажимы и еще пластырь, но выдержит ли все это еще четыре победы, понятия не имею.
Я обернулся. Про четыре победы я ничего не говорил.
– В новостях слышал, – пояснил он. Со вторым швом он управился быстрее. Закончив шить, он мимоходом заметил:
– Хм, ножом пырнули... Это на тебя не похоже.
– Я тоже так думал.
– Не расскажешь, как это вышло?
Я понял, что ему просто не по себе. Конечно, он всегда готов был мне помочь без лишнего шума, но ему нужно было знать, что я не натворил ничего незаконного.
– Ты хочешь знать, не ввязался ли я в неприятности с букмекерами, организаторами договорных скачек и всем прочим?
– Наверно, да.
– Не ввязался. Честное слово.
Я коротко рассказал ему о проблемах Бобби и увидел, что он сразу успокоился.
– А синяки? – спросил он.
– А это по мне позавчера прошлись несколько лошадей.
Он кивнул – это было дело житейское. Я заплатил ему наличными, и он проводил меня до двери.
– Удачи тебе, – сказал он. – Ты заходи, если что.
Я поблагодарил его, поймал такси и вернулся в гостиницу, думая о том, что как раз сейчас печатается "Знамя", а опровержения в нем нет. Еще я думал о Леггате и обо всех, кто стоит за ним: юристы, Нестор Полгейт, Таг Танни, Оуэн Уаттс, Джей Эрскин. Думал о фуриях, которых нечаянно спустил с цепи.
"Мы тебе объясним, что есть люди, которыми вертеть нельзя", – сказал один из этих, с ножами. Что ж, объяснили...
В агентстве по найму автомобилей сообщили; что мне повезло: "мерседес" у них есть. Вот ключи, а сама машина – в подземном гараже. Если я соберусь куда-то ехать, портье мне ее покажет. Я поблагодарил их. Мне ответили: "Мы работаем для вас!"
Придя к себе, я заказал обед в номер и позвонил Уайкему, рассказать, как победили его победители. Это вернуло мне хотя бы тень сегодняшнего радостного подъема.
– С ними все в порядке? – спросил я.
– Да, едят как обычно. УДаулагири такой вид, словно ему пришлось тяжело, но Дасти говорит, что он выиграл без особого труда.
– Даулагири молодец! – сказал я. – Все они молодцы. А Кинли – один из лучших коней, какие у вас когда-либо были.
Мы поговорили о будущем Кинли и о лошадях, которые должны были участвовать в скачках в Аскоте назавтра и в субботу. Для Уайкема октябрьноябрь-декабрь были пиком деятельности: лошади приходили в наилучшую форму, и нынешние успехи были ожидаемыми и запланированными.
С тридцатого сентября по Новый год Уайкем выставлял каждую из своих лошадей на скачки как можно чаще. "Лови момент!" – говаривал он. После Рождества скачкам препятствовали метели и морозы, и в конюшне наступало время зимовки – отдыха, восстановления сил и подготовки ко второй вспышке активности в марте. Моя жизнь в основном подчинялась тем же ритмам. Они были такими же естественными для меня, как и для лошадей Уайкема.
– Ну иди отдыхай, – благодушно сказал он наконец. – Завтра у тебя шесть заездов, а в субботу еще пять. Иди поспи.
– Ладно, – сказал я. – Спокойной ночи, Уайкем.
– Спокойной ночи, Пол.
Мне принесли обед. Я поел и выпил немного вина, одновременно дозваниваясь другим тренерам, оставлявшим мне сообщения, потом позвонил Розе Квинс.
