Сенин свернул на проселочную дорогу, Миша понял это по осторожному шелесту колес. «Какая все-таки отличная машина, – подумал почти с завистью, - не то, что моя колымага».
Наконец внедорожник остановился.
- Приехали, – сказал Сенин. – Давай на выход.
Дом стоял в чистом поле. Высокий и узкий как свечка. Чудо современной архитектуры. Вернее несуразное дитятко какого-то горе-архитектора. Пизанская башня из сплошного бетона и стекла посреди поля в окружении леса.
- Пошли, - Сенин отправился к единственному подъезду.
- Здесь недострой еще, – любезно сообщил он, - под ноги смотри, а то убьешься. Отвечай потом за тебя. Лифт пока не работает. Давай пешком. На двадцатый.
Миша проклял все на свете, пока они шли по лестнице. А Сенин ничего – как огурчик, дыхание ровное, цвет лица чистый. Еще и поглядывает сверху вниз на Мишу с издевкой.
- Это моя берлога, - сказал Сенин, - никто о ней не знает, кроме тебя. Смотри, не проболтайся. Я здесь один бываю, совершенно один. Отпускаю охранников в городе – и айда! Никто здесь, кроме меня, не имеет права быть. Девчонок иногда привожу, это да. Здесь удобное место для этого дела. Ну, ты меня понимаешь, - он подмигнул, - наедине с природой…
И загоготал идиотским смехом.
Квартира оказалась одной огромнейшей комнатой с громадными окнами. Миша восхищенно замер – вот это вид. Темная стена леса, над которой по темно-синему небу рассыпаны крупные голубые звезды, и чуть сбоку - нежным сиянием сливочно-желтая луна. В городе такого не увидишь.
- Это еще что, - добродушно заметил Сенин, - ты еще вид с террасы не заценил. Иди взгляни. А я пока на стол накрою.
Миша вышел на террасу, и у него захватило дух. Вокруг, насколько хватало глаз, тянулись и тянулись поля, сверкающие чистым, словно первозданным снегом, дальше - бескрайняя и бесконечная чернота лесов, и над всем этим - бездонное звездное небо. Теперь понятно, почему Сенин забрался в такую глухомань.
- Полетать не хочешь? Могу подсобить… - услышал он голос за спиной.
Миша на всякий случай отодвинулся подальше от перил. Кто его знает, дурака? Еще сбросит! И ничего ему за это не будет.
- Пошли выпьем, - сказал Сенин.
Миша пошел следом, удрученно размышляя над тем, что же задумал этот невменяемый мажорик, и, ругая себя последними словами за то, что согласился сесть к нему в машину.
На столе стояла бутылка коньяка и банка икры.
- Я не пью, - предупредил Миша.
- Как это? – не понял Сенин.
- А вот так, - сказал Миша, - вообще не пью. И не уговаривай.
- Да я не собирался, - обиделся Сенин, - просто хотел поговорить.
- О чем?
- О жизни, о любви.
- Ты меня для этого сюда привез?
- А для чего еще?
- Ну, говори, слушаю.
- Не, ну так неинтересно. Давай хоть по одной.
- Нет! Сказал же - не пью!
- Ну посиди. Может, захочется. Смотри, - он поднял рюмку вверх, прищурил одни глаз. – Видишь: на просвет янтарем отливает? Отличнейший коньяк! Выпили бы, поговорили, как следует. Без коньяка я не могу, доверие не включается. А мне хотелось бы узнать, что ты за фрукт. Или овощ…
Сенин довольно хохотнул, наверное, посчитал, что отлично пошутил.
- Я думал, ты меня бить будешь. Или убивать, - сказал Миша.
- А че, может, и надо было? – ухмыльнулся Сенин. - Чтоб под ногами не мешался.
- Какой здесь адрес? Я такси вызову. Мне пора.
- Сиди еще, я тебя сам отвезу.
- В таком состоянии? Ты – пьяный.
- Ну и что, в первый раз что ли? Вот ты скажи: ты чего ко мне привязался?
- Хочу, чтобы ты стал человеком. Чтобы перестал гадить, понял?
- О-о-о, да ты прям как мой отец. Тот тоже всегда – будь человеком, будь человеком. Еще и мать вспоминает, мол, весь в нее. Тоже, говорит, когда-нибудь пьяный на машине разобьешься… А ведь о покойниках или хорошо, или никак… Тебя, кстати всегда в пример ставит. Гляди, говорит, как парень бедняга весь день крутиться белкой в колесе ради куска хлеба, а ты, лоботряс, – деньги отцовские проматываешь, да еще и отца позоришь на весь город!
«Мне он совсем другое говорил», – подумал Миша.
- Я ему говорю, - горячился Сенин, - ну и бери его себе в сыночки... тебя, то есть… А он мне по шее. Козел старый!
- Я пойду, - сказал Миша и встал.
- Нет, погоди. Вот скажи, если бы у тебя были деньги, ты что – сидел бы дома? Мирно, чинно, благородно? Неужели был бы паинькой? Да не верю. Все так говорят, потому что нищие и ничего не могут себе позволить. Если бы ты был на моем месте…
- Я никогда не буду на твоем месте.
- Вот и прекрасно. Выпьем за это. За то, чтоб каждый сверчок знал свой шесток. Во, слушай, прям в тему. Я про девчонку эту, стриптизершу. Она мне нравится, понял? Поэтому - отвали! Слышишь? Иначе, и правда, убью.
Через полчаса Сенин нажрался как свинья. И заснул, забыв про гостя. После бесплодных попыток вызвать такси, – по телефону ответили, что так далеко не поедут, - Миша вышел из квартиры, спустился по лестнице, к первому этажу уже почти не чувствуя ног, и зашагал в сторону шоссе – голосовать. Ночка предстояла еще та – со свежим воздухом, легким морозцем, от которого и без того убитые ноги окончательно онемели, с опасными незнакомцами в машинах с заляпанными номерами. И ведь каждый из этих незнакомцев мог оказаться маньяком… Или маньячкой.
- Здравствуй, Миша.
- Здравствуй. Даже не верится, что ты позвонила.
- А мне верится. Хочу пригласить тебя сегодня на свой день рождения.
- У тебя сегодня день рождения? Поздравляю. От всей души…
- Спасибо. Ресторан «Магнолия» девятнадцать ноль-ноль. Придешь?
- Приду. Обязательно приду.
- Ну так я жду. До встречи?
- До встречи...
В цветочном магазине он долго выбирал букет. Вспомнил: Жанна говорила, что любит белые розы. Долго приценивался и купил семь штук - самых красивых, самых дорогих.
Жанна была в сиреневом длинном платье с открытой спиной и, когда, взяв у него букет, она повернулась к официанту, который о чем-то ее спрашивал, у Миши перехватило дыхание от вида этой нежной, с родинками, спины.
В это время внесли огромную корзину с такими же белыми розами, но только в Мишином букете было семь роз, а в этой корзине их насчитывалось штук сто.
Гости заохали, окружили Жанну, кто-то взял у нее из рук Мишины розы, чтобы не мешали демонстрировать корзину всем гостям.
Миша нахмурился, и отошел в сторону, мучаясь тем, что все гости заметили, как на фоне этой грандиозной корзины жалко выглядел его букет, теперь благополучно заброшенный на рояль, что стоял у самого входа. На этот рояль гости складывали свои подарки.
- И от кого же это, Жанночка? - спросила дородная тетка в синем велюровом платье с огромными красными бусами на монументальной шее.
- Сейчас узнаем, – смеясь, сказала Жанна. Открыла конверт, вложенный в корзину, прочла негромко:
- Дорогой имениннице от С. Я. Зандера
«От Зандера! От Зандера!» - заговорили в зале.
- А что же он сам? Не будет? – озабоченно спросила толстуха в синем.
- Нет,– сказала Жанна, – он сейчас в отъезде.
- Ну что ж, друзья! – она улыбнулась, и раскинула руки, словно обнимая всех, - давайте начнем! Пока все с пылу, жару!
Гости оживились, начали рассаживаться.
Мише сел рядом с Решетниковом в самом конце зала. Иногда поглядывал на Жанну, которая все время смеялась и была совсем на себя не похожа.
Ее приглашали танцевать, она танцевала, и Миша все время отводил глаза, стараясь не смотреть, как чужие мужские руки обнимают ее обнаженную спину.
За все это время она ни разу не взглянула на Мишу.
Решетников после того как подчистую съел все, что находилось в пределах досягаемости, стал грузиться шампанским.
- А вы, господин журналист, почему не танцуете? – икнув, спросил он Плетнева.
- Не с кем, – ответил Миша, - всех красивых женщин расхватали.
- А почему вы не привели свою красивую женщину? Или у вас таковой не наблюдается?
- Я сейчас в поиске, - вздыхает Миша. - У меня, как говорит моя мама, круговорот девиц в природе. Никак не могу выбрать и остановиться на одной. Ну как можно выбрать, если их вон сколько?! И все до одной – хорошие, красивые, сексуальные.
- Это, по-моему, эротомания называется, – сказал Решетников, рассматривая сложное многослойное пирожное.
- Эротомания? – удивился Миша, – я как-то не смотрел на это дело с такой стороны.
- Точно, точно, - заверил Решетников и взял в толстые пальцы крошечную позолоченную ложечку. - Эротомания сродни чревоугодию.
Он направил ложечку прямо в центр замысловатого десерта.
- Вы их пробуете, смакуете. Вот как я это пирожное. Вас прельщает именно разнообразие вкусов.
- И что же, – загрустил Миша, – это не лечится?
- А зачем? – спросил Решетников и осторожно положил кусочек в рот. И зажмурился, и причмокнул. – Зачем? Кому это мешает?
