Гордон Рис - Мыши

— Ты не избавилась от пистолета? — задыхаясь, выпалила я, не веря глазам своим. — Ты не отвезла его в шахту?

Мама еле заметно покачала головой.

— Но почему?

— Сама не знаю, — сказала она, пожимая плечами. — После вторжения грабителя я больше не чувствовала себя в безопасности и просто не смогла расстаться с ним…

После долгой паузы она продолжила:

— А может, в глубине души знала, что он нам понадобится…

Она осторожно положила пистолет на стол и села. Я попыталась встать, но ноги стали ватными, и я снова плюхнулась на стул.

Пистолет был похож на металлического скорпиона, его смертельное жало таилось на кончике серовато-сизого хвоста. Я смотрела на него со смешанным чувством брезгливости и восхищения. Он выглядел инородным телом в нашей кухне, на фоне зеленых пластиковых мисок, кулинарных книг, настенного календаря с собачками, пробковой доски с нашими фотографиями, моих детских стикеров, — он явно был здесь не к месту, этот по-настоящему мужской предмет.

— Он заряжен?

— Да. Шесть пуль.

— Ты знаешь, как им пользоваться?

— Это не трудно, Шелли. Снимаешь предохранитель и нажимаешь на курок.

Я покачала головой, оглушенная, потрясенная. Физическое присутствие пистолета как будто открывало мне глаза на тяжесть задуманного нами преступления.

— Почему ты мне не сказала, что сохранила его?

Мама неловко заерзала на стуле и отвернулась:

— Я… я не хотела расстраивать тебя.

— Расстраивать меня?

Но меня было не провести столь деликатной уловкой: я знала, почему она скрыла это от меня, — просто она больше не доверяла мне. После событий той ночи, когда я схватила нож и бросилась в сад за Полом Ханниганом, она уже не знала, на что я способна, что могу выкинуть, если вновь окажусь в условиях экстремального стресса. А может, она боялась, что я могу застрелиться или же выстрелю в нее?

Меня задело ее недоверие, но не настолько, чтобы я не смогла оценить иронию ситуации: в то время как я считала, что мама изменилась с ночи убийства Пола Ханнигана, что в каком-то смысле стала для меня незнакомкой, чье поведение было непредсказуемым, она испытывала те же самые чувства по отношению ко мне.

— Ты должна была мне сказать, — произнесла я. — У тебя не может быть от меня секретов. Я уже не ребенок. И не психопатка.

Мама бросила на меня страдальческий взгляд, и я увидела, что она уже пожалела о своих подозрениях. Она накрыла ладонью мою руку и виновато улыбнулась:

— Ты права, Шелли. Мне следовало сказать тебе.

Я не отняла руку, но не стала прощать ее ответной улыбкой — пока не вспомнила о своем секрете, который утаила от нее. Водительское удостоверение Пола Ханнигана до сих пор лежало в моей «потайной шкатулке». Во мне заговорила совесть, и я все-таки снизошла до улыбки, которую она так ждала (все нормально, никаких обид).

Мое внимание вновь привлек пистолет, черное дуло которого было направлено прямо мне в сердце.

— Ты уверена, что знаешь, как им пользоваться? — спросила я.

— Да.

Я опять увидела Человека-внедорожника, но на этот раз не он командовал у нас на кухне. На этот раз он стоял на коленях в углу, причитая и шмыгая носом, умоляя о пощаде, а я целилась ему в голову. Что бы случилось, нажми я на курок? Было бы все как в кино? И по его лбу растеклась бы лужица клубничного джема? И глаза стекленели бы, пока отлетала его душа? А потом он свалился бы на пол бесформенной кучей?

Когда он придет сюда сегодня, мы убьем его…

Неужели мы были готовы к тому, чтобы заново пережить этот кошмар (кровь, труп, страх)? Неужели всерьез собирались совершить убийство? Потому что иначе это нельзя было назвать. В прошлый раз, с Полом Ханниганом, мы боролись за свою жизнь, мы защищались… теперь же мы готовились к преднамеренному, хладнокровному убийству.

Когда он придет сюда сегодня, мы убьем его…

Но почему мы? Почему мама не берет ответственность на себя, как в тот раз, когда она закапывала труп Пола Ханнигана или отвозила мешки в шахту? Почему она не говорит мне, чтобы я шла наверх и спряталась у себя в комнате, пока все не закончится? Я ведь не должна была находиться рядом с ней в момент убийства. Я не должна была это видеть. Разве не насмотрелась я за свою короткую жизнь? Разве не должна она уберечь меня?

Но чем дольше длилось ее задумчивое молчание, тем очевиднее было то, что она не скажет ничего подобного. Она не собиралась жертвовать собой ради меня. Казалось, она уже приняла решение: какие бы испытания ни выпали на нашу долю, нам предстояло пройти через них вместе.

— Ты действительно серьезно настроена, мама? — прохрипела я вдруг осевшим голосом.

Мама не смотрела на меня. Она потянулась к пистолету и осторожно — словно он мог ее укусить — повернула дуло кончиком пальца, обдумывая мой вопрос. Когда она убрала руку и снова взглянула на меня, пистолет был нацелен в сторону двери. Туда, откуда должен был появиться шантажист.

— Если он пойдет в полицию, для нас это будет конец, — тусклым голосом произнесла она.

Мы снова погрузились в неуютное, тревожное молчание. Как же все это некстати! Я планировала посвятить этот день глобальному потеплению, текстам по французскому, Версальскому договору. Я не могла вот так сразу переключиться на решение проблемы, которую подкинула реальная жизнь. У меня просто не было сил, чтобы покорить эту вершину. Только не сегодня, не сейчас, для меня это слишком. Я хотела вернуться к четким и решаемым задачам, которые ставились в моих учебниках.

— Но убить его? По-настоящему убить его, мама?

— Это цугцванг, — горько улыбнулась она.

— Что такое цуг…? — Я даже не запомнила слово целиком.

— Цугцванг. Это из шахмат. Положение, в котором каждый твой следующий ход оказывается невыгодным для тебя.

Я задумалась. Она была абсолютно права. Что бы мы ни решили — сдаться полиции, отдать деньги шантажисту или убить его, — мы были обречены на страдания. Все варианты были одинаково плохи. Но мы должны были что-то делать. Ход был наш.

— Мы уже по уши увязли, Шелли, — сказала мама. — Мы слишком далеко зашли, и обратного пути нет. Сдаться — это так же страшно, как (она явно не хотела произносить слово «убить»)… идти вперед.

Мы уже по уши увязли. Ее слова напомнили мне кое-что другое. Цитату из «Макбета», которую я выучила на днях. Я попыталась вспомнить, как она звучит:

Стоило мне вспомнить, в каком контексте звучат эти слова, как я расстроилась еще больше. Их произнес Макбет перед тем, как отдать приказ об убийстве жены и ребенка Макдуфа. Перед тем, как совершить свое худшее злодеяние.

— Ты бы пошла к себе, оделась, — сказала мама, нежно тронув меня за локоть. — Он может явиться в любую минуту.

— Хорошо, — вздохнула я, — но, когда я спущусь, мы снова все тщательно обсудим. На горячую голову такие дела не делаются, мы должны еще раз все обдумать, обговорить. Может, это вовсе не цугцванг. Может, есть еще какие-то варианты, до которых мы пока не додумались.

Я отодвинула стул и привстала, когда вдруг услышала шум за окном.

Я оцепенела. Мама уже порывалась спросить меня, что случилось, но я резким движением зажала ей рот рукой. Она все поняла и повернула голову, прислушиваясь; тонкие жилы на ее шее натянулись как струны. «Он не может прийти сейчас, — думала я, — это совершенно невозможно! Мы еще не готовы к встрече с ним! Я не одета! Мы не решили, что будем делать! Прошу тебя, Господи, пусть все это окажется сном!»

Но хруст гравия, скрип неисправных тормозов, затрудненное дыхание изношенного двигателя — все это не было игрой моего воображения. К дому действительно подъехала машина.

Мама тоже это услышала, и ее глаза расширились от страха — нездоровая желтая склера, исписанная красным граффити лопнувших капилляров.

— Это он! — прошептала она, и ее шепот прозвучал громче крика. — Он уже здесь!

— Что будем ДЕЛАТЬ, мама? — вскрикнула я, но она уже была на ногах.

Схватив со стола пистолет, она поспешно спрятала его в карман-кенгуру.

Она резко повернулась ко мне, приблизив свое лицо почти вплотную, и крепко взяла меня за запястье:

— Предоставь все мне, Шелли! Ничего не делай, ничего не говори! Я сама буду вести разговор!

Прибытие шантажиста преобразило ее. Она разом собралась, превратившись в сгусток энергии. От ее прежней усталости и апатии не осталось и следа. Она раздраженно откинула со лба прядь волос и решительным шагом прошла в гостиную. Я неуклюже поднялась со стула и покорно последовала за ней.