Он пожал руку Грэхему и неловко поклонился Конни.
Когда он проходил по вестибюлю, его мокрые туфли скрипели.
Снаружи он увернулся от одних репортеров и отказался отвечать на вопросы других.
Его не оборудованный сигнализацией автомобиль стоял в самом конце двойного ряда полицейских черно-белых седанов, машин «скорой помощи» и репортерских фургонов. Он сел за руль, пристегнул ремень и включил двигатель.
Его партнер, инспектор Дэниел Маллиган, будет занят внутри еще пару часов, и ему не понадобится автомобиль.
Напевая мотив своего собственного сочинения, Предуцки ехал по Лексингтон-авеню, которая была недавно расчищена. На колесах его автомобиля были прикреплены цепи; они скрипели на снегу и стучали на некоторых обнаженных участках дороги. Он свернул за угол, поехал по Пятой авеню и углубился дальше.
Менее чем через четверть часа он припарковал машину на окруженной деревьями улице Гринвич-Виллидж.
Выйдя из автомобиля, он прошел треть квартала, стараясь держаться в тени, подальше от света уличных фонарей. Бросив быстрый взгляд назад и удостоверившись, что он никем не был замечен, он свернул на узкую тропинку между двумя аккуратными домиками. Дорожка упиралась в глухую стену, но по обеим сторонам располагались высокие калитки.
Снежинки плавно кружились в ночном воздухе. Порывы ветра не добирались сюда, но сильный шум слышался наверху, на крышах.
Он достал из кармана связку замочных отмычек. Он нашел их уже давно в квартире одного вора-взломщика, который покончил жизнь самоубийством. За все время у него было несколько редких, но очень важных случаев, когда отмычки оказывались очень кстати. Он воспользовался одной из них, чтобы ослабить задвижку в дешевом замке калитки, другой отмычкой он вернул задвижку в прежнее положение. Так всего за две минуты он оказался внутри.
Перед домом Грэхема Харриса лежал маленький дворик. Верхушки травы торчали из снега, два дерева, облицованное кирпичом крыльцо. Две тумбы с цветами были укрыты на зиму. Однако наличие стального столика и четырех стальных стульев создавали впечатление, что люди играли в карты здесь вчера днем.
Он пересек двор и поднялся по трем ступенькам заднего входа.
Осторожно, тихо и аккуратно он открыл замок деревянной двери.
Его разочаровала легкость, с которой он проник внутрь. Когда же люди научатся приобретать надежные замки?
На кухне у Харриса было темно и тепло. Пахло пряностями и бананами, которые положили дозревать, а они уже переспели.
Он беззвучно закрыл дверь.
Несколько минут он стоял совершенно тихо, прислушиваясь к звукам в доме и ожидая, когда его глаза привыкнут к темноте. Наконец, когда он смог различать все предметы на кухне, он подошел к столу, приподнял около него стул и, чуть отодвинув, снова поставил его без малейшего шума.
Он сел и, достав револьвер из кобуры под левой рукой, положил оружие на колено.
Патрульный автомобиль оставался у обочины, пока Грэхем не открыл переднюю дверь дома. Затем он уехал, оставив следы в десятисантиметровом слое снега, который еще не был убран на Гринвич-Виллидж.
Он включил свет в прихожей. Пока Конни запирала дверь, он прошел в темную жилую комнату и зажег ближайшую настольную лампу. Он нажал на кнопку и... застыл, не имея ни сил, ни желания убрать пальцы с выключателя.
В одном из кресел сидел человек. У него был пистолет.
Конни положила руку на локоть Грэхема. Обратившись к мужчине в кресле, она спросила:
— Что вы здесь делаете?
Энтони Прайн, хозяин «Полночного Манхэттена», встал. Он помахал пистолетом перед ними.
— Я поджидал вас.
— Почему вы так говорите? — спросила Конни.
— С южным акцентом? Я родился с ним, потом, много лет назад, избавился от него. Но я могу пользоваться им когда захочу. Конечно, избавление от акцента привело к тому, что я заинтересовался искусством подражания. Я начинал в шоу-бизнесе как комик, подражая известным людям. Сейчас я изображаю Билли Джеймса Пловера, человека, которым я был.
— Как вы сюда проникли? — спросил Грэхем.
— Я обошел вокруг стены дома и разбил окно.
— Убирайтесь! Немедленно уходите отсюда!
— Вы убили Дуайта, — проговорил Прайн. — Я проехал мимо «Бовертон билдинг» после телепередачи. Я видел полицейских. Я знаю, что вы сделали. — Он был бледен, на лице отражалось напряжение.
— Убил — кого? — спросил Грэхем.
— Дуайта. Франклина Дуайта Боллинджера.
Сбитый с толку, Грэхем произнес:
— Но он пытался убить нас.
— Он был одним из лучших людей. Один из самых лучших, какие когда-либо жили. Я вел программу о полицейских, и он был одним из гостей. Всего за какую-то минуту мы поняли, что мы оба очень похожи.
— Он был Мясником, который...
Прайн был крайне возбужден, у него тряслись руки, левая щека дергалась от нервного тика. Он перебил Конни и сказал:
— Дуайт был половиной Мясника.
— Половиной Мясника? — переспросила Конни.
Грэхем оторвал руку от выключателя и взялся за ножку настольной медной лампы.
— Я был другой половиной, — сказал Прайн. — Мы были похожими, Дуайт и я. — Он сделал шаг в их сторону, затем другой. — Даже больше того. Мы были неполноценны друг без друга. Мы были половинками одного целого организма. — Он нацелил пистолет в голову Харриса.
— Убирайся вон отсюда! — закричал Грэхем. — Беги, Конни! — И он бросил лампу в Прайна.
Лампа откинула Прайна назад в кресло.
Грэхем повернулся к прихожей.
Конни уже отпирала входную дверь.
Как только он последовал за ней, Прайн выстрелил ему в спину.
Страшный удар под правую лопатку, вспышка света, кровь заливала ковер вокруг него.
Он упал, повернулся на бок и в тот же миг увидел Айру Предуцки, выходившего из коридора, который вел на кухню.
Он плыл в море боли, которое становилось темнее с каждой минутой. Что же случилось?
Детектив закричал на Прайна и затем выстрелил в него — в целях самообороны. Один раз, в грудь.
Хозяин шоу упал возле журнального столика.
Боль. Только первые признаки боли.
Грэхем закрыл глаза. Подумал, правильно ли он делает. Он помнил: если уснешь, то умрешь. Или это было верно только при тяжелых ранениях? Он открыл глаза, чтобы удостовериться: он жив.
Конни вытирала пот у него с лица.
Стоя на коленях возле него, Предуцки сказал:
— Я вызвал «скорую».
Прошло какое-то время. Ему казалось, что он постепенно исчез в середине разговора и появился в середине другого.
Он закрыл глаза.
Снова открыл их.
— Теория судмедэксперта, — сказал Предуцки. — Сначала она казалась неправдоподобной. Но чем больше я думал об этом...
— Я хочу пить, — сказал Грэхем. Он хрипел.
— Пить? Еще бы, — сказал Предуцки.
— Дайте мне... воды.
— Может быть, тебе не следует этого делать, — сказала Конни. — Подождем «скорую помощь».
Комната кружилась. Он улыбнулся. Он кружился по комнате, как на карусели.
— Я не должен был приходить сюда один, — подавленно сказал Предуцки. — Но вы видите, почему я подумал, что должен так поступить? Боллинджер был полицейским. Второй половиной Мясника тоже мог быть полицейский. Кому я мог доверять? Действительно, кому?
Грэхем облизнул губы и промолвил:
— Прайн мертв?
— Боюсь, что нет, — ответил Предуцки.
— А я?
— А что ты?
— Убит?
— Ты будешь жить.
— Уверен?
— Пуля не повредила позвоночник. Не задела жизненно важные органы. Я держу пари.
— Уверен?
— Я уверена, — сказала Конни.
Грэхем закрыл глаза.
Айра Предуцки стоял спиной к госпитальному окну. Низкое вечернее солнце обрамляло его мягким золотым светом.
— Прайн говорит, что они хотели начать расовые войны, религиозные, экономические...
Грэхем лежал на боку в кровати, подушки поддерживали его. Он говорил немного медленно из-за раны, причинявшей ему боль.
— Итак, они стремились добиться власти впоследствии.
— Именно об этом он и говорит.
Конни, сидевшая на стуле около кровати Грэхема, сказала:
— Но ведь это безумие. Разве кучка психопатов Чарльза Мэнсона не убивала людей по тем же самым причинам?
— Я упомянул о Мэнсоне, — сказал Предуцки. — Но Прайн говорит мне, что он — ничтожный человечишка, мразь, шпана.
— А Прайн, надо полагать, сверхчеловек.
Предуцки печально покачал головой:
— Бедный Ницше. Он был одним из самых блестящих философов, когда-либо живших — и к тому же неправильно истолкованных.
Он нагнулся и понюхал букет цветов, которые стояли на столике у окна. Когда он снова посмотрел вверх, то промолвил:
— Извините меня за вопрос. Это не мое дело. Я знаю. Но я любопытный человек. Один из моих недостатков. Но... когда же свадьба?
— Свадьба? — переспросила Конни.
Смутившись, Грэхем произнес:
— Как же вы могли узнать? Мы говорили об этом только сегодня утром. Между собой, и были только вдвоем.