Совсем рядом были воткнуты три красные кнопки в одной точке.
Хёгдален.
Рогсвед определенно располагался рядом с Хёгдаленом.
Какое-то время Ди рассматривала образовавшийся на карте рисунок. Теперь все встало на свои места.
Потом она вызвала социальное такси.
В этом месяце у нее еще оставалось несколько поездок.
37
Вторник, 6 июня
Мостки у эллинга выдавались в бухту, как задние лапки кота, нежащегося на солнце. Но на этих лапках царил скорее хаос, вызванный вопросом: приблизились ли они к разгадке или наоборот. Не самое приятное состояние.
Конечно, приятно, что они сделали шаг вперед. Неважно, в каком направлении. Они сидели за столом, каждый со своим ноутбуком на коленях.
– Крионика, – медленно произнес Бергер. – И вечная молодость.
– Есть даже такой журнал – «Aging [6]», – сказала Блум. – Если я правильно перевела, он выступает в поддержку лечения возрастных болезней путем замедления старения и профилактики онкологии.
– Понятно, – ответил Бергер. – Значит, мы имеем дело с новым масштабным направлением в науке, нацеленным на то, чтобы всеми возможными способами препятствовать старению?
– И мы каким-то образом с ним соприкоснулись. Что это может быть? Пациент и его доноры? Мужчина, готовый идти по головам, который пожелал омолодиться и достичь вечной жизни – но вместо этого был жестоко убит? Вместе со своими донорами, которые вряд ли были добровольцами?
Бергер смотрел на небольшую бухту.
– Мы предположили, они были похищены в разные периоды начиная с девяностых, – сказал он. – В каком-то смысле так оно и есть. Начиная с девяностых они были заморожены. По крайней мере, Олег Трефилов. Но для чего? Настало время гипотез.
– В девяностые годы неизвестная организация провела глобальное медицинское исследование, чтобы найти подходящих доноров для богатого мужчины, захотевшего жить вечно, – ответила Блум. – Речь шла о самых различных органах, страна происхождения донора не имела значения. В разное время доноры были похищены в своих странах и переправлены в Швецию, где им вырезали органы. Но они смертельно заболевали или получали травмы во время лечения, после чего их замораживали, чтобы спасти, когда наука шагнет вперед.
– С чего бы похитителям проявлять гуманизм и вкладывать кучу денег в спасение своих жертв? – нахмурившись, спросил Бергер. – Почему просто не бросить их на произвол судьбы?
– Неожиданно хороший вопрос, – заметила Блум. – Возможно, они выполняли какую-то другую функцию. Может быть, их использовали как запчасти, депо человеческих органов? Было бы необдуманно взять и выбросить идеальных в генетическом отношении доноров. Но главное, что нас сейчас интересует: что это за организация, у которой нашлись ресурсы, нужная квалификация и достаточная жестокость, чтобы такое провернуть? Роклунд предложила нам проверить все биотехнологические предприятия, основанные в девяностые…
– Да, с определенной специализацией, – сказал Бергер. – Трефилов был похищен в тысяча девятьсот девяносто пятом. Сколько тогда существовало шведских фирм, которые занимались крионикой, причем на таком продвинутом уровне, что замороженные люди дожили до наших дней, то есть сохранились в течение четверти века? Ведь наши пляжные трупы выглядят совсем свежими. Хотя на самом деле эти люди были убиты четверть века назад.
– Если речь идет о какой-то фирме, то она должна быть многопрофильной, – сказала Блум. – Сложная медицинская диагностика, детальный анализ ДНК, так называемый «трансплантационный антиген», то есть проверка потенциальных доноров на совместимость для такой сложной операции, как пересадка костного мозга. Поиск подходящих доноров, их похищение в другой стране, транспортировка в Швецию, хирургическое вмешательство, заморозка тел и сокрытие следов. Все это происходило до того, как в нашу жизнь ворвались соцсети, но всё равно, для того, чтобы скрыть произошедшее, нужна была четкая организационная структура.
Бергер тяжело вздохнул.
– Итак, с чего начнем? – спросил он. – Скоро НОУ подключит свою тяжелую артиллерию и быстро нас обойдет. Как думаешь, у нас есть основания полагать, что всего через пару часов мы не будем иметь к этому делу ни малейшего отношения?
– В любом случае, у нас нет оснований просто сложить лапки, – глухо ответила Блум. – Мне кажется, мы уже обнаружили немало странностей. А если Конни Ландин замешан в какие-то махинации, мы оказываемся единственными, кто может хоть как-то контролировать процесс. Особенно учитывая, что Ди отстранена.
– А что, мы правда что-то контролируем? – спросил Бергер.
– По крайней мере, мы начеку. На случай, если дело примет еще более сомнительный оборот.
Бергер медленно кивнул. А Блум продолжала:
– Понятно, что начать следует с этого.
Помахав флешкой, она вставила ее в ноутбук. Бергер придвинулся ближе и спросил:
– Контрольный десятый раз?
– По-моему, одиннадцатый, – поправила его Блум. – Но мы могли что-то упустить.
– Ну давай, – вздохнул Бергер.
На экране пошла запись. Несомненно, снято видео было тем же человеком, что и на предыдущих флешках. Вновь серия коротких нарезок без звука, снято из движущегося автомобиля. Никаких деталей внутри машины, никаких отражений в окне. Одна сплошная безликая дорога. Мимо проносится лес. На этот раз никаких указателей, ни одной таблички с названием места.
Потом вдруг появилось помещение, старые грязные половые доски, больше ничего. Только на мгновение мелькнул кусок стены: мониторы, ружье, большое окно и, чуть медленнее, прикрепленные к стене листки бумаги. Что на них – не видно, возможно, рукописный текст, но в таком случае, совершенно нечитаемый. В остальном единственное, что промелькнуло на записи – сине-зеленая скатерть в клетку.
Дальше – спуск по лестнице. На двух фрагментах – полнейшая темнота. Затем видно, как зажигается фонарик, на миг освещая подвальное помещение. На грязном цементном полу валяется всякий мусор. В углу – нагромождение цепей, шестеренок и рычагов. Бергер и Блум содрогнулись от отвращения. Все это напоминало большую часовую мастерскую.
Короткий фрагмент прервался, за ним последовал другой – покачивающиеся движения по подвалу, камера выхватила паутину на потолке, скользнула вдоль двух массивных колонн, поддерживающих потолок. И вот оно.
Женское лицо крупным планом, снятое трясущимися руками.
Первые три раза у Бергера и Блум мурашки по коже пробежали. Это было так неожиданно, так внезапно, да еще и в самом конце. В общей сложности запись длилась не больше минуты.
Блум остановила видео, медленно перемотала назад, остановила на кадре, где лучше всего было видно лицо женщины.
– Вон, – сказала она, показывая пальцем. – Видишь?
Бергер всмотрелся в точку, куда указывала Блум, у самого лица. Кивнул.
– Возможно, какое-то отражение.
– Это может быть отражением уголка мобильного телефона, – сказала Блум. – Но от чего он отражается?
– Да, – ответил Бергер. – Кажется, перед лицом стеклянная пластина?
– Есть такая вероятность. И это, кстати, соответствует тому, как выглядит лицо.
Женщина была молодой, рыжеволосой, с родинкой в форме сердечка на левой щеке. Но самое удивительное – лицо ее казалось мертвым. Глаза закрыты, щеки бледные. И не только это. Приблизив изображение, Бергер и Блум рассмотрели структуру кожи. С большой долей вероятности можно было сказать, что голова погружена в жидкость, а кожа – заморожена.
Вопрос заключался в том, смогли бы они прийти к таким выводам, если бы не вчерашняя встреча с доцентом Ангеликой Роклунд. Но все выглядело так, будто перед последним убийством преступник планировал, что будут еще жертвы. А главное – замороженные жертвы.
– Он оставляет эти следы для полиции, – сказала Блум. – О нашем существовании он не знает. Зачем он это делает?
