– Кх-кхм, Барт, детка, ты, кажется, шутишь! А как же «Драгоценный камень»?
– Да, этот всего лишь окупил затраты. Тут ты прав. Зато сборы за «Ринго» превысили пятьдесят миллионов долларов, и это в те времена, когда на фильмы о боксе никто не ходил. А с «Ринго-2» дело обстояло даже лучше. Даже «Ринго-5» по прибылям побил девять из десяти фильмов, вышедших в то время.
– Это включая зарубежный рынок, – подчеркнул Берни Корнфлейк. – Что касается нашей страны, то ничего особенного этот фильм не добился.
– Его посмотрела, или посмотрит, половина людей на всем земном шаре.
– Все это замечательно, Барт, но Оскаров выдают в Америке, а не на Филиппинах.
– Я не выбираю своих поклонников, и мне наплевать, кто они, и в какой стране живут.
– Знаешь, Барт, – с искренней заботой в голосе заметил Корнфлейк, – зря ты убил своего боксера в последнем «Ринго». Он протянул бы еще пять серий. А ты еще немного продлил бы свою актерскую карьеру.
– Судя по твоему тону, ты считаешь, что она уже окончена? – с вызовом спросил Бронзини.
– Ты уже достиг наивысшей точки, как написали на прошлой неделе в «Вэрайети».
– Меня уже тошнит от Ринго, – возразил Бронзини. – Равно как и от Гранди, Вайпера, и прочих героев-суперменов. Вот уже пятнадцать лет, как я снимаюсь в боевиках, и теперь мне захотелось сделать что-нибудь новое. Я намерен снять рождественский фильм. Что-то вроде современной версии «Как прекрасен этот мир!».
– Никогда о таком не слышал, – с сомнением проговорил Корнфлейк. – А он имел успех?
– Этот фильм был снят еще в сороковые, – объяснил Бронзини, – классика кинематографа. Его показывают на Рождество каждый год. Можешь хоть сейчас включить телевизор, и на каком-нибудь канале обязательно его увидишь.
– Еще в сороковых? – удивился кто-то из присутствующих. – А разве тогда уже снимали кино?
– Да, но фильмы никуда не годились – они были черно-белые.
– Неправда, – вступил в разговор кто-то третий. – Я однажды видел такой фильм. Назывался «Копабланка», или что-то в этом роде. В нем было довольно много серого, да и пара других цветов. – Серый – это не цвет, а... Кстати, а что такое серый? Оттенок?
– Неважно, – прервал их Корнфлейк. – Послушай, Барт, у меня есть идея получше. Мы можем снять твою рождественскую историю здесь. Да, а как она называется?
Взглянув на первую страницу, Корнфлейк увидел, что она совершенно пуста.
– Что, никакого названия? – удивился он.
– Не с той стороны, – вмешался Бронзини.
Корнфлейк перевернул сценарий.
– Да, действительно. Ну-ка, посмотрим... Джонни и Рождественский дух.
Да, от этого названия и вправду дух захватывает.
Бронзини решил не обращать на это замечание внимания.
– Сценарий о мальчике-аутисте, который попал в буран и потерялся. Он не может никому объяснить, где живет. Весь город сбился с ног, пытаясь его найти, но, поскольку дело происходит в сочельник, люди слишком быстро сдаются и прекращают поиски. Однако мальчика спасает Рождественский дух.
– Какой еще дух?
– Санта-Клаус.
– Постой, – прервал его Корнфлейк, поворачиваясь к секретарю. – Фред, выясни, кто владелец авторских прав на Санта-Клауса. Из этого может кое-что получиться.
– Да что с вами творится? – не выдержав, взорвался Бронзини. – Какие еще авторские права? Санта-Клаус – всеобщее состояние.
– Наверное, кто получил хорошую взбучку за то, что не успел вовремя оформить патент, – предположил рыжеватый продюсер.
– Санта-Клаус – часть мировой культуры, а не какой-нибудь персонаж из мультфильма.
– Думаю, он прав, Берни, – заметил продюсер. – Я как раз слышал, что сейчас в одном их восточных штатов появился парень, который бегает по улицам в костюме Санта-Клауса и топором отрубает детям головы. Сейчас по телевизору только о нем и говорят. По-моему, это в Провиденс. Да, точно, Провиденс, штат Массачусетс.
– Провиденс находится в Род-Айленде, – поправил его Бронзини.
– Нет-нет, Барт, – заявил рыжеватый продюсер. – Прошу прощения, но ты не прав. Все это происходит в американском городе, а не в той стране, о которой ты говоришь. Я читал об этом в журнале «Пипл».
Бартоломью Бронзини ничего не ответил. И эти люди, подумал он, смеются у меня за спиной, потягивая коктейль на вечеринке. Они считают, что я всего лишь везучий недоумок. У меня уже пять Оскаров за лучший фильм года, а они все еще кричат, что мне просто повезло!
– Я тоже об этом читал, – сказал Берни Корнфлейк. – Знаешь, может быть, нам удастся вставить нечто подобное в фильм. Как считаешь, Барт, можно будет слегка изменить сценарий? Сделай своего духа Исчадьем Ада, которое проникает в наш мир и убивает мальчишку. Или нет, лучше, если он убьет и съест сразу нескольких мальчишек. Это может даже потянуть на открытие в подобном жанре.
Маньяки, убивающие подростков, уже начинают приедаться, а вот маленькие дети... Когда в последний раз снимался фильм о маньяке, пожирающем младенцев?
Сидевшие за столом задумались, кто-то полез за кожаной папкой, в которой хранились аннотации на фильмы вместе с кратким содержанием, и принялся листать оглавление в поисках раздела «Маньяки, пожирание детей».
– Ого, Берни, у Барта может кое-что получиться. Этого даже нет в содержании.
При этих словах сидевшие вокруг люди вышли из состояния полудремы.
– Нет такого раздела? – выпалил Корнфлейк. – А что, если попробовать наоборот? Есть фильмы о детях-убийцах?
– Нет, на детей-убийц ничего нет.
– А «Малолетние каннибалы»?
Таковых в оглавлении тоже не нашлось. К этому моменту все собравшиеся в конференц-зале чуть ли не подпрыгивали от возбуждения. Сгрудившись вокруг человека с папкой, они бросали на оглавление горящие взгляды.
– Вы считаете, что этой темы действительно никто еще не использовал? настойчиво спрашивал Корнфлейк, который, судя по взгляду, был удивлен не меньше, чем если бы обнаружил тарантула на лацкане пиджака.
– По крайней мере, я не могу найти ничего похожего.
Двенадцать голов, повернувшись, уставились на Бартоломью Бронзини. В глазах киношников читалось изумление и даже что-то вроде уважения.
– Барт, детка, – хрипло проговорил Корнфлейк. – Насчет твоей идеи о детях-убийцах. Мы не сможем этого использовать – слишком уж новая мысль.
Нельзя снимать настолько оригинальный фильм. Ну подумай, как мы преподнесем его зрителю? «Картина в стиле, в котором не было снято еще ни одного фильма»? Да она не принесет дохода и за миллион лет!
– Это была твоя идея, – прорычал Бронзини, – а вовсе не моя. Я, черт побери, просто хочу снять фильм о Рождестве, простую, сердечную историю, со счастливым концом, пропади он пропадом.
– Но Барт, детка, – запротестовал Корнфлейк, почувствовав, что в Бронзини заговорил уличный мальчишка, – мы не можем рисковать. Вспомни, что значится в твоем послужном списке за последние несколько лет.
– Тридцать фильмов. Тридцать суперхитов, и три из них вошли в число самых кассовых фильмов за всю историю чертова кинематографа. Я Бартоломью Бронзини, кинозвезда. Я снимался в кино, когда у вас, кретинов, только начинали расти на груди волосы, и вы боялись, что пересмотрели фильмов про оборотней!
В голосе Корнфлейка зазвучала сталь.
– Барт, в США «Гранди-3» с треском провалился. Тебе ни в коем случае нельзя было использовать Ирано-Иракскую тему. К тому моменту, когда фильм вышел на экран, война закончилась, для зрителей это был уже вчерашний день.
Кому нужно такое старье?
– Тем не менее, прокат по всему миру принес восемьдесят миллионов прибыли. В магазинах видеокассеты с «Гранди-3» разлетаются в мгновение ока.
– Вот что, – сказал Корнфлейк, отодвигая от себя папку со сценарием, вставь сюда Гранди или Ринго, а потом снова приноси нам. Если после обсуждения нам покажется, что с этим фильмом звезд с неба не схватишь, то подумаем, как превратить его в комедию положений. Для нового телевизионного проекта потребуется множество комедий. Обычно, мы заключаем контракт только на первые три месяца, но для тебя, по старой дружбе, можно договориться и на целый сезон.
– Послушай, я актер, пишу сценарии, ставлю фильмы. Я принес киноиндустрии миллионы. А теперь я прошу снять один только несчастный рождественский фильм, и все, что вы можете мне предложить, это комедия положений?!
– Ты зря воротишь нос от комедий. На «Острове Джиллиган» удалось сделать в общей сложности миллиард. Понимаешь, мил-ли-ард! Хоть один из твоих фильмов может с этим тягаться?
– Мы с Бобом Денвером в разных командах, тут ты прав. Перед тобой кинозвезда, а не какой-то там комедиант-самоучка. В семидесятых только на моих фильмах и держался Голливуд.
– Но мы-то уже на пороге девяностых, – устало проговорил Корнфлейк. Поезд уходит, так что прыгай на ходу, если не хочешь остаться с носом.
Одним скачком Бронзини запрыгнул на стол.
– Взгляни на мои мускулы! – вскричал он, срывая с себя куртку и обнажая мощные бицепсы, растиражированные на миллионах плакатов. – Никто не может похвастаться такими же, слышишь, никто!
