Втянув руки в длинные рукава, Лен непонимающе посмотрел на Штальдера.
– Рысьего кала?
– По анализу кала можно определить, сколько и каких зверей ела рысь, – пояснил Штальдер, продолжая ковыряться в глотке. – Таким образом нам удалось обнаружить остатки пятидесяти одного животного. Еще кал часто помогает выявлять болезни.
Потом Штальдер, наклонившись еще ниже, принялся отыскивать следы клыков рыси. И несмотря на все отвращение поиски эти представлялись Лену увлекательным занятием.
– По всей видимости, рыси понадобилось как минимум дважды впиться косуле в глотку, чтобы убить ее, – констатировал Штальдер, указав на укусы. На фоне остальных ран выделялись четыре следа. Роясь в поисках новых следов во вспоротой глотке косули большим и указательным пальцами, Штальдер то и дело перерезал ножом мешавшие ему жилы.
Лен поинтересовался, что будет с косулей дальше.
– Оставим ее здесь, – ответил Штальдер. – А Беннингер завтра уберет.
– А не оставить ли нам ее и на следующую ночь? – поинтересовался стоявший в нескольких метрах Геллерт. – Кто знает, может, рысь и вернется к ней.
– Ну конечно! – отозвался Штальдер. – После сегодняшнего она будет делать вокруг этого леса большой крюк.
– Ладно, это мы еще с Беннингером обсудим, – заключил Геллерт.
Когда все стержни, винты и проволоки были убраны в машины, Штальдер предложил Геллерту запеленговать новую рысь на следующий день. Геллерт не возражал и сел за руль рядом с уже поджидавшим его Леном. Геллерт включил приемник, соединенный с большой антенной на крыше, и тронулся с места. За грязным ветровым стеклом блестел снег, в зеркале заднего вида тускло отражались огни штальдеровской машины. Постоянно переходя с одной передачи на другую, машины медленно двигались в направлении Заненмёзера. На извилистой дороге под Занерлохской скалой Геллерту лишь временами удавалось ловить поступавшие от рыси сигналы. «Значит, она еще бежит», – сказал он. Лену слишком хотелось спать, и он с трудом понимал, о чем говорит Геллерт. Вопросы, которые он отложил на время обследования, больше не приходили ему в голову.
Оба автомобиля выехали из леса и, добравшись до шоссе, свернули к Зимментальской долине. Серебристая дорога была пустынной, деревни глядели на нее сборищем темных неказистых фасадов, одинокими рекламами пива и освещенными пешеходными переходами.
– Семнадцать и одна, – бормотал Геллерт, вспоминая вес рыси, – семнадцать и одна. Могла быть и потяжелее, еще как могла бы.
Под ровное гудение автопечки Лена одолел сон.
Когда Штальдер и Геллерт начали спускаться в долину, улицы Цвайзиммена заливал молочный туман. Недалеко от дороги по течению Зиммы стлалась легкая дымка, сопровождавшая их, пока они не свернули с шоссе в Вайсенбахе. Остановились они на усыпанной гравием площадке перед хозблоком недавно отремонтированного крестьянского дома, в котором снимали второй этаж. Улиано Скафиди, другой альтернативный служащий, молодой базелец североитальянского происхождения, уже давным-давно спал. Владевшая домом семья Цуллигеров безмятежно почивала этажом ниже.
Источник: АР
Дата: 17:21 /14-03
Ведомство: vsx
Служебный код: MAW
Важность: 4
Швейцария / рысь
В бернское ведомство по охране природы присланы лапы незаконно убитой рыси. Некий браконьер варварским образом заявил протест против разведения рысей. Согласно имеющейся информации, он отрезал лапы незаконно убитой рыси и прислал их в ведомство кантона Берн по охране природы. Более того, на лапах значились имена служащих ведомства: на одной из них – имя бывшего главного лесничего кантона Обвальден. В 1972 году он, руководствуясь государственным постановлением, выпустил на волю первых рысей в Швейцарии. К варварскому посланию прилагалась открытка со словами: «Из бернских джунглей». Поскольку сопутствующие обстоятельства свидетельствуют о явном браконьерстве, немедленно начато тщательное расследование, сообщает ведомство по информации.
С возмущением и непониманием отреагировало на варварское послание Министерство по охране окружающей среды, леса и природы. Подобную форму протеста в министерстве сочли за попытку разжигания конфликта. «Тот, кто так поступает, дискредитирует собственную идею», – заявил пресс-секретарь министерства Рольф Веспе, отвечая на один из вопросов. Где обитала убитая незаконным образом рысь, пока неизвестно.
Альфред Хуггенбергер громогласно озвучил заказ на всю пивную. Хозяйка по прозвищу Мэри, душевно надломленная вдова, потерявшая мужа, начальника добровольной пожарной команды, в пожаре 1982 года, склонилась над стойкой, оторвала взгляд от журнала и дала знак, что поняла: пять кружек пива и красную «Ривеллу» [2] . Беат Бюхи, над головой которого прогремел заказ, потер оглушенное ухо.
– Вот это глотка, это я понимаю, – воскликнул Самуэль Таннер, великовозрастный секретарь деревенской общины с извечным косым пробором.
Альфред Хуггенбергер, которому не было дела до подобных замечаний, бросил взгляд на единственных приезжих: супружескую пару с ребенком и собакой, сидевшую в противоположном углу. Потом отодвинул бульварную газету «Блик», где на первой полосе рядом с крупным заголовком располагалась фотография вскрытой почтовой посылки и четырех отрубленных рысьих лап.
– Хотелось бы мне познакомиться с сукиным сыном, пославшим в Берн эти лапы. Сходил бы с ним на охоту, – бросил Хуггенбергер.
Здоровый, как бык, и широкоскулый Альфред Хуггенбергер, чьи брови нависали над носом, а короткие, черные как смоль волосы на широкой и толстокожей шее незаметно сливались с растительностью спины, положил на газету свои могучие руки и протянул к стеклянной кружке мозолистые ладони. Хуггенбергер был охотником, а заодно разводил овец и свиней на отцовском подворье, которое ему вскоре предстояло перенять. Подворье располагалось немного за деревней, на ровной местности. Называлось оно Хаммершванд, и неподалеку от него находился стрелковый клуб. Там Хуггенбергера нередко видели в красно-сине-белой шапочке Швейцарского кредитного общества.
За столом собрались знакомые ему лица – все, кроме двоих, фермеры, живущие в Лауэнене, неприметном поселении, маленьком и отдаленном, затерянном среди Лауэнентальской долины на юге Бернского Оберланда. На исходе зимы, когда на поле делать было нечего, а в хлеву занятий было не больше, чем летом, эта компания просиживала то полчасика, а то и битый час в хорошо отапливаемой пивной «Тунгельхорн», в самом центре деревни.
Догоравшие закатные лучи косо заглядывали в большие окна, ложились на зеленые обои и темно-коричневые деревянные панели. Там висели картины с широкоплечими, кружащими среди опилок крестьянами и изображения призовых дойных коров. Над столом возвышалась голова крупной серны, под которой красовалась табличка с именем Альфреда Хуггенбергера. Преисполненный гордости Хуггенбергер собственноручно прикрутил голову к стене. Но под серной сидел не он, а Альбрехт Феннлер. Феннлер – вдумчивый садовод, меткий стрелок и опытный охотник, который, хотя и был осведомлен о предписанных законом ограничениях, каждой весной самостоятельно прикидывал количество зверей, подлежащих уничтожению из его ружья осенью. Он был уже не молод, страдал ревматизмом бедер и в трудную минуту жаловался на то, как плохо продаются овощи у ворот его двора в Нижнем Луимосе. Жилистый рыжеволосый Феннлер носил восхитительно импозантные усы, из-за которых с ним то и дело порывались фотографироваться туристы, на что Феннлер неизменно отвечал строгим отказом.
Между Альфредом Хуггенбергером и Альбрехтом Феннлером сидел Макс Пульвер – тщедушнее и скромнее Хуггенбергера, но все равно здоровенный детина. Разраставшуюся лысину он неизменно прятал под желто-зеленой кепкой. Поскольку двор его, располагавшийся у въезда в деревню, между церковью и Сельскохозяйственным товариществом, больших доходов не приносил, Пульвер подрабатывал служителем в церкви и кладовщиком в товариществе.
По другую сторону стола сидел общинный секретарь Самуэль Таннер, который со дня конфирмации носил не только отча янно косой пробор, но и безвременные ботинки «Мефисто». По окончании учебы он счел вменяемую ему обязанность неразглашения данных излишней и вне зависимости от часов работы общинного секретариата был в Лауэнене главным источником информации. Знал он и вещи, имевшие мало, а то и никакого касательства к его службе. Например, что новая продавщица деревенского магазина не только умеет резать сыр на глазок с точностью до грамма – слух об этом прокатился и без Таннера, – но и что на ее нежном плече вытатуирован Дельфинчик. Или что недавно обосновавшийся у озера и открывший гостиницу Райнер Вакернагель не только намеревался подать заявку на строительство, но и обеспечивал двух внебрачных детей.
Вот уже сорок два года Таннер работал секретарем в общинной конторе, из-за недостаточного финансирования располагавшейся на пропахших выхлопными газами задворках автомастерской Ойгена Хехлера. Однако ни угрюмому Хехлеру, ни выхлопным газам так и не удалось сбить Таннера с толку за все это время – он был крепким стариком и недоумевал, почему через три года его собираются отправлять на пенсию. В ближайшем будущем он планировал опубликовать деревенскую хронику, и потому уже давно интересовался всем, что в той или иной форме могло найти там свое отражение.
