— Это последний раз, мама.
Эстер встала. Усталость навалилась на нее с непреодолимой силой.
— Это последний раз, мама.
— Этот парень свел отца в могилу раньше времени. — Глаза старухи смотрели куда-то далеко. Далеко за пределы дома.
Эстер повернулась и вышла из кухни. Она уже поднималась по лестнице, когда мамаша Фиббс крикнула ей вдогонку:
— И тогда тоже, на похоронах отца, он обещал исправиться.
В комнате Бобби, которая располагалась в передней части дома, было жарко, и малыш сбросил с себя простыню. Эстер мысленно еще раз пообещала себе купить маленький кондиционер для этой комнаты. В ее собственной спальне был установлен кондиционер, иначе она попросту не смогла бы спать летом в этом жарком лос-анджелесском климате. Тем не менее, она ощутила чувство вины.
Она смотрела, как он спит — самое дорогое, принадлежащее ей сокровище. Затем она села на краешек кровати и поцеловала его в лобик. Его веки затрепетали, и он сразу же проснулся. Быстрота, с которой он пробуждался, всегда поражала ее.
— Мама!
Он сел и поскреб у себя под мышкой.
— Кто отвезет меня в школу? Ты или бабушка?
— Я. Но мне придется задержаться, чтобы навестить твоего отца.
— Хорошо.
— Что хорошо?
— Хм, — пробормотал он с широко раскрытыми глазами, и она в миллионный раз почувствовала безграничную любовь к своему сыну.
— Что хорошо? Что я отвезу тебя в школу? Или что я навещу сегодня отца?
Малыш соскользнул с кровати и выбежал из комнаты. В следующий миг из расположенного в холле туалета послышался сильный плеск струи, бьющей в унитаз. Затем громкий голос:
— Мисс Абрамс хочет...
— Не разговаривай со своей матерью, пока не кончишь писать. — Она встала и стала убирать кровать. — И пожалуйста, закрывай дверь. Ты уже достаточно большой, чтобы...
Он уже успел вернуться в спальню и натягивал штаны поверх спортивных трусиков.
— Тебе надо еще принять душ, сынок.
— Я принимал вчера вечером!
— Прими и сегодня. А то ты все еще сонный.
— Да нет, не сонный.
Эстер рассмеялась.
— Вот уж неправда.
Она подоткнула угол простыни под матрас.
— Иди, помойся. От воды и мыла еще никто не пострадал.
— О'кей. — Он кинулся к двери.
— Маленький Бобби! — крикнула она.
Он резко остановился.
— Да, мэм.
— Так чего же хочет мисс Абраме?
— Мисс Абраме? — Его лицо посветлело. — У нас будет поездка за город. На Каталину. С ночевкой.
Она повернулась к нему лицом.
— В следующем месяце, мама, — возбужденно продолжал он. — Только для самого лучшего класса. Мы покатаемся там на пароходике, мама, и...
Эстер скрестила руки.
— И кто же будет вас сопровождать?
— Мисс Абраме и мисс Гутьерес...
— Гм.
— И мисс Куолман, и мисс Сильва. Мы увидим там буйволов, моржей и... и...
— И во что мне влетит эта поездочка?
Улыбка сразу соскользнула с лица мальчика.
— Пятьдесят долларов. Но мисс Абраме хочет поговорить с тобой; возможно, за меня заплатит школа.
Эстер покраснела от стыда и гнева.
— Передай мисс Абраме, что мы сами заплатим за эту паршивую поездку на пароходике.
Мальчик сперва не понял, затем завопил от радости.
— Значит, я смогу поехать, мама? Значит, я поеду?
— Конечно. Не могу же я допустить, чтобы весь класс поехал, а ты остался.
— Это остров.
— Я знаю.
— Там есть город и национальный парк.
— Но я ведь согласилась. Зачем ты меня убеждаешь? Иди прими душ, не то ты опоздаешь в школу, и тогда тебя никуда не пустят.
Мальчик выбежал, и через минуту Эстер услышала веселый плеск воды в ванной. Она кончила убирать кровать и устало присела на край матраса. Затем оглянулась, ища взглядом сигареты, но вспомнила, что они внизу.
— Мама.
В дверях, скрестив ноги, стоял маленький Бобби; на его лице было какое-то странное выражение.
— В чем дело, малыш? Я думала, ты моешься.
— Мама, — начал он, — Дарнелл, и Ллойд, и все на игральной площадке сказали, что в специальные классы ходят только ребята, у которых не все ладно.
Она помолчала.
— Ну и что? — наконец спросила она.
Теперь молчал он.
— Ты слепой?
— Нет, мэм.
— Ты глухой?
— Нет, мэм.
— Ты калека?
— Нет, мэм.
— Тогда с тобой все в порядке, ты у меня как огурчик. Только меньше слушай Дарнелла, и Ллойда, и всю эту компанию. А теперь беги мойся. У тебя вода зря льется.
— Да, мэм, — весело сказал он и тут же исчез.
Эстер тихо рассмеялась и покачала головой. Похлопала по карманам рубашки, все еще ища сигареты, и опять вспомнила, что оставила их внизу. Она глубоко вздохнула, забросила свои длинные ноги на кровать, вытянувшись во весь рост, и в тот же миг уснула.
Уолкер вышел из-под душа и посмотрел на часы. Оставалось еще два часа до выхода на дневную работу. Он лег, весь мокрый, на односпальную кровать и положил на глаза полотенце. От дексамила по всему его телу пульсировала кровь, сердце учащенно билось, в горле совсем пересохло. Но чувствовал он себя прекрасно.
Квартирка у него была маленькая, всего одна комната, и то в форме буквы "L". В одном конце помещалась крохотная кухня: газовая плита с двумя горелками, старый холодильник, облезлая мойка. В другом конце находилось все необходимое для накачивания мускулов: гантели, гири, штанги, скамья и опорные стойки. По всей комнате была разбросана одежда и обувь и большие кипы желтеющих газет.
Уолкер, так и не высохнув, встал и подошел к гирям. Взял две двадцатипятикилограммовые гири и стал их раскачивать перед зеркалом, висящим на двери клозета. Шумно, словно паровоз, вдыхая и выдыхая воздух, он, как зачарованный, наблюдал за своими вздувающимися мускулами, которые плавно перекатывались под его татуированной кожей.
Татуировкой было густо изукрашено почти все его тело: пантера и череп на левой руке, крест и пронзенное кинжалом сердце — на правой, на груди и спине — летящие птицы. И он с удовольствием любовался, как под этими наколотыми картинками напрягаются его мускулы и сухожилия.
Проделав по двадцать движений каждой рукой, он уронил тяжелые гири на пол. Квартирка находилась в гараже, и под ним не было никаких других жильцов. Он прислонился к кухонному столу, пережидая, пока пройдет легкое головокружение, вызванное упражнениями и капсулами. Вновь поднял глаза на зеркало, понаблюдал за собой пару минут и занялся мастурбацией. Дело подвигалось медленно. Это все из-за капсул, подумал он.
Закрыв глаза, он думал о негритянке с черными сосками. И ему почему-то хотелось отрезать их.
Мимо них снова проскользнул серый «линкольн» с шашками.
— Он едет в центр, — сказал Голд.
— Не думаю, — ответил Хониуелл.
— Нет, он едет в центр, я уверен.
«Линкольн» прибавил скорость и скрылся за углом.
— Он уже в третий раз тут проезжает. Мы в Пасадене, — сказал Хониуелл.
Его черное лицо поблескивало тонкой пленкой пота. Окна машины были закрыты, и жара внутри стояла удушающая.
— Такие веши я всегда могу определить. Он направляется к центру, я уверен, — сказал Голд.
— Стало быть, ты уверен. Может, ты еврейский колдун?
— Не хочешь — не верь, — сказал Голд с сильным еврейским акцентом. — Смотри внимательно.
Они стояли на стоянке около бульвара Санта-Моника, напротив западноголливудского филиала Золотой государственной банковской и трастовой компании. Они сидели в красной машине, конфискованной две недели назад у венесуэльского торговца кокаином; его выпустили под залог, и, по всей вероятности, он уже был дома, в Каракасе. Машина никак не походила на полицейскую.
В радио послышался шум и треск, затем кто-то сообщил:
— Они свернули на Санта-Монику, лейтенант.
— Они направляются к центру, — повторил Голд.
Хониуелл улыбнулся, но его глаза были холодны и прикованы к улице. На стоянке возле банка, в ожидании его открытия, собралась небольшая толпа.
Хониуелл был высок и худощав, ему было уже под сорок. На нем был блестящий, голубой с красным кантом спортивный костюм.
Голд, сидевший на пассажирском месте, был старше и плотнее. На нем была яркая цветастая гавайская рубашка, теннисные туфли и выцветшие джинсы. На голове спортивная, для игры в гольф, шапочка, надвинутая на самые глаза.
«Линкольн» проехал снова. Хониуелл и Голд сидели не шелохнувшись, стараясь; чтобы их не заметили. Когда автомобиль исчез, Голд спросил:
— Ты знаешь этих братьев?
— Я знаю младшего, Уэтерса. Того, что зовут Псом. Однажды я задержал его за опасную езду. Он просидел три года в тюрьме. Старшего зовут Джоджо. Этот размазня. Я даже не знаю, почему он ввязался в это дело. В первую очередь наблюдай за Псом. Он может убить тебя.
— Они все могут убить.
— Что верно, то верно. — Хониуелл вновь улыбнулся. — Но я не знаю водителя.
— Зато я его, знаю, — сказал Голд.
