– Ладно.
– Темперанс, зрелище будет не из приятных. Там жили дети. Я завела будильник на пять тридцать.
Bienvenue.
Я жила на юге всю свою сознательную жизнь. Мне никогда не бывает слишком жарко. Я люблю августовский пляж, платье на бретельках, потолочные вентиляторы, запах влажных детских волос, жужжание бьющихся об оконное стекло жуков. Однако лето и школьные каникулы я проводила в Квебеке. Во время академического года я почти каждый месяц улетаю из Шарлотта, что в Северной Каролине, где работаю на кафедре антропологии в университете, в Монреаль, трудиться в лаборатории судебной медицины. Это примерно две тысячи километров. На север.
Глубокой зимой я часто подготавливаю себя перед выходом из самолета. "Будет холодно, – напоминаю я себе. – Но ты оденешься потеплее и будешь готова ко всему". Да. Буду готова. Но происходит все наоборот. Первый пугающий глоток воздуха при выходе из аэропорта всегда выводит меня из равновесия.
В шесть утра десятого марта термометр показывал два градуса по Фаренгейту. Минус семнадцать по Цельсию. Я надела все, что могла. Теплое белье, джинсы, два свитера, походные ботинки и шерстяные носки. В последние положила блестящие изолированные утеплители, разработанные специально для улучшения самочувствия астронавтов на Плутоне. То же дерзкое сражение с погодой, что и вчера. Наверное, мне будет так же тепло.
Когда просигналил Ламанш, я застегнула куртку, надела перчатки и лыжную шапочку и вышла из коридора. Хоть я и не испытывала восторга по поводу предстоящей работы, заставлять его ждать тоже не хотелось. К тому же мне стало ужасно жарко.
Я ожидала увидеть темный седан, но Ламанш помахал мне из так называемого практичного спортивного автомобиля. Четырехколесный, ярко-красный, с гоночными полосками.
– Красивая машинка, – похвалила я, залезая внутрь.
– Merci.
Он кивнул на подставку посредине. Там стояли две пластиковые чашки и пакет "Данкин донатс". Вот черт. Я бы лучше съела яблоко.
По пути к Сен-Жовиту Ламанш описал ситуацию. Я узнала немногим больше, чем уже слышала в три часа ночи. Сосед через дорогу увидел, как хозяева заходят домой в девять вечера. Через пару минут соседи ушли к друзьям в гости и задержались там допоздна. Когда возвращались примерно в два, заметили внизу по дороге отсвет, а затем пылающий дом. Другая соседка вроде бы слышала взрыв ближе к полуночи, но не стала проверять, в чем дело, и легла спать. Район отдаленный и малонаселенный. Пожарная команда приехала в полтретьего и вызвала помощь сразу, как только увидела, с чем придется иметь дело. Две команды сумели погасить пламя только через три часа. Ламанш говорил со следователем в пять сорок пять. Тот подтвердил только две смерти, но будет больше. В некоторых помещениях еще слишком жарко или слишком опасно для поисков. Подозревается поджог.
Мы ехали в предрассветной тьме на север, к подножию Лаврентийских гор. Ламанш мало говорил, что меня вполне устраивало. Я не жаворонок. Зато этот аудионаркоман вставлял в магнитолу кассету за кассетой. Классика, поп, даже вестерн-кантри, все переработано под легкую музыку. Возможно, она должна успокаивать, вроде мелодий, играющих в лифтах и комнатах ожидания. У меня же подобные звуки вызывают только нервную дрожь.
– Далеко до Сен-Жовита?
Я взяла двойной шоколад с медовой глазурью.
– Около двух часов. Он в двадцати пяти километрах со стороны Мон-Тремблана. Ты когда-нибудь каталась на лыжах?
Он надел длинную, до колен, куртку защитного цвета с отороченным мехом капюшоном. Сбоку я видела только кончик его носа.
– Ага. Очень понравилось.
Я чуть не заработала обморожение на Мон-Тремблане. Я тогда в первый раз каталась на лыжах в Квебеке и оделась как для гор Блю-Ридж. Ветер на вершине мог при желании превратить жидкость в водород.
– Как все прошло в Мемфремагоге?
– Могила оказалась не там, где мы предполагали, но разве это новость? Монахиню просто эксгумировали и перезахоронили в 1911 году. Странно, но никаких записей не осталось.
Очень странно, подумала я, потягивая тепловатый кофе. Альбом Спрингстина. "Рожденный в США". Я попыталась отвлечься.
– Но мы ее все же нашли. Сегодня в лабораторию привезут останки.
– Нехорошо получилось с пожаром. Знаю, ты рассчитывала на свободную неделю, чтобы заняться анализом.
В Квебеке зимы для судебных антропологов длятся вечность. Температура редко поднимается выше нуля. Реки и озера застывают, земля превращается в камень, везде лежит снег. Жуки исчезают, многие пожиратели падали уходят под землю. И как итог – тела не гниют на открытом воздухе. Утопленников не вытаскивают из реки Святого Лаврентия. Люди зарываются в норы. Охотники, туристы, любители пикников больше не бродят по лесам и полям, а мертвецы предыдущего сезона останутся ненайденными, пока весна не растопит снег. Моих случаев, неопознанных трупов, становится все меньше и меньше с ноября по апрель.
Исключение – пожары. В холодные месяцы их количество возрастает. Большинство обгоревших мертвецов поступает в одонтологию, и идентифицируется по зубам. Адрес и хозяин дома обычно известны, поэтому легко найти для сравнения документы. Моя помощь требуется, когда появляются обуглившиеся незнакомцы.
Или в тяжелых случаях. Ламанш прав. Я рассчитывала на свободный график и вовсе не хотела ехать в Сен-Жовит.
– Может, мне не надо будет делать анализы. – Тысяча и одна струна затянула: "Я на вершине мира". – Может, у них есть документы на семью.
– Может.
Мы добрались до Сен-Жовита меньше чем за два часа. Взошло солнце и окрасило город в ледяные рассветные тона. Мы повернули на запад, на извилистую вторую дорогу. Почти сразу же нам навстречу попались два грузовика с безбортовыми платформами. Один вез потрепанную серую "хонду", другой – "плимут-вояджер".
– Похоже, машины реквизировали, – сказал Ламанш.
Я следила, как грузовики исчезают в зеркале заднего вида. В одном из автомобилей были детские коляски на заднем сиденье и желтая улыбающаяся рожица на бампере. Я представила за окошком ребенка, который дразнил мир, высунув язык и заткнув пальцами уши. "Безумные глаза" – так мы с сестрой их называли. Возможно, сейчас ребенок лежит в комнате наверху, обугленный до неузнаваемости.
Через несколько минут мы увидели то, что и ожидали. Полицейские машины, пожарные, служебные автомобили, передвижные станции прессы, "скорая помощь" и обыкновенные машины выстраивались вдоль дома и стекались с обеих сторон длинной гравийной подъездной дороги.
Репортеры сбились в кучки, одни разговаривали, другие устанавливали оборудование. Некоторые сидели в машинах и грелись в ожидании информации. Благодаря морозу и раннему часу зевак собралось удивительно немного. Время от времени проезжал автомобиль, потом медленно сдавал назад – посмотреть, что случилось. Любопытные, снующие туда-сюда. Скоро их станет намного больше.
Ламанш включил поворотник и въехал на дорожку к дому, где нам уже махал полицейский в форме. Последний носил оливкового цвета куртку с воротником из черного меха, темно-оливковый шарф и оливковую шапку с завязанными вверху "ушами". Лицо покраснело, точно малина, изо рта вырывалось облако пара. Я собиралась сказать ему, чтобы опустил "уши", тут же вспомнила маму и передумала. Он большой мальчик. Если отвалятся мочки, сам будет виноват.
Ламанш махнул своим жетоном, и охранник впустил нас, показав, что мы можем парковаться за синим грузовиком, который доставлял специалистов на место преступления. На нем виднелась жирная черная надпись – "Section d’Identite Jidiciaire"[12]. Команда по восстановлению места преступления уже здесь. Ребята по поджогам, я думаю, тоже.
Мы с Ламаншем надели шапки и перчатки и выбрались наружу. Небо уже стало лазурным, солнечный свет заставлял забыть о вчерашнем снегопаде. Воздух настолько прозрачный, что кажется кристальным, резко и четко выделяя все вокруг. Автомобили, здания, деревья и столбы отбрасывают на снежную землю длинные черные тени, строго очерченные, как образы в сверхконтрастном фильме.
Я огляделась. Почерневшие остатки дома, нетронутый гараж и небольшой сарай располагались в конце подъездной дороги. Все выполнено в дешевом альпийском стиле. Тропинки образуют в снегу треугольник, соединяющий все три здания. Остатки дома окружали сосны, ветви от тяжести снега пригибались к земле. Белка резво поскакала по суку, потом вернулась на безопасный ствол. Потревоженные сугробы снега водопадами посыпались вниз, нарушая ровную белую поверхность.
У дома была наполовину сохранившаяся, но теперь почерневшая и укутанная льдом крыша с крутыми скатами из красно-оранжевой черепицы. Часть внешней поверхности, не тронутая огнем, покрыта обшивкой кремового цвета. Окна зияют пустотой, стекла разбиты, бирюзовая отделка сгорела или потемнела от копоти.
