— Отправь кого-нибудь во-он туда… — сказал Кравченко, указывая на две сросшихся сосны почти у дороги, — Видишь?
— Да вряд ли… — усомнился Матвей, — Далековато вроде…
— Отправь.
В ответном взгляде Матвея промелькнуло нечто похожее на недовольство: вот, мол, прикатил, начальник спецгруппы и командует. А где здесь его спецгруппа? Нету спецгруппы. Тем не менее, покачав головой, Мохов что-то коротко бросил в поцарапанную рацию.
Дождь, судя по всему, совсем недавно закончился, потому, как было шоссе блестящим и неестественно черным. Шаги четко раздавались в почти полной тишине, нарушаемой изредка гулом проносящейся мимо машины с прилипшими к стеклам любопытными лицами пассажиров, падких, как и все люди, до острых ощущений и чужой боли. Кравченко представил, как будут эти люди взахлеб рассказывать своим близким и друзьям о виденной только что катастрофе, — господи, перевернутый джип, и горящий остов второго посреди шоссе — как будут с пеной у рта утверждать, что иномарки ничуть не лучше советских, что водители совсем охренели и носятся, как сумасшедшие, что ГИБДД забило на службу и занимается лишь стрижкой денег, как многие и многие семьи не сомкнут глаз, слушая в стотысячный раз о страшной аварии, случившейся сегодня на объездном загородном шоссе — и его передернуло. Потому что никто не подумает о том, как сейчас людям, находившимся там, в этих горящих и изуродованных машинах. Живы ли они? Нет?
Всем плевать. Главное — стать чуточку ближе к разыгравшемуся шоу.
Эх, подумал он. Ну почему, Антон, ты решил именно меня сюда отправить? Ни Барса, ни Дремова, наконец, с тоской подумал он, кутаясь в плащ от налетающих порывов ветра. Чем я обидеть-то тебя успел?
Под ногами захрустело стекло.
— Скорость была где-то сто десять — сто двадцать, — рассказывал Мохов, пока они шли к курящимся впереди обломкам, — и вдруг откуда-то из леса началась стрельба. Нашего водителя, наверное, первым убили. Прямо в голову, сразу, наповал. Наш джип перевернулся, в канаву слетел, а второй успел затормозить. Слава богу, ребята повыпрыгивать успели. По нему как раз и шарахнули из гранатомета. Прямо в лоб, только колеса в разные стороны полетели.
— А с головной что?
— Да по ней вообще одну-две очереди всего дали. Остановили чисто. Пока мы приходили в себя, растаскивали раненых, они и ее запалили. Я краем глаза видел: выскочил один из леса с тремя РПГ-18 на шее, черный весь, лоснящийся, словно маслом намазан и пошел, и пошел. Быстро работал. Раздвинет трубу, прицелится, выстрелит. Почти в упор лупил. Слава богу наши уже все выскочить успели. Две здоровых дыры прожег, гад. Зажечь-то, зажег, а вот больше… Ну, колеса еще просели разве что. Его как раз и сняли первым, когда он в лес рванул.
— Думаешь, стреляло только двое?
— Сложно сказать… Когда еще в джипе кувыркались, ощущение было, словно рота на стрельбище огонь очередями отрабатывает… Такой кучности и скорострельности давно не встречал. А потом, когда выбрался, показалось, человека два-три, не более…
— С одного направления стреляли?
— Ага…
— Значит, было двое, — кивнул Анатолий, — но хорошие…
— Почему обязательно двое?
— Было б больше, вас бы расстреляли, как куропаток… Ладно, не суть… Дальше?
— Может быть и двое, — согласился Матвей, — но стреляли они словно из шестиствольного пулемета…
— Так, дальше?…
— А что дальше?… Выбрались, стрелять начали… Одного завалили, потом другого…И все…
— И все?
Мохов сплюнул.
— У них третий был, — произнес он. — На машине, «девятке», форсированной очевидно. Водитель, не стрелял, совсем далеко стоял. Так он, как увидел, как дело обернулось, удрал. Я двоих вдогонку отправил.
— Не догнали? — с надеждой спросил Кравченко.
— Не догнали, — после тяжелой паузы ответил Матвей.
В смрадно чадящих обломках копались двое, перетаскивая и разгребая скрученный от неимоверного жара металл. Джип от взрыва развалился на несвязанные, казалось, между собой куски, и представить по ним контуры машины мог лишь человек с чертовски сильным воображением. Джип? Хм… Какой джип? Даже пассажирские сидения в изломанной куче опознавались с трудом.
При их приближении оба исследователя обломков одновременно подняли головы и замерли на мгновение, достаточное для того, чтобы Анатолий успел разглядеть в глазах почти одинаковые вопросы. Как это случилось? Почему? Как же так?
— Н-да… — произнес он вслух. — Как же так?
Матвей молча развел руками.
— Куда трупы нападавших сложили? — поинтересовался Кравченко, стараясь не смотреть на лежащую у обочины груду, прикрытую черным плотным брезентом. Там, под ним, находилось явно что-то человеческое, мертвое, и взгляд, помимо воли, упорно возвращался к ее созерцанию.
— Там, — махнул рукой Мохов. — Подальше.
— А это? — кивнул Анатолий на брезентовую груду.
— Это наши, — с горечью ответил Матвей.
— Ну, что же, — вздохнул Кравченко и едва не споткнулся о сплюснутое, оплавившееся рулевое колесо, — пошли дальше.
2
Они лежали вместе, рядом на расстеленном брезенте, словно братья: два молодых парня, черные, окровавленные, мертвые.
Анатолий присел на корточки.
— Здорово вы их, — заметил он.
Пуля вошла одному из нападавших прямо в глаз, разнеся половину черепа. У второго черная дырка зияла ровно посередине крупного лба.
— Идентифицировали?
— Сняли отпечатки, сделали фотографии. Отправили в офис по Интернету. Но так, навскидку, конечно, не знаем.
— Ясно. Ничего с собой у них, естественно, не было.
— Естественно, — согласился Мохов. — На дело же шли.
Анатолий вытянул руки вперед над телами, сосредоточился. Потом покосился на Мохова.
— Ты ведь у нас недавно?
— Две недели, — заинтересованно ответил тот.
— Тогда ладно, — поднялся Анатолий на ноги и отряхнул руки. — Наших и этих типов — забираем. Пусть все будет чисто и спокойно, верно?
— Нет тела, нет дела, — кивнул Матвей. — А что это вы сделать хотели?
Анатолий с хрустом размял шею.
— Ребят предупреди, — распорядился он, доставая мобильник. — А то, я думаю, милиция здесь уже совсем скоро нарисуется.
— Ага, — разочарованно кивнул Матвей и повернулся.
Анатолий набрал номер, глядя Мохову вслед.
— Антон? — спросил он, когда на другом конце подняли трубку. — У меня плохие новости, Антон.
1
Машина стояла у самого конца стоянки.
Обычная девятая модель «Жигули» с сильно тонированными стеклами. Однако, под капотом ее, как помнил Немченко, скрывался мощный форсированный двигатель вкупе с доморощенным блоком турбонаддува, превращавшие рядовую машину в горластого и прожорливого на бензин монстра.
— Что-то он рано, — посмотрев на часы, заметил Сашок.
— К сорока годам даже самые последние раздолбаи становятся пунктуальными, — зевнув, сказал Немченко. — Время начинает наступать на пятки.
Сашок хмыкнул, паркуя джип.
— Не бери в голову, — усмехнулся Вадим. — Тебе это не грозит.
— То есть как?
— А вот так, — потянулся Немченко на сидении. — Помнишь, песня такая была? Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым…
— Мы ее в школе на смотре строя и песни пели, — буркнул Сашок.
— Ты — запевал?
— Я знамя нес. Вместо знаменосца, который с расстройством желудка из сортира не мог вылезти.
— А-а, — понимающе протянул Вадим. — Питательный завтрак в школьной столовой?
— Не-а. Мамкины бутерброды с пургеном. Очень мне хотелось знамя понести.
— Жестко, — поднял правую бровь Немченко. — Значит, ты уже в юном возрасте отличался добротой и отзывчивостью?
— А то, — подытожил Сашок экскурс в свою биографию.
— Как думаешь, у них получилось? — доставая пистолет из бардачка, спросил Вадим.
Саня уверенно кивнул.
Вадим снял предохранитель и передернул затвор. Засунул пистолет под ремень, невольно поежившись от холода металла. В рубашке навыпуск, в льняных мятых брюках и старых кроссовках он напоминал ленивого и праздного дачника, спутавшего сезон и приехавшего на станцию за очередной порцией теплого разливного пива.
Правда, Саня немного портил образ. Тоже мне, вырядился, недовольно подумал Немченко, окинув взглядом его строгий костюм, рубашку с галстуком и сверкающие даже во мраке салона дорогие ботинки.
Сашок расстегнул пуговицы на пиджаке.
— Жарко? — посочувствовал Немченко.
— Пистолет доставать неудобно, — ответил тот, рассматривая «девятку» на краю стоянки. — Когда же это он ее затонировать-то успел?
— А разве вчера тонировки не было? — невольно удивился Немченко его наблюдательности. Нехорошее предчувствие заворочалось у него внутри тяжелым комом.
