Но сегодня дом выглядит таким накренённым, как никогда. Мама до сих пор не удосужилась поменять входную дверь. Мне приходится надавить на ручку, чтобы та открылась. В прихожей темно и чувствуется запах чего-то кислого. Несколько коробок почтовой доставки «Федэкс»[6].
- Ээй? - зову я, смущенная тем, что внезапно ощущаю себя так неловко и потеряно, будто я чужая в своем же доме.
- Ники, я здесь! - голос мамы приглушенно раздаётся за стеной, будто ее заперли.
Я бросаю свои вещи в зале, стараясь не разбрызгать грязь, и прохожу через кухню, представляя Дару: на телефоне, на веселой вечеринке у подоконника, с новыми цветными прядями в волосах. Ее глаза ясные, как вода в бассейне, и этот маленький вздернутый носик, как кнопка… она ждет меня, готова простить.
Но на кухне я нахожу одну маму. Итак, либо Дары нет дома, либо она решила не осчастливливать меня своим присутствием.
- Ники, - на лице мамы возникает удивлённое выражение, когда она видит меня, хотя, разумеется, она слышала как я вошла, потому как ждала моего приезда всё утро. - Ты совсем исхудала,- произносит она, обнимая меня.- Я очень в тебе разочарована.
- Да, - я сажусь за стол, на котором лежит куча газет, а так же две чашки с начатым кофе и тарелка с недоеденным тостом. - Папа мне сказал.
- Серьёзно, Ники? Купание нагишом? - она пытается сыграть роль недовольного родителя, но она не так убедительна в этом как папа, как если бы была актрисой и её реплики уже наскучили ей. - У нас итак достаточно проблем. Мне не хотелось бы ещё и о тебе беспокоиться.
А вот и она, маячит возле нас, как мираж. Дара, одетая в короткие шорты и на высоких каблуках, глаза густо накрашены тушью, которая осыпалась немного под глазами. Дара смеётся, она всегда смеётся, уверяя нас, что незачем беспокоиться, она будет в порядке, что она никогда не пьёт, даже когда от её дыхания разит ванильной водкой. Дара всегда красива, популярна, она проблемный ребёнок, которого всё обожают - моя маленькая сестрёнка.
- Ну, всё, хватит, - резко отвечаю я.
Мама со вздохом садиться напротив меня, она словно постарела лет на сто после той аварии. Её кожа стала бледной и сухой, а мешки под глазами приобрели цвет пожелтевших синяков, на голове уже виднеются некрашеные корни волос. На секунду меня посетила самая ужасная и жестокая мысль, - не удивительно, что папа ушёл от неё.
Но я знаю, что это не так. Он ушёл ещё до того, как всё пошло наперекосяк. Я пыталась понять причины его ухода много раз, но это даже сейчас у меня не получается. После аварии, конечно, было из-за чего. Когда Даре поставили металлические штифты в коленные чашечки, она пообещала, что никогда больше со мной не заговорит. Когда мама ходила приведением неделями, начала принимать снотворное каждую ночь, а затем едва просыпалась на работу. Больничные счета тем временем всё приходили и приходили, как прилетали осенние листья после бури. Но чем мы были недостаточно хороши для него до этого?
- Извини за беспорядок, - мама махнула рукой в сторону стола и подоконника, забитых почтой, кухонной стойки, на которой тоже валялись письма, а так же продукты, половину которых вынули из пакетов да так и оставили. - Дел просто куча. Особенно с тех пор, как я вновь начала работать...
- Да ничего. - Ненавижу, когда мама извиняется.
После аварии она то и делает, что произносит это слово. Я помню, как я проснулась в больнице, а она держала меня, обнимая как ребёнка, вновь и вновь повторяя "извини". Будто бы она была ответственна за это. Когда я слышала её извинения за то, в чём она вообще не была виновата, то чувствовала себя ещё хуже. Ведь именно я была тогда за рулём.
Мама прочистила горло:
- Ты уже думала о том, чем займёшься этим летом, раз уж ты дома?
- Что ты хочешь этим сказать? - Я протягиваю руку за тостом и откусываю кусочек - засохшее, я выплёвываю его в сложенную салфетку, и мама даже не ругает меня за это. - У меня ещё есть смены в «Палладий». Я одолжу у Дары машину и...
- Абсолютно исключено. Ты ни за что не вернешься в «Палладий».
Мама вдруг становится прежней собой - директором-одной-из-самых-худших-школ в округе Шорлайн. Той мамой, которая останавливала драки между старшеклассниками и заставляла не приходящих в школу родителей принимать участие в жизни своих детей, или, по крайней мере, сделать вид, что их это волнует.
- И за руль ты тоже не сядешь.
Меня всю трясёт от злости:
- Ты это не серьёзно?!
В начале лета я устроилась на работу в закусочный ларёк в кинотеатре «Палладий» в торговом центре Битэл вблизи Мэйн Хайтс. Это была самая легкая и глупая работа в мире. Большую часть недели во всём торговом центре не было никого, кроме мамочек в спандексе и с колясками. И даже когда они приходили в «Палладий», они заказывали только диетическую колу. Поэтому для того, чтобы получить свои 10 долларов 50 центов в час, мне нужно было лишь являться на работу.
- Очень даже серьёзно. - Мама кладет руки на стол, её кулаки так сжаты, что можно увидеть каждую выступающую косточку. - Мы с твоим отцом считаем, что тебе этим летом нужно больше дисциплины, - говорит она.
Удивительно! И когда только они нашли время прекратить ненавидеть друг друга и объединиться против меня?
- Тебе нужно чем-то заняться, что тебя отвлечет, - продолжает она.
Чем-то заняться? Из уст родителей это значит "ты будешь под постоянным контролем, и мы вынесем тебе весь мозг".
- Я и так занята в «Палладии», - лгу я.
- Ники, ты там только смешиваешь масло с попкорном, - говорит мама.
Между её бровями появляется складка как след от пальца.
"Не всегда" - хочется мне сказать.
Она встаёт, затягивая пояс банного халата потуже. Мама ведёт летние курсы с понедельника по четверг. Думаю, что начиная с пятницы, она не снимала домашнюю одежду, даже после 14:00.
- Я говорила с мистером Уилкоксом, - говорит она.
- Нет. - Зуд начал перерастать в полноценную панику.
Грег Уилкокс - противный старик, ранее преподававший математику в маминой школе, но позднее бросивший науку ради руководящей должности в самом жалком в мире парке развлечений «Мир Фантазий». Так как такое название больше подходит стриптиз-клубу, все называют его «ФанЛэнд».
- Даже не проси!
Оказывается, она даже не слушает.
- Грег говорил, что этим летом нехватка персонала, особенно после..., - она прерывается, делает такое выражение лица, как будто ест кислый лимон, что означает, что она произнесла то, чего не следовало говорить. – Так что лишняя пара рук ему не помешает. Работа физическая, на свежем воздухе. Отличный вариант для тебя.
Меня уже достало, что родители заставляют меня делать то, что якобы для моего блага.
- Это не честно, - говорю я.
Я чуть не добавила: "Ты никогда не заставляешь Дару делать что-либо". Но решаю не упоминать о ней, как будто мне не интересно где она в данный момент находится. Если Дара будет делать вид, что меня не существует, я собираюсь ответить ей тем же.
- Мне и не нужно быть честной, - говорит она. - Я твоя мама. Кроме того, доктор Личми считает...
- Мне всё равно, что думает доктор Личми.
Я так сильно отталкиваюсь от стола, что стул скрипит по полу. Воздух в доме теплый и влажный из-за наличия центрального отопления. Вот каким будет мое лето: вместо лежания в гостевой комнате у папы с музыкой на всю громкость и потушенным светом, я буду жить дома с сестрой, которая меня ненавидит, и буду рабой в старинном парке, который посещают исключительно фрики и старики.
- Ты стала говорить как она, - мама выглядит измученной. - Нам и одной достаточно, не думаешь?
Это обычное дело для Дары, она может быть не только темой разговора, но также и его смыслом, даже когда она не присутствует. Насколько я помню, люди всегда сравнивали меня с Дарой, а не наоборот: "Она не так красива, как её младшая сестра", "она более застенчивая по сравнению с сестрой", "она не такая популярная, как её младшая сестра"…
Единственное, в чём я отличалась от Дары, так это в том, что я была обыкновенной. И ещё я хорошо играла в «хоккей на траве»[7], как будто передвигать мяч по полю - это основной компонент личности.
- Я совершенно другая, - говорю я.
Я выхожу из кухни, прежде чем мама успевает ответить, практически выскальзываю в уродливых садовых ботинках в холл и перешагиваю по две ступеньки за раз вверх по лестнице. Здесь всё изменилось: какие-то предметы отсутствуют, другие добавлены, как, например, несколько пластиковых ночных светильников в форме гномов у комнаты мамы и маленький коврик у кабинета, где в своём любимом уродливом кожаном кресле любил сидеть папа. Плюс огромное количество картонных коробок со старьём, как будто другая семья потихоньку сюда переезжает или это мы съезжаем.
Мою комнату, по крайней мере, не тронули: все книги стоят корешок к корешку, зеленовато-голубое покрывало аккуратно расстелено на кровати, а мои мягкие игрушки из детства, Бенни и Стюарт, прислонены к подушкам. На прикроватном столике замечаю рамку с фотографией, где Дара и я на Хэллоуине на первом курсе старшей школы: мы обе наряжены в жутких клоунов, на лицах грим, оскаленные зубы, - мы выглядим почти одинаково. Я быстро пересекаю комнату, и переворачиваю рамку с фото лицом вниз. Затем, подумав, убираю фотографию в ящик.
