— Это вы правильно заметили, — охотно закивала портниха, старательно отводя глаза от своей непростой клиентки, чей плоский зад, чересчур мощные бедра и необъятный бюст периодически доводили ее до отчаяния.
Однако же платила заказчица хорошо, так что отказываться от работы в нынешнее сложное время, да еще с учетом своего неудобного местонахождения, никакого резону не было. — Далеко, конечно, это правда, но автобусы сейчас хорошо ходят, — прокрякала Людмила Борисовна. — Лучше, чем раньше. Да вы проходите в комнату, Эльвирочка Константиновна. А сапоги можете не снимать, если не хотите. Может, чайку или кофейку для начала?
— Нет, нет, я тороплюсь. У меня сегодня еще полно дел. В три часа пресс-конференция на канале «Культура», потом в пять встреча в мэрии. Так что давайте не будем терять времени. Вы одна дома? — спросила, озираясь, гостья.
— Да, Ефим на работе, — радостно сообщила Курочкина. — Так что можете себя чувствовать вполне свободно.
— Я, Люсенька, всегда себя чувствую вполне свободно, — хохотнула Эльвира Константиновна. — В любой обстановке. Это уж, как говорится, в моей природе, никуда не денешься.
— Истинная правда, — в очередной раз энергично закивала Людмила Борисовна. — Я позавчера вас по телевизору видела, вы интервью давали в «Деталях» у Канделаки, так интересно рассказывали про ваш новый спектакль. Вы так всегда говорите замечательно, я прямо заслушалась. Правда, не все до меня дошло, но почувствовала, что вы на этот раз готовите что-то уникальное. Очень бы хотелось посмотреть!
— Будет, будет, на что посмотреть, — снисходительно усмехнулась Эльвира Константиновна. — Думаю, добавлю еще один шедевр в коллекцию моего театра. Такого Москва еще не видела, можете мне поверить! Я им напомню, кто такая Рогова! — несколько угрожающе произнесла она.
Курочкина не совсем поняла, кого имеет в виду ее именитая гостья, но уточнить из деликатности постеснялась.
— Я, Люся, из старой, давно набившей всем оскомину пьесы делаю совершенно новое, абсолютно экзистенциальное зрелище, — внезапно разоткровенничалась гостья. — Думаю, добавлю еще один шедевр в коллекцию моего театра. Вульф на днях был на прогоне, буквально онемел. Так и сказал: «Нет слов». Ну уж если у Вульфа нет слов, то вы понимаете…
— Еще бы! — восхитилась портниха, пропуская Эльвиру Константиновну в комнату и проворно ковыляя следом.
Одна нога в результате неправильно сросшейся кости после полученного в детстве перелома была у нее несколько короче другой, отчего Людмила Борисовна при ходьбе довольно сильно раскачивалась, поводя при этом тяжелым низом то влево, то вправо, наподобие переваливающейся откормленной утки. Сходство с водоплавающей птицей казалось особенно сильным в связи с крякающим голосом портнихи.
— Ой, прямо так уже хочется посмотреть… — ни на секунду не останавливаясь, продолжала Курочкина. — Тем более, вы говорите, вещь экзистенциальная…
— Не беспокойтесь, Люсенька, как всегда, придете на премьеру. Я друзей не забываю, вы же знаете. Так что у нас здесь происходит? — внезапно резко сменила тему Рогова.
При этом она с любопытством воззрилась на рабочий стол портнихи, где лежало темно-синее, с белыми диагональными полосами платье.
— Да вот я так, знаете, слегка наметала, но, конечно, нужно сейчас примерить, — затараторила Людмила Борисовна, снимая со стола платье. — У меня, знаете, какая мысль, Эльвирочка Константиновна. А что если нам талию немножко приподнять? Мы с вами тогда лучше попку обрисуем, будет повыразительней, мне кажется.
— Мысль интересная, — расстегивая юбку, одобрила Рогова. — Важно, как тогда разрез будет смотреться. Сейчас поглядим. А у меня, кстати, идея появилась насчет рукавов. Я тут на приеме во французском посольстве видела жену Бондарчука и кое-что накумекала.
— Да ну что вы! — всплеснула руками Курочкина. — Надо же! А я с ней тоже недавно интервью видела… А она с Федором была?
Эльвира Константиновна, однако, на этот раз не разделила восторга портнихи, никак не отреагировав на реплику по поводу интервью.
— Федьки не было, — продолжила она суховато, — а ее я хорошо рассмотрела. Ну, в смысле не ее, конечно, на что там смотреть, а костюм, который на ней был. У нее, конечно, все другое, совсем иной стиль, но меня сразу осенило. Можно сделать все по-своему, но тоже достаточно броско. Помните, мы с вами когда-то обшлага обсуждали?
Говоря, она сняла юбку, стянула джемпер и осталась в одной красной с черными кружевами комбинации, смотревшейся несколько куце и даже вызывающе на ее высокой фигуре и мощных бедрах.
— А как же! — с живостью откликнулась Курочкина. — Я, Эльвирочка Константиновна, все помню, что вы говорите. Вы ведь вот что имели в виду…
И обе женщины с превеликим энтузиазмом углубились в обсуждение деталей будущего костюма.
Закрыв за почтальоном дверь, Анастасия Всеволодовна Шаховская неожиданно сделала несколько странное движение всем корпусом. Движение это можно было бы расценить как своеобразное танцевальное па, если бы не определенная скованность в суставах, вызванная исключительно солидным возрастом Анастасии Всеволодовны.
Через неделю, то есть восемнадцатого ноября, урожденной княжне Шаховской исполнялось девяносто шесть лет.
Родившись в начале прошлого века, в тысяча девятьсот десятом году, сестры Шаховские ухитрились более-менее благополучно пережить все драматические события, обрушившиеся на Россию, а именно: Февральскую революцию, Октябрьскую революцию, Гражданскую войну, белый террор, красный террор, сталинский террор, Великую Отечественную войну, оттепель, застой, перестройку и, наконец, Августовскую революцию девяносто первого, ознаменовавшую окончательное крушение социализма.
Обе они — и Ася, и Натали — при этом прекрасно сознавали, что их столь долгая, сравнительно спокойная жизнь обязана главным образом той удивительной внешности, которой с помощью родителей — князя Всеволода Александровича Шаховского и графини Ольги Федоровны Земельной — наделила их природа.
Чего греха таить, близняшки-княжны родились истинными красотками и уже в юном возрасте обладали таким неотразимым женским обаянием, что при взгляде на них любой представитель мужского пола испытывал невольное возбуждение и труднопреодолимое желание незамедлительно обладать этими притягательными формами. Причем желание это усиливалось вдвойне именно оттого, что различить сестер не было никакой возможности.
Подпадавший под их чары мужчина довольно быстро понимал, что сходит с ума от безнадежных попыток распознать, кто из двух прелестниц Анастасия, а кто Наталья, и потому единственным способом уберечь себя от подобного безумия становилась для такого субъекта мечта завладеть сразу двумя очаровательными барышнями, ласкать их шелковистую, душистую кожу, вслушиваться в их журчащие, мелодичные голоса, всматриваться в их глубокие, все понимающие, темно-голубые глаза.
Не в силах сопротивляться мощной сексапильности, шедшей от сестер Шаховских, мужчины шли на невероятный, зачастую отчаянный, риск ради осуществления этой сумасбродной мечты. Они утаивали истинное происхождение сестер, скрывали свои интимные отношения с ними, даже в наитруднейшие времена обеспечивали княжнам, по возможности, сносные условия для существования.
Поразительно, что более восьмидесяти лет из своей долгой жизни сестры прожили на одном и том же месте, в принадлежавшем когда-то их семье особняке на Остоженке, 36. Другое дело, что по мере того, как они взрослели, а власть укреплялась, количество выделенной им жилплощади непреодолимо сокращалось. Оставшихся без покровителей сестер уплотняли все энергичней, и уже к концу шестидесятых они оказались в одной маленькой комнатке своего огромного дома. К этому времени таких комнаток по всему особняку было нарезано немерено, а также давно была введена коридорная система, означавшая, что удобствами, равно как и кухней, расположенными в самом конце длинного коридора, жители второго этажа дома 36 пользовались совместно, а точнее, по очереди.
С родителями сестры окончательно разлучились еще до революции, поскольку в момент заварушки те находились за границей, в Европе. Юные княжны оставались на попечении нянек и гувернанток, которые испарились при первой же серьезной опасности. Оказавшись брошенными на произвол судьбы, девочки в конечном счете поступили в распоряжение всемогущего красного командира Егора Семенова, который широко поселился в особняке на Остоженке и великодушно взял их под свое покровительство, громогласно объявив, что удочеряет бедных сироток. Он же, Егор, не удержавшись, и развратил сестричек, как только они оказались в соблазнительном нимфеточном возрасте.
