– Мы не можем допустить, чтобы двенадцатилетний мальчик был изнасилован и заражен ВИЧ-инфекцией, – возмутился Шварц.
– Я не знаю, может быть, до этого я говорил слишком быстро, – сказал Крамер и с ударением повторил каждое слово так медленно, словно разговаривал со слабоумным: – Ты не сможешь туда войти. У тебя. Еще. Все. Зубы. На месте!
Шварц поскреб подбородок, заросший трех– или семидневной щетиной. Он не мог точно сказать, когда в последний раз ночевал дома.
– А что с нашим доком, где Малхов?
– Врач нашей опергруппы? – Крамер посмотрел на Шварца так, словно тот попросил у него памперс для взрослых. – Послушай, я знаю, что у тебя не все дома, но даже ты не можешь быть чокнутым настолько, что позволишь вырвать себе здоровый зуб. А если даже и так… – Он посмотрел на часы. – Малхов будет здесь не раньше чем через двадцать минут, для анестезии потребуется еще минуты три, и операция займет не менее пяти минут. – Комиссар показал на монитор с видом дома спереди. – Кто сказал тебе, что самое большое через полчаса вечеринка не закончится?
– Ты прав, – сказал Шварц и устало опустился на скамью с мягкой обивкой у боковой стенки фургона.
– Итак, даем отбой? – спросил Крамер.
Шварц не ответил и запустил руку под сиденье. Он вытащил свой зеленый армейский вещмешок, который брал с собой на каждую операцию.
– Что ты задумал? – насторожился комиссар.
Шварц выбросил на пол фургона свои старые шмотки, вместо которых надел кожаный костюм, и начал рыться в глубине мешка.
Прошло несколько секунд, и он уже отыскал среди мотков проволоки и рулонов клейкой ленты, среди батареек и инструментов искомый предмет.
– Скажи мне, пожалуйста, что это только шутка, – сказал Крамер, когда Мартин попросил у него зеркало.
– Забудь об этом, – спокойно ответил Шварц, пожимая плечами. – Я справлюсь и без зеркала.
После этих слов он поднес клещи к своему левому верхнему резцу.
Шесть часов спустя
– Вы окончательно свихнулись.
– Спасибо, фрау доктор, что вы в такой деликатной форме сообщили мне об этом.
– Нет, действительно.
У загорелой молодой докторши был такой вид, словно она собиралась устроить ему взбучку. Сейчас она спросит, не считает ли он себя Рембо, как это уже сделали Крамер, начальник подразделения спецназа берлинской полиции, оба санитара службы спасения и полдюжины других коллег, когда операция закончилась.
Зубной врач берлинской клиники «Шарите», согласно бейджику на ее халате доктор Марлис Фендрих, возмущенно хватала ртом воздух сквозь одноразовую небесно-голубую защитную маску.
– Кем вы себя считаете? Рембо?
Он улыбнулся, что было ошибкой, так как из-за этого холодный воздух попал на обнаженный нерв. Он сломал себе зуб у самой челюстной кости, и теперь острая боль пронзала его голову всякий раз, когда он прикасался языком к корню зуба.
Кресло, в котором он сидел, опустилось, и теперь он полулежал на спине. Над его головой появилась широкая дуговая лампа, свет которой ослепил его.
– Откройте рот! – приказала врач-стоматолог, и он повиновался.
– Вы знаете, как трудно снова восстановить зуб? – донеслось до него. Она склонилась к его лицу так близко, что он мог видеть даже поры кожи ее лица. В отличие от него она уделяла большое внимание совей внешности. Последний пилинг лица ему сделали около года тому назад. Тогда два здоровенных словенца проволокли его лицом по асфальту на автостоянке при автостраде.
Дело всегда кончалось скверно, когда его подводила маскировка.
– Вы оставили мне всего лишь какой-то миллиметр зуба, этого слишком мало, чтобы поставить на него коронку, – продолжала ворчать Марлис. – Мы можем попытаться сделать экструзию, другими словами удалить корень, который еще сидит в челюсти. Конечно, хирургическое наращивание коронки было бы предпочтительнее, тогда мы, возможно, обошлись бы без имплантации, правда, прежде надо было бы основательно прочистить корневой канал. После того, что вы сделали с собой, полагаю, вам не понадобится анестезия, если я немного посверлю кость…
– Двенадцать! – прервал поток ее слов Мартин.
– Что «двенадцать»?
– Столько лет было мальчику, которого они приковали к качелям. Они вставили ему в рот специальный зажим, чтобы бедняга не мог закрыть его и таким образом уклониться от орального секса. Я должен был заразить его СПИДом.
– Боже мой!
Лицо докторши потеряло большую часть отпускного загара. Шварц задался вопросом, где она могла провести отпуск. В середине октября надо было улетать подальше от Европы, чтобы понежиться на солнышке. Или надо, чтобы тебе повезло с погодой. Как ему с Надей шесть лет тому назад. Это была их последняя поездка на Майорку. Они смогли отпраздновать десятилетие Тимми прямо на пляже, и он тогда сильно обгорел на солнце. Последний раз в своей жизни. Год спустя его жена и сын были мертвы, а он сам никогда больше не брал отпуск.
– Преступник ожидал прихода лысого педофила, у которого не было верхнего резца слева. Что еще сказать… – Мартин погладил свой лысый череп, – у моего парикмахера было примерно такое же настроение, как и у вас.
Симпатичная докторша заставила себя нервно улыбнуться. По ее лицу было видно, что она не знала, пошутил ли Шварц или нет.
– А он, я имею в виду мальчик, его…
– С ним все хорошо, – ответил Мартин.
По меньшей мере, настолько хорошо, насколько хорошо мог чувствовать себя приемный ребенок, снова оказавшийся в детском доме, вскоре после того как его освободили из лап безумных извращенцев. Тогда в доме Приги Шварц подождал, пока на диктофон не был записан приказ педофила «засадить мальчишке во все дыры». Видеокамера, спрятанная среди заклепок его кожаной куртки, зафиксировала довольные ухмылки сгорающих от нетерпения гостей, к которым он повернулся, прежде чем произнести условленное слово «тостер», послужившее для полицейского спецназа сигналом к штурму виллы. Вместе с якобы положительным тестом на ВИЧ и видео со стационарных камер, установленных самим Пригой, у них было достаточно обличительного материала, чтобы засадить этих свиней за решетку на очень долгий срок.
– Если повезет, годика на два с половиной, – проворчал Крамер, когда вез его в клинику «Рудольф Вирхов», где они сначала вручили ему средства для постэкспозиционной профилактики: принимать по три пилюли ежедневно, в течение пяти недель. Затем Крамер должен был заняться срочной работой с бумагами, вот почему Мартин, постоянно расспрашивая о дороге, отправился один в зубоврачебную клинику, где теперь после двух часов ожидания наконец-то наступила и его очередь.
– Мне очень жаль, – извинилась загорелая докторша. У нее было маленькое личико с немного великоватыми ушами и милыми веснушками на носу. В другой жизни Шварц, возможно, подумал бы, а не попросить ли у нее номер телефона, чтобы потом тотчас отбросить эту шальную мысль, ведь тогда он был женат. Такова извечная жизненная проблема. Никак не удается добиться синхронизации по времени. Или встречаешь привлекательную женщину, а у тебя на пальце уже обручальное кольцо. Или же кольца у тебя больше нет, а каждая привлекательная женщина напоминает тебе о том, что ты потерял.
– Мне лишь сказали, что вы сами поранились на службе. Что вы просто…
– Чокнутый? – подсказал ей Мартин, так как докторша не решилась закончить предложение.
– Да. Но я не знала, что…
– Все о’кей. Просто удалите остаток корня и все снова зашейте.
Доктор Фендрих покачала головой:
– Так просто это не делается. Вы же наверняка хотите, чтобы я поставила вам штифт…
– Нет, – отмахнулся Шварц.
– Но вам же не может быть все равно, что так обезображено…
– Если бы вы знали, насколько мне все безразлично, – глухо возразил он, и в этот момент в кармане его брюк зазвонил мобильник. – Одну минуточку подождите. Извините, пожалуйста.
Ему пришлось слегка повернуться на бок, чтобы достать свой сотовый из заднего кармана брюк. Кто бы ему сейчас ни звонил, он делал это со скрытого номера.
– Послушайте, там, в коридоре, и другие пациенты ожидают своей… – начала было докторша и обиженно отвернулась, когда Шварц проигнорировал ее протест.
– Да? Слушаю.
Но телефон молчал. В трубке слышался лишь сильный шум, который напомнил Мартину старые модемы или рекламу крупнейшего провайдера Интернета AOL.
– Алло?
Он услышал эхо своего собственного голоса и уже собирался прервать связь, когда в трубке раздался стук, словно кто-то бросил игральные кости на стеклянную столешницу. Потом шум стал тише, раздалось два громких щелчка, и внезапно он смог разобрать каждое слово.
– Алло? Меня зовут Герлинда Добковиц. Я говорю с неким господином по имени Мартин Шварц?
Мартин сразу насторожился. У тех людей, которые набирали этот номер, не было причин спрашивать его имя. Свой личный номер он доверил лишь немногим, и все они знали, как его зовут.
