— Нам?
Иза укоризненно покачала головой. Она уже начала привыкать к тому, что чем меньше на Дэниеле одежды, тем красноречивее он становится, и решила накинуть халат.
— Да, Дэниел. Нам. Так что прочисти мозги, оденься наконец и найди кого-нибудь, с кем мы можем поговорить до моего свидания с Фолдом.
Блэкхарт посерьезнел.
— Полиция? Может быть, Скотланд-Ярд?
— Ну да!.. Меня вроде и нет в стране, в сумке пятнадцать тысяч чужих денег, и ты хочешь отправить меня прямо в Скотланд-Ярд?
— О'кей, о'кей. У меня размягчение мозгов. Найду кого-нибудь еще.
— Я пью кофе без сахара, — бросила Изидора через плечо, направляясь в ванную.
Когда она вернулась одетая, Дэниел сидел за столом с кружкой кофе в руках и довольно улыбался.
— Ваше желание для меня закон, госпожа моя, — сказал он с шутливой торжественностью. — Через девяносто минут. «Католическая рука помощи». На той стороне Темзы, за Ватерлоо.
— Хорошо, раб, — кивнула она и наклонилась, чтобы поцеловать Дэнни в лоб. От него удивительно хорошо пахло.
Они пришли на десять минут раньше, но женщина, назначившая им встречу, приветствовала их улыбкой. Это была стройная темноволосая женщина в майке с надписью «Спасите леса», заправленной в обтягивающие джинсы. Она представилась как Джуди Вассерман, акцент выдавал в ней уроженку Восточного Лондона. Они долго блуждали по коридорам большого и несколько обветшалого здания, со стенами, обклеенными плакатами, призывающими предотвратить экологическую катастрофу. Тесные комнаты заполняли женщины, ведущие безнадежное сражение с горой новых книг. Кабинет Джуди помещался на переделанном под офисы чердаке. Скат крыши оставлял мало места для полок, и кипы бумаг поднимались с пола, подобно сталагмитам. Джуди аккуратно перешагнула через одну кипу, очистила два стула для гостей и пригласила их садиться.
— Добро пожаловать в наше богоугодное заведение. Вы хотите поговорить о детях? Я в вашем полном распоряжении.
— Мы хотим знать все о продаже детей, — тихо сказала Иза.
— О каком именно направлении? — спросила Вассерман.
— А это важно? — вмешался Дэниел.
— Еще как, если вы ребенок, — ответила Джуди. — Для детей повсюду в мире жизнь — короткая и тяжкая борьба против болезней и жестокости, которую большинство из них проигрывают. Так что продажа детей — совершенно законное дело во многих странах, особенно в Азии и Латинской Америке. Немногие счастливчики будут проданы для усыновления хорошим, белым, среднего достатка родителям на Запад.
— Немногие счастливцы?
— Пять, может быть, десять тысяч в год. Зависит от моды. Притащите телевизионную камеру в детский дом любой страны третьего мира, и будущие мамы и папы не замедлят появиться, размахивая чековыми книжками и желая купить одного, а может, взять и второго, если удастся договориться о хорошей скидке. «И получить, и сэкономить». О, они говорят себе, что помогают семье этого ребенка; печально, но это не так.
— А как все обстоит на самом деле?
— Где-то кто-то делает деньги, и большие деньги, так что они никогда не достаются матери… Обычно адвокат назначает очень скромный гонорар, но потом обнаруживается, что у него возникла масса каких-то непонятных дополнительных расходов.
— Вы не одобряете усыновления?
Джуди отбросила с лица волосы.
— Конечно, нет. Продажа детей порождает дикие формы эксплуатации. Рынок торговли детьми дает миллионы каждый год; я хотела бы, чтобы эти деньги шли на укрепление семей, а не на их разрушение. Запад лишает неразвитые страны природных богатств, зачем же отбирать еще и детей?
— Вы говорили о других формах эксплуатации, — настаивала Иза.
— На каждого усыновленного ребенка приходится, может быть, десяток проданных для других целей. Я провела несколько лет на Востоке, в тех местах, где с детьми обращаются, как с телевизорами, их покупают и продают на рынке, а потом выбрасывают, когда они становятся бесполезными. В Таиланде вы можете нанять мальчика или девочку на час или купить их. За наличные. Четыреста фунтов. Иногда гораздо дешевле. Родители могут продать своих детей за сумму, которая требуется им для покупки дозы наркотика или холодильника. Почти то же самое происходит на Филиппинах, в Южной Корее, Индии и дюжине других стран. В Китае отдают даже младенцев-девочек, если вы сумеете их вывезти.
— Кто? Кто покупает?
— Если ребенку повезет, его купит пара из Европы, жаждущая усыновить ребенка. Если не повезет, могут стать малолетними проститутками, попасть в мафию продавать наркотики на улицах. Вы «кормите» ребенка пакетиками с героином и легко провозите, куда хотите. Если, конечно, пакеты не разорвутся, в таком случае властям достается мертвый, никому не нужный ребенок.
Иза чувствовала, как внутри у нее все заледенело.
— В Индии, в штате Бихар, недавно была раскрыта группа, продававшая детские органы для трансплантации, — продолжала Джуди.
— Не хотите же вы сказать, что они… убивали, приносили в жертву детей из-за их органов?
— Я говорю не просто так. У меня точные сведения. Существует международный рынок купли-продажи детей, их продают, как телевизоры — целиком или по частям.
Иза какое-то время сидела неподвижно, стараясь — как мать — отогнать от себя саму идею о том, что детей можно рассматривать как товар, торговать ими или убивать. Но как журналистка она знала, что Джуди Вассерман говорит правду, она сама все это видела в Колумбии и других странах Латинской Америки. Приземлившись в аэропорту Боготы, этом мавзолее из бетона, она видела немецкие пары, прибывавшие с пачками американских долларов и уезжавшие с плачущими грудными младенцами на руках или с испуганными малышами. Родители и дети, говорящие на разных языках.
— А как обстоят дела здесь, в Европе? Скажите мне, что, здесь все по-другому?
— Конечно, — кивнула Джуди. — Разница в том, что в Европе цены выше. Вы можете ждать пять или шесть лет, если решили усыновить ребенка официальным путем, а потом вам скажут, что вы слишком стары. В некоторых странах двадцать супружеских пар охотятся на одного и того же ребенка. Так что люди платят больше — чтобы купить за границей, обойти очередь, найти кого-то, кто готов нарушить правила и закон.
Она посмотрела на Изу, ставшую мертвенно-бледной.
— Вы расстроены. Не хотите выпить чашку чая?
Иза покачала головой.
— Я не могла скрывать от вас истинное положение дел. Ничего не изменится, если люди не поймут. Эту историю не подсластишь.
— Мне нужны не извинения, а правда, — сказала Иза. — В Европе, в этой стране, продают детей для иных, кроме усыновления, целей?
— Такое случается. Не в таких масштабах, как в странах третьего мира, конечно, но Европа может предложить то, чего нет там.
— А именно?
— Белый цвет кожи. Люди платят больше, чтобы усыновить белого ребенка. Я все еще не могу поверить, но они платят огромные деньги, чтобы иметь половой контакт с белым ребенком. Среди педофилов снимают порнографические фильмы с участием детей. Полиция находит видеокассеты, но редко обнаруживает тех, кто их сделал, и никогда не находит детей.
— Что с ними происходит?
В ответ Джуди покопалась в бумагах на столе и выудила из кипы вырезку из газеты. О педофильной организации в Амстердаме, которая распространяла кассету с фильмом, в котором мужчина мучил двух девочек, младшей из которых вряд ли исполнилось даже полтора года. Иза и Дэниел читали заметку, все теснее прижимаясь друг к другу. О полицейском налете на ферму, где было найдено кинооборудование и инструменты для пыток. В бочках с кислотой, о которой, сообщалось в статье, были найдены остатки растворенной плоти. Арестованный утверждал, что это свинина.
— В Европе ставки более высокие, поэтому и цена на детей выше. Существует своего рода расизм наоборот. По сообщениям из Ливана, арабские традиционалисты покупают белых девочек, чтобы выдержать их в гареме. Предполагают, что один йеменский шейх купил двух белых девочек для своего сына, чтобы довести их, как вино, до должной кондиции. Я не могу утверждать, что это широко распространено. Но вы меня спросили, я ответила.
Иза кивнула с мученическим видом.
— Это в Европе. А что в Англии?
— Англия — это Европа. Больше не существует проверки паспортов, никаких таможенных проверок, никто не спрашивает о маленьком мальчике или девочке, сидящих на заднем сиденье автомобиля. Не имеет значения, в какой вы стране, — везде одно и то же. Мы все — одна большая счастливая семья.
Казалось, разговор взволновал саму Джуди. Губы ее были поджаты, челюсти сцеплены, движения стали резкими, почти агрессивными.
— Как вы начали заниматься этой работой, Джуди? — мягко спросил Дэниел.
На секунду показалось, что маска дала трещину, хотя Джуди мгновенно взяла себя в руки.
