Усилием воли существо закрыло жабры, поднялось на мощных руках и прыгнуло вперед.
Девушка заснула, хотя не имела права, – она совершила самый страшный грех для няньки с двухлетним малышом, играющим у воды. Сон был легок, его глубины хватило только, чтобы впустить неясную мечту: принцесса Диана просит ее разделить с ней комнату и помочь присматривать за двумя малолетними принцами. Внезапно без всякого повода один из принцев закричал – точнее, завизжал.
Она села, сбросив с лица журнал, и оглянулась в поисках Джереми.
Ребенок сидел на песке, там же, где и раньше; девушку словно окатило волной облегчения.
Джереми орал, откинув назад голову, с разинутым ртом и закрытыми глазами, – и она слишком хорошо знала детей, чтобы понять: рев не от злости или ярости, а от боли или страха, как если бы малыш обжегся, порезался или его укусила собака.
Нянька подошла к Джереми и, стоя над ним, спросила:
– Что случилось? Ты ушибся?
Он не произнес в ответ ни слова, даже ни одного из своих глупых детских слов, только громче зашелся в плаче.
– Джереми, не ной... Скажи мне, где болит.
Он открыл глаза и потянулся к ней, просясь на руки. Девушка удивилась: ребенок никогда не просился на руки, потому что любил ее ничуть не больше, чем она его. Их отношения строились на взаимной терпимости, молчаливом признании скверной ситуации, которую ни один из них не мог изменить.
– Ну уж нет, – она отрицательно замотала головой. – Ты думаешь, я хочу вся извозиться в дерьме?
Он снова закричал, даже громче прежнего, и потянулся к ней.
– О боже... Заткнись, будь добр, – выдавила в смятении няня. Она оглянулась, не смотрит ли кто. – Что с тобой? – Вдруг ее осенило: – Попа горит, что ли? Да, должно быть, так. Ну, если бы ты не наваливал все время в штаны, то и попа не болела бы.
Нянька отчасти надеялась, что ее логическое умозаключение послужит утешением и заставит Джереми заткнуться, но этого не случилось. Он по-прежнему сидел, как маленький завывающий Будда.
– Черт! – выругалась она, нагнулась, взяла ребенка под мышки, подняла и, держа как можно дальше от себя, пошла к воде.
Малыш извивался, отбивался ногами, вопил. Чем ближе было море, тем сильней неистовствовал Джереми, словно то, что напугало или ранило его, появилось именно оттуда.
Девушке пришлось напрячься, чтобы удержать ребенка, и, возможно, она слишком сильно сжала его, но ничуть не печалилась по этому поводу. Зайдя в воду по колено, она до пояса окунула Джереми, расстегнула липучку, удерживающую подгузник, и тот уплыл. Тогда она начала болтать малыша вокруг себя в надежде промыть таким образом ему зад.
Примерно через минуту нянька вытащила Джереми из моря. Все еще держа его на вытянутых руках, она вернулась на песок и поставила ребенка на ноги.
Его крики перешли в почти беззвучные отрывистые всхлипывания, но он все так же умолял взять его на руки, а когда девушка отказалась, вцепился ей в ногу.
– Пошли, черт тебя возьми! – рявкнула она и замахнулась, чтобы шлепком оторвать малыша от ноги.
Однако в то мгновение, когда она ощутила желание ударить Джереми, гнев ее растаял, уступив вдруг место страху, страху перед самой собой, перед своей властью над маленьким ребенком, перед вредом, который она могла своей властью причинить ему – и себе...
Страх быстро перерос в симпатию.
– Эй, – сказала девушка. – Эй... Все хорошо. – Она опустилась на колени, чтобы Джереми обнял ее за шею, подхватила его снизу и подняла. – Пойдем, посмотрим телевизор. Ты не против?
Идя по пляжу к тому месту, где оставила полотенце, нянька почувствовала что-то странное, словно чего-то не хватало. Потом она заметила следы на песке, как будто к воде проволокли некий тяжелый предмет, и поняла, что отсутствует мусорная бочка.
Девушка бросила взгляд на бухту и увидела всего в двадцати пяти ярдах – она могла бы добросить туда камень – черный верх пустой бочки, плывущей на поверхности.
– Нет, ты посмотри, – обратилась она к малышу, успокаивая его звуком голоса. – Эти ребята наполнили мусорную жестянку всем этим дерьмом, а потом взяли и оросили в бухту, чтобы все вынесло народу на участки. Знаешь, Джереми, самое поганое в жизни то, что люди воняют.
Она взяла полотенце и сумку, посадила ребенка на бедро, миновала ворота и пошла по тротуару, болтая всякую чушь, чтобы малыш оставался спокоен, и клянясь самой себе: что бы там ни было, на следующее лето она должна найти более легкий способ зарабатывать пять паршивых зеленых в час.
Разъяренное существо металось среди расплывающегося мусора, хватало наудачу куски отбросов и сдавливало их, словно насилие каким-то образом могло помочь выжать из них питательные элементы, отсутствовавшие там. Некоторые куски насыщали, но очень немногие, и от этого потребность в еде только возрастала. В большинстве же эти отбросы были бесполезны, а существо не умело отличить одни от других.
Его жабры напряженно работали, засоренные инородными частицами, которые застревали в жаберных лепестках и мешали их пульсации.
Существо сделало неверный выбор, поверив запаху, а не инстинкту.
Оно медленно вытолкнуло себя на поверхность и подождало, пока глаза не сфокусировались на берегу.
Пусто. Живые создания исчезли.
Однако они находились где-то там, вместе со многими другими, им подобными. Существо знало это.
Оно знало также, что к ним можно приблизиться и схватить их.
Но требовалось принять еще одно решение – решение, на которое существо было запрограммировано, но осуществление которого оставалось (по крайней мере, так существо чувствовало) за пределами его возможностей.
Оно позволило себе снова медленно погрузиться и отдохнуло на грязном дне, перекатываясь под воздействием течения, как лента водорослей, пока зондировало собственный мозг в поисках давно утерянных ключей к давно спрятанным замкам.
Мозг существа, затуманенный, но не медлительный, нетренированный, но не беспомощный, отвечал тем активнее, чем больше оно его загружало.
Один за другим появлялись ключи.
Наконец существо узнало, что и как должно сделать.
Словно получив при этом новый заряд энергии, оно поползло по дну, поднимавшемуся к мелководью. Когда спина его почти выступила над поверхностью моря, существо боком подвинулось под прикрытие каких-то валунов и выждало некоторое время, обшаривая глазами берег, чтобы быть уверенным, что оно в одиночестве. Даже убедившись в этом, оно подождало еще несколько минут, повторяя предстоящие шаги и внутренне противясь расставанию со знакомым и безопасным миром – и насколько долгому расставанию? Навсегда, как понимало существо, уверенное только в одном: от сделанного выбора зависит его жизнь.
Оно присело, погрузило голову и жабры ниже поверхности и прокачало воду через системы организма, насыщая кровь кислородом, как ныряльщик, готовящийся к рекордному погружению.
Существо подняло голову, подтянулось, встало на ноги и пошло. Мышцы ног были слабые – они не носили тело полстолетия, но все же держали существо и с каждым шагом обретали крупицу новой силы.
Ему требовалось укрытие, чтобы выполнить операцию, предписанную программой, – и требовалось очень скоро. У существа отсутствовало чувство времени, и оно не знало, что значит «скоро», но знало, что об этом скажет его кровь: как только кислород будет израсходован, потребуется еще, и мозг окажется в кризисном состоянии.
Скоро.
* * *
Улицы были пусты, двери закрыты, окна занавешены. Однако существо чувствовало себя выставленным на всеобщее обозрение, поэтому заняло относительно укромную позицию в тени между двумя зданиями. Уши его теперь могли слышать, а не только отмечать перепады давления, и они слышали беспорядочные звуки где-то неподалеку.
Существо миновало еще несколько дверей, повернуло на другую темную улицу, снова увидело запертые двери и уже собиралось еще раз повернуть, когда в углублении на дальнем конце улицы обнаружилась открытая дверь. Оно потащилось к этой двери, оставляя илистые следы и получая первые сигналы тревоги от мозга, требовавшего кислорода.
Дверь оказалась большая и широкая, внутри – темно и пусто.
Оно посмотрело вверх и увидело то, что требовалось: толстые балки, несущие крышу.
Существо не могло допрыгнуть до балок, не имелось также ни каната, ни лестницы. Оно попробовало когтями стену – дерево оказалось мягким от старости, гниения и влаги, когти вошли в него, как в мокрую глину.
Глубоко вонзая когти, существо вскарабкалось по стене, как пантера.
Это усилие забрало кислород из крови, и, когда существо достигло первой балки, сигналы тревоги в мозгу слились в сирену. Оно закинуло ноги за балку и повисло в дюжине футов над грязным полом вниз головой с болтающимися руками. Струйка жидкости потянулась изо рта и достигла пола.
