Перед алтарем Девы Марии мерцали свечи. Соня направилась туда. Перед алтарем стояла на коленях пожилая женщина, одетая в черное. Она была погружена в молитву. Соне хотелось побыть здесь одной. Перекрестившись на Мадонну, она достала из кармана брюк свой спортивный кошелек. Он был на молнии, которая, открываясь, издавала пронзительный треск.
Молельщица повернула голову, и Соня узнала в ней старушку, у которой жил Казутт. Они молча кивнули друг другу.
Соня бросила монету в железный ящик и поставила три свечи. Все три за себя.
Старушка закончила молитву, тихо произнесла «амен», перекрестилась и поднялась с колен. Еще раз кивнув Соне, она пошла к выходу. Через несколько секунд пламя свечей перед алтарем заколебалось. Соня услышала скрип боковой двери и щелчок замка.
Дева Мария была одета в длинное белое платье до пят с голубой лентой на поясе, покрывало на голове переходило в столу. На правой руке Мадонны висели длинные, до пола, золотые четки. Сложив ладони и устремив взор к небесам, Богородица молилась за бедных грешников.
Соня вдруг услышала тихие шаги и обернулась. Чья-то фигура исчезла за дверью ризницы. Пламя свечей снова затрепетало, и снова раздался скрип боковой двери.
— Сандро! — раздался приглушенный женский голос. Это была та самая старушка в черном. — Сандро!
Она торопливыми короткими шагами пошла к Соне.
— Вы видели дьякона? — спросила она.
Глаза ее были широко раскрыты, на бледном лице застыл испуг.
— Может, в ризнице? — откликнулась Соня. — Что-нибудь случилось?
Женщина кивнула.
— Крест…
Она поспешила к ризнице и через минуту вышла оттуда уже вместе с дьяконом. Они направились к боковой двери. Соня последовала за ними.
Небо было уже почти черным. Ледяной ветер гнал по улице крупные снежинки. Дьякон и старушка исчезли, но маленькие чугунные ворота кладбища были распахнуты.
Завядшие венки и букеты на могиле Рето Баццеля были уже припорошены снегом. Старушка стояла перед могилой, дьякон возился с крестом.
Крест был перевернут и торчал из земли нижним концом вверх.
Дьякон вытащил его из земли и, положив рядом с могилой, пошел к сараю с хозяйственным инвентарем на другом конце кладбища. Соня и старушка молча смотрели на вихрящийся снег, который становился все гуще и все плотнее ложился на испачканный землей крест.
— Меня зовут Соня Фрай, — сказала Соня, чтобы нарушить молчание.
— Сераина Биветти, — ответила старушка, и они снова замолчали.
Дьякон вернулся со штыковой лопатой, выкопал небольшую яму, поставил в нее крест, засыпал яму и притоптал землю ногой.
Сераина достала из кармана использованный пестрый бумажный носовой платок и протянула дьякону. Тот обтер крест и табличку с надписью и окинул придирчивым взглядом свою работу.
Сераина перекрестилась. Дьякон, а за ним Соня последовали ее примеру.
— Ну, попадется он мне!.. — угрожающе произнес дьякон.
— Смотри, чтобы ты ему не попался… — пробормотала Сераина.
Соня, ежась от холода, стояла у могилы своего врага и смотрела, как летний снег ложится на плечи Сераины поверх черной вязаной кофты, словно потертое боа. Когда ударил колокол, отбивая четверть, она испуганно вздрогнула.
Дьякон и Сераина, услышав колокол, как по команде, повернулись и пошли к воротам, как будто только и ждали этого сигнала. Соня пошла за ними.
У ворот кладбища они расстались.
— Урсина вытряхивает перину, — сказала Сераина на прощание.
Снег уже успел покрыть дорогу. В десяти метрах ничего не было видно. Дома на противоположной стороне улицы смутно темнели за белым занавесом. В снежной круговерти вдруг возникла чья-то фигура. Сначала она показалась Соне всего лишь полупрозрачным сгустком материи, потом проступили едва заметные очертания, и наконец обозначился цвет: желтый. Это была пожилая женщина в желтом дождевике и в брюках из черно-желтой шотландки. Не поднимая головы, она прошла мимо. Соня обернулась и смотрела ей вслед, пока она не растворилась в метели.
Соня пошла дальше. Сзади послышался шум мотора. Она отступила в сторону и прижалась к стене. Снежинки окрасились в желтый цвет в лучах двух фар. Вслед за этим материализовался и тут же вновь канул во тьму черный лимузин. Но Соня успела узнать машину «il senatore».
Следы шин вели к «Гамандеру», но лимузина перед входом уже не было. У въезда на территорию отеля Паскаль и Дарио играли в снегу, выпавшем так нежданно-негаданно.
За ярко освещенной стеклянной стеной бассейна сквозь пляску снежинок смутно проглядывала фигура фрау Куммер. Она стояла, расставив руки в стороны и закинув голову назад, словно в каком-то спортивном танце. Над термальным бассейном под открытым небом вздымался подсвеченный пар.
Из отеля вышли супруги Лютгерс. Они были одеты по-походному и делали вид, что не замечают метели. Оба держали в руках палки от воображаемых лыж и сопровождали свои шаги механическими движениями.
Внезапно и так нелепо грянувшая зима, казалось, напрочь отрезала Валь-Гриш от действительности.
Остаток дня Соня хотела провести в своей комнате. У нее не было желания встречаться ни с Барбарой, ни с «маман», ни с Бобом. Но вечером она опять надела ветровку и мокрые кроссовки и вышла из отеля.
Снегопад прекратился, с крыш уже капало. Из печных труб курился дым, и заснеженные дома с горящими окнами напоминали рождественские картинки.
На этот раз над дверью «Каза Кунигл» горел фонарь. Соня постучала, и дверь сразу же открылась, как будто ее уже ждали.
На этот раз Сераина ее узнала.
— Он в том же состоянии, — сказала она. — Вряд ли вам удастся с ним поговорить.
— Я хочу поговорить с вами.
Сераина отступила в сторону, впустила Соню в подъезд и закрыла тяжелую дверь. В доме пахло яблочным пирогом, который остывал на комоде в коридоре. Сераина явно не собиралась приглашать Соню к себе в квартиру.
— У меня мало времени. Ко мне сейчас должны прийти.
— Когда пошел снег, вы сказали, Урсина вытряхивает перину.
— Да, так у нас здесь говорят, когда идет снег в неурочное время.
— Это слова из легенды о Миланском черте.
— Это не легенда.
Соня на мгновение лишилась дара речи.
— Я вас сегодня видела в церкви. Видела, как вы молились. Кто верит в Бога, должен считаться и с чертом.
— А вы не могли бы рассказать мне эту историю? В моей книге вырваны несколько страниц.
— Я жду гостя с минуты на минуту. Приходите завтра. — Сераина открыла дверь, недвусмысленно давая Соне понять, что ей не до нее. — После обеда. Я обедаю рано.
Соня прошла мимо нее на крыльцо.
— Когда моя мать была молодой, ей однажды ночью приснилась Урсина. Она плакала кровавыми слезами, сказала мать. А утром ее черные волосы стали белыми как снег.
Когда она шла назад, вдруг погасли все огни. Улица погрузилась во мрак. Дома ослепли и, не мигая, смотрели черными четырехугольниками окон. Вместе с огнями исчезли и звуки. Бубнивший где-то вверху телевизор резко умолк.
Соня остановилась и поискала в сумке фонарик. Но он остался в комнате. Она двинулась дальше. Почти на ощупь.
На главной улице тоже была непроницаемая темень. В окнах кое-где помигивали свечи и сновали тени.
Соня побежала. Там, где обычно, как пассажирский лайнер в море, сиял окнами «Гамандер», теперь лишь чернел зловещий силуэт.
Но когда она добежала до въезда на территорию отеля, послышался шум запускаемого генератора. «Гамандер» медленно зажег огни, которые, несколько раз моргнув, вошли в нормальный режим и горели ровно.
В деревне по-прежнему было темно.
В эту ночь Соня даже не пыталась уснуть без теместы. Но когда она проснулась, действие таблетки кончилось, а ночь еще нет.
Ей приснилось, что она слышит какие-то звуки. Позвякивание, побрякивание, постукивание — как будто Паваротти порхал по своей клетке. Звуки были настолько явственными, цветными и трехмерными, что она включила свет и прошла в ванную.
Но никакой клетки там не было. Она увидела лишь огарок свечи, которую оставила в раковине на тот случай, если отключат генератор. Его тарахтение все еще было слышно где-то внизу.
Она вернулась в комнату и отодвинула занавеску на окне. В деревне света все еще не было. Но питавшийся от генератора уличный фонарь на автостоянке перед отелем бросал тусклый круг света на мокрую дорогу.
Соне вдруг показалось, что в этом круге она на секунду увидела чью-то фигуру.
На следующее утро снег в деревне растаял. Но когда ветер изредка приподнимал завесу тумана, вершины гор поблескивали белизной.
К Соне на утро был записан доктор Штаэль. На этот раз у него не было ни головной боли, ни похмельного синдрома.
— Так что решите сами, какой вид массажа мне сейчас больше подходит, — попросил он.
