Подняв голову, она увидела стоявшую в дверях Хоуп.
— Я должна рассказать тебе, что со мной случилось, — сказала Салли.
— Ты влюбилась в кого-то?
— Нет-нет!
— В мужчину?
— Нет.
— В другую женщину?
— Да нет же!
— Ты просто больше не любишь меня?
— Я не знаю, что и кого я люблю. Я чувствую… даже не знаю, как это сказать… ну, будто я тускнею, как старая фотография.
Хоуп сочла, что это псевдоромантическое заявление, полное жалости к себе, сейчас крайне неуместно, и, разозлившись, с трудом сдержалась, чтобы не дать выход накопившемуся раздражению.
— Знаешь, Салли, — произнесла она так холодно, что это удивило ее саму, — у меня нет желания обсуждать все нюансы твоего душевного состояния. Ясно, что все идет наперекосяк. Что ты собираешься с этим делать? Я уже не в силах жить здесь, словно на минном поле. Либо нам надо расстаться, либо… я не знаю что. Что ты предлагаешь? Я не могу больше болтаться в подвешенном состоянии, как на каком-нибудь аттракционе.
— Я не обдумала это толком, мне было не до того, — покачала головой Салли.
— Ах вот как! — вскипела Хоуп. Она даже почувствовала укол совести оттого, что злость доставляет ей такое удовлетворение.
Салли хотела было ответить, но не стала.
— Сейчас меня волнует другая проблема, — сказала она. — И она касается нас обеих, нашей жизни.
Салли вкратце рассказала Хоуп о письме из Ассоциации адвокатов и о том, что бо́льшая часть их сбережений пропала — по крайней мере, на данный момент, так что ей потребуется немало времени, чтобы отыскать пропавшие деньги и вернуть их, оформив соответствующие документы.
Хоуп в ужасе слушала ее.
— Ты шутишь? — воскликнула она.
— Если бы!
— Но это же были не только твои деньги, но и мои тоже! Ты должна была посоветоваться со мной.
— Надо было действовать быстро, чтобы Ассоциация не наложила на меня санкции.
— Это понятно. Но не оправдывает того, что ты не пожелала снять чертову телефонную трубку и сообщить мне об этом.
Салли ничего не ответила.
— Итак, мы не только на грани разрыва, но, оказывается, еще и разорены?
Салли кивнула:
— Не совсем, конечно. Но до тех пор, пока я не разберусь…
— Да-а, это просто потрясающе. Превосходно, блин, дальше некуда! И что, скажи на милость, мы теперь будем делать?
Хоуп встала и принялась мерить шагами гостиную. Она была в такой ярости, что ей казалось, будто в комнате становится то темнее, то светлее, как при колебаниях напряжения в сети.
Салли хотела ответить: «Я не знаю», но тут зазвонил телефон.
Хоуп крутанулась на месте, уставилась на аппарат испепеляющим взором, словно он был виноват во всех их несчастьях, и устремилась к нему, бормоча по дороге ругательства.
— Да? — резко бросила она в трубку. — Кто это?
Салли, пришибленная вторгшимся в их жизнь хаосом, заметила, как вдруг застыло лицо Хоуп.
— В чем дело? — спросила она. — Что-нибудь случилось?
Хоуп ничего не ответила, слушая собеседника на другом конце провода. Затем она кивнула и произнесла:
— Господи Исусе, черт побери! Сейчас я дам вам ее. — Повернувшись к Салли, она сказала: — Да. Нет. Поговори с ним сама. Это Скотт. Тот подонок опять преследует Эшли и играет по-крупному.
Скотт приехал через час. Позвонив в дверь, он услышал лай Потеряшки. Ему открыла Хоуп, и секунду-другую они, как обычно, неловко молчали, затем Хоуп, посторонившись, сказала:
— Привет, Скотт. Заходите.
Он удивился, увидев ее заплаканные глаза, так как считал, что в паре Хоуп-Салли шишки достаются в основном Салли. Впрочем, у его бывшей жены характер был тоже не сахар.
Войдя в гостиную, он, вместо приветствия, спросил:
— Ты говорила с Эшли?
— Пока ты ехал сюда, — кивнула Салли. — Она повторила мне все то, что рассказала тебе. Она потеряла работу, и у нее неприятности в колледже. — Салли вздохнула. — Боюсь, мы недооценили настойчивость Майкла О’Коннела.
— Хм, настойчивость. Мягко сказано. Но вряд ли мы могли предвидеть это. Однако мы должны помочь Эшли выпутаться.
— Мне казалось, что ты тогда ездил в Бостон именно с этой целью, — холодно бросила Салли, изогнув брови. — И прихватил с собой пять тысяч аргументов.
— Да, — так же холодно отозвался Скотт. — Но это не сработало. Давайте думать, что делать дальше.
Все замолчали.
— Эшли надо помочь! — не выдержала Хоуп. — Но как? Что мы можем предпринять?
— Есть же, в конце концов, законы, — сказал Скотт.
— Да, но как ими воспользоваться? — продолжала Хоуп. — И какие именно законы этот тип нарушил? Он не нападал на нее, не бил, не угрожал. Он твердил, что любит ее, преследовал ее и портил ей жизнь с помощью компьютера. Это нанесение вреда с помощью мошенничества.
— Это преследуется законом, — заметила Салли, но осеклась.
— Вряд ли это сводится к компьютерному мошенничеству, — возразил Скотт.
— Оно было анонимным, — вздохнула Салли.
Все опять удрученно замолчали. Скотт, откинувшись на спинку стула, объявил:
— У меня неделю назад возникла очень неприятная проблема. Неприятность была учинена мне анонимно с помощью компьютера. Мне вроде бы удалось справиться с этой проблемой, но…
— У меня случилось то же самое, — сказала Хоуп, помолчав.
Салли удивленно вскинула голову, а Хоуп, указав на нее пальцем, добавила:
— И у нее тоже. — Она встала. — Я думаю, всем нам не мешает выпить. — Направляясь на кухню за новой бутылкой вина, она бросила через плечо: — И как следует.
Салли и Скотт растерянно переглянулись.
* * *
Сидящий напротив меня офицер Массачусетского управления полиции казался на первый взгляд довольно приятным человеком и ничем не напоминал жесткого, уставшего от несовершенства мира персонажа полицейских романов. Он был среднего роста и обыкновенного сложения, носил синий блейзер и скромные брюки цвета хаки. Волосы песочного цвета были коротко острижены, над верхней губой кустились трогательные усики. Если бы не девятимиллиметровый «глок», поблескивавший ледяной чернотой в кобуре у него под мышкой, его можно было бы принять за страхового агента или университетского преподавателя.
Откинувшись в кресле и не обращая внимания на звонивший телефон, он спросил:
— Итак, вас интересует преследование?
— Да, с исследовательской точки зрения, — ответил я.
— То есть это нужно вам для какой-то книги или статьи, а не для личного использования?
— Я не совсем понимаю ваш вопрос.
Он усмехнулся:
— Я имею в виду, что это, может быть, вроде того случая, когда человек звонит доктору и говорит: «Один мой друг просил узнать о симптомах… мм… болезней, передающихся половым путем, — ну, там, сифилиса или гонореи. Он — мой друг то есть, а не я — испытывает сильные боли, и его интересует… мм… как он мог заразиться такой болезнью».
Я отрицательно покачал головой:
— Вы думаете, что меня кто-то преследует и я хочу…
— Или вы сами намереваетесь преследовать кого-то, — лукаво усмехнулся он, — и пришли сюда, чтобы разузнать, как это лучше организовать, избежав ареста. Человек, зациклившийся на преследовании, вполне способен на такой невероятный поступок. Этих людей нельзя недооценивать. Особенно когда они берутся за дело всерьез. Для человека, одержимого идеей преследования, это целая наука. И искусство.
— Наука?
— Да. Он тщательно исследует не только того, кого он выбрал в качестве жертвы, но и все его окружение. Его семью, друзей, работу, школу. В какой кинотеатр они ходят, в каком ресторане обедают, где заправляют и чинят автомобиль, покупают лотерейные билеты и прогуливают собаку. Он собирает информацию всеми доступными средствами, легальными и нелегальными, изучает и оценивает ее, строит планы. Он целиком сосредоточен на своем объекте и нередко может предсказать следующий шаг человека, словно читает его мысли. Он знает его чуть ли не лучше, чем тот знает самого себя.
— Но что движет такими людьми?
— Психологи затрудняются с ответом на этот вопрос. Одержимость — всегда в какой-то степени загадка. Очевидно, не вполне благополучное прошлое.
— Это, наверное, мягко сказано.
— Да, возможно. Я думаю, копни чуть поглубже — и найдешь кучу дерьма. Жестокое обращение в детстве. Насилие. Сами понимаете. — Он покачал головой. — Эти ребята, одержимые преследованием, очень опасны. У них нет ничего общего с обычными преступниками мелкого пошиба. Их жертвами может стать кто угодно: и кассирша в супермаркете, за которой охотится бывший бойфренд, и голливудская кинозвезда с миллионными гонорарами, ставшая жертвой навязчивого поклонника. Все в одинаковой опасности, потому что если уж это втемяшилось им в голову, то они доберутся до своей жертвы во что бы то ни стало. А полицейские меры со всеми их запретами и законами о киберпреследовании рассчитаны лишь на раскрытие преступления, а не на предотвращение его. И типы с навязчивой идеей преследования знают это. А самое страшное, что часто им ровным счетом наплевать. У них иммунитет против любых правовых санкций. Разорение, тюремное заключение, смерть — все это их не особенно пугает. Чего они действительно боятся, так это потерять из виду свой объект. Этот стимул сильнее всех других, и преследование человека становится для них единственным смыслом жизни.
