И Касьянин решился.
Высунувшись насколько можно за пределы балкона, он вытянул руку с лампой и, поколебавшись несколько секунд, разжал пальцы.
Бесшумно и тяжело лампа, наполненная бензином, скользнула вниз и понеслась, понеслась к роскошной машине, посверкивающей в лучах солнца лаком, хромом, никелем, полированной пластмассой и прочими достижениями человеческой цивилизации. На всем протяжении ее полета Касьянин не спускал с нее глаз, подталкивая, поправляя, чтобы восходящие потоки горячего воздуха не увели ее в сторону. Но погода стояла тихая, воздух был неподвижен, словно вся природа находилась в каком-то оцепенении.
Касьянину повезло — лампа упала на переднее сиденье, рядом с водительским.
Но стекло было столь тонким, что она раскололась, распалась. Обостренный смертельной опасностью, Касьянин услышал звук раскалывающегося стекла.
Дальнейшее он уже представлял себе — хоть и на мягкое сиденье упала лампа, но бензин наверняка расплескался на водительское кресло, на приборную панель, на пол.
Что делать дальше, Касьянин уже знал — что-то подобное он когда-то слышал, может быть, даже сам писал об этом, или же он все это придумал вот в эти секунды ужаса перед предстоящей смертью, которая уже ломилась в дверь его квартиры. В том, что ломится смерть, торжествующая и наглая, с мордатой ухмылкой Евладова, он не сомневался.
Стараясь все делать четче, осторожнее, но в то же время и без промедления, Касьянин вынул из пачки сигарету, осторожно прикурил от спички. Вдохнув несколько раз дым, он закашлялся, но сигарета разгорелась. Касьянин поступил с ней точно так же, как минуту назад с колбой, — вытянув руку над пропастью, разжал пальцы, и сигарета полетела вниз.
И он видел сверху, с ужасом и беспомощностью видел, как она, подчиняясь невидимым потокам воздуха, струящегося вдоль дома, уходила и уходила в сторону от машины.
И, наконец, упала на асфальт.
Не сдержавшись, Касьянин простонал — он не в силах был взглядом, волей, всеми своими флюидами, если таковые и были в нем, пересилить поток воздуха и заставить, вынудить сигаретку изменить направление полета. Заглянув в несколько ящичков, распахнув нижнюю дверцу шкафа, Касьянин не увидел ничего, ну совершенно ничего, что могло бы ему помочь в эту секунду. Молоток, плоскогубцы, клещи, разводной ключ, которым ему приходилось подтягивать гайки, устранять течь, менять смеситель на кухне и в ванной...
Он в сердцах бросил дверцу, и в этот момент взгляд его упал на пол балкона, где у самой стенки лежал, давно уже ржавел и ждал этого вот дня небольшой, сантиметров шесть-семь, гвоздик. Дрожащими руками, стараясь не слышать грохота из прихожей, Касьянин взял гвоздик, более всего опасаясь уронить его, потерять, лишиться сокровища, которое должно ему помочь, а там кто знает, может быть, и спасти.
— Спокойно, дорогой друг, спокойно... — сказал Касьянин себе.
Он вынул из пачки вторую сигарету и осторожно раскурил ее, стараясь, чтобы и огонек спички не погас, чтобы сигарета не выпала из дрожащих пальцев, не свалилась вниз. При этом помнил, не мог не помнить о том, как быстро на такой жаре испаряется бензин в машине, как быстро он просыхает, что он наверняка нашел какую-нибудь щель в полу и вытекает, вытекает на горячий асфальт, испаряется быстро и навсегда.
Когда сигарета была раскурена, Касьянин осторожно, со стороны фильтра, воткнул в нее найденный гвоздик. Он вошел легко, даже охотно, словно сам ждал этого момента. Теперь сигарета весила в несколько раз больше, потоки восходящего воздуха уже не должны сбить ее с нужного направления. Вытянув руку как можно дальше за пределы балкона, Касьянин отпустил сигарету, доверив ей самой найти цель.
И она ее нашла.
Сигарета в точности повторила полет лампы и упала на то самое сиденье, где всего две-три минуты назад приземлилась электрическая трехсотваттная лампа, наполненная бензином.
Огонь вспыхнул сразу и сразу охватил оба передних сиденья, пол, приборную панель. Даже отсюда, с высоты двенадцатого этажа, Касьянин слышал деловитый гул огня, который с жадностью набросился на роскошную обивку, на прекрасную пластмассу, на все эти приборчики, которыми снабдили машину лучшие немецкие автомастера. Касьянин смотрел сверху вниз, и вот уже из почти невидимого в солнечном свете огня начал пробиваться и набирать силу черный дым — это был уже цвет горящей резины, горящей пластмассы и прочего дерьма, которым была набита эта потрясающая машина.
Во дворе послышались крики, краем глаза Касьянин увидел бегущих к машине людей, из окон высовывались встревоженные жильцы. Шум во дворе уже достиг того уровня, который должен был привлечь внимание евладовских ребят. Тем более что, как надеялся Касьянин, один из них наверняка выглядывал в окно — должен же кто-то стоять на стреме, на атасе, на шухере!
И действительно, грохот на площадке затих, звонок тоже замолчал. Касьянин осторожно протиснулся в квартиру, запер дверь, не забыв прихватить с собой спички и сигареты, чтобы не осталось на балконе ничего, ну совершенно ничего, связанного с огнем. К балконной двери он придвинул кресло, подперев его журнальным столиком, чтобы никому и в голову не пришло, что балконом кто-то мог воспользоваться для своих подлых целей.
Судя по тому, как набирающие силу клубы черного дыма при полном безветрии поднимались и проплывали вверх мимо касьянинских окон, машина продолжала пылать и, кажется, даже разгоралась еще больше. Не удержавшись, Касьянин подошел к окну, чуть приоткрыл штору и, прижавшись лицом к стеклу, глянул вниз. Так и есть — открытый «Мерседес» пылал ярким пламенем, а Евладов со своими бандю-гами стояли вокруг в каком-то оцепенении, даже не пытаясь что-то сделать и спасти то, что еще можно было спасти. Вряд ли им могло прийти в голову, что пожар устроил Касьянин. Несколько раз Евладов посмотрел вверх, но, похоже, его просто интересовало, как высоко поднимаются клубы дыма.
Через некоторое время раздалась сирена пожарной машины, видимо, потрясенные жильцы уже успели оповестить о пожаре, потом примчался милицейский «газик», и евладовские ребята, потоптавшись, ушли, растворившись в толпе.
Сейчас, когда собралось столько народу, когда подъехали и пожарные, и милиция, им было явно не до Касьянина, независимо от того, дома он отсиживался или успел скрыться.
Солнце зашло за ближайшую башню, и во дворе сразу наступили предвечерние сумерки. Сероватое небо над головой еще дышало зноем, но на дне колодца из многоэтажных башен стало прохладнее и сумрачнее.
Еще раз обойдя квартиру и собрав все, что не успел днем, Касьянин решил уходить. Он понял, что оставаться на ночь ему здесь нельзя, слишком опасно.
Теперь, когда Евладов потерял такую роскошную машину, он ни перед чем не остановится. Сама ли вспыхнула машина, поджег ли кто, сделал ли это Касьянин или кто другой — уже не имело значения.
Касьянин обшарил карманы пиджаков, брюк, выгреб все деньги, телефонные жетоны, все, что могло пригодиться в его дальнейшей жизни, о которой он сейчас не имел ни малейшего представления. Единственное, что он знал наверняка, — надо продержаться до завтрашнего дня, получить в редакции деньги и уехать первым попавшимся поездом независимо от того, куда он направляется.
Перед тем как выйти, Касьянин отодвинул от балконной двери кресло и выглянул во двор. Вокруг сгоревшей машины все еще толпился народ, соседи обсуждали случившееся, от самой машины поднимался легкий прозрачный дымок. В стороне стояла пожарная машина, а рядом человек в форменной фуражке что-то записывал, видимо, заполнял бланк протокола. Ни Евладова, ни его ребят Касьянин не заметил, но все же выйти из дома не решился.
А вышел, когда уже совсем стемнело и двор опустел. Он видел, как черные останки евладовской машины погрузили на грузовик и увезли. Теперь на этом месте было лишь темное пятно на асфальте. Осмотрев двор через приоткрытую дверь, Касьянин быстро вышел и тут же свернул за ближайший угол.
Он уже знал, куда ему надо идти, знал самое безопасное место в городе. И ему не нужно было через весь город добираться к Анфилогову, вламываться в квартиру главного редактора или маяться на вокзале, где его будут будить каждые полчаса, проверять документы, требовать билет и допытываться, кто он, откуда, куда...
Оказавшись в тени дома, Касьянин выглянул на освещенную дорогу. Он стал осторожным и даже сам удивлялся той опасливости, которая появилась в нем, — на каждом шагу ждал подвоха, засады, чуть ли не облавы и, в общем-то, был прав.
Все события последних дней доказывали, что до сих пор он жил слишком уж безрассудно и легкомысленно.
Из-за поворота показался автобус. Он был ярко освещен изнутри и пронесся с немногими своими пассажирами каким-то праздничным и торопящимся. Потом показались две легковушки, Касьянин переждал и их. Уже хотел было шагнуть на освещенное пространство, но тут появилась компания парней. Их было человек пять-шесть, шли они быстро, молча и явно с какой-то целью. С такими лучше не встречаться, тем более что это могли быть и евладовские ребята.
