И другие вопросы настигали меня, пока я бежал. И я начал думать, что опоздал. Слишком поздно.
* * *
Дверь мягко распахнулась, открывая освещенную луной комнату. Он был едва виден. Только бледный отблеск его улыбающегося лица. Она почувствовала, как в ее животе зародился горячий, больной колодец ужаса, а по коже пробежал холодок. Он шагнул в комнату, и она увидела, что у него в руках пистолет с длинным глушителем, привинченным к дулу. Он поднес длинный тонкий палец к губам и присел перед ней. Она увидела, как за ним в дверь вошел еще один китаец в костюме. Зимо заговорил с ней шепотом.
"Я не собираюсь убивать тебя. Ты мне очень интересна. Я собираюсь убить его". Он указал на спящего Хоффстаддера: "Он мне не нужен. Но ты мне нужна. Мне нужно, чтобы ты объяснила мне многие вещи. Поэтому я заберу тебя с собой. И тогда, - он подошел ближе, пристально глядя в ее широко раскрытые глаза, - у нас завяжутся очень напряженные отношения. Я буду как бог в твоей жизни. Я могу причинить тебе столько боли, больше боли, чем ты можешь себе представить, но я могу принести тебе мир, спокойствие, спасение, даже процветание. Все, что тебе нужно делать, - это слушаться меня и быть моим другом. Ты понимаешь?"
Во рту у нее пересохло. Она дрожала: "Я не понимаю, о чем вы говорите".
Я должен знать все, что у тебя на уме. Теперь ты принадлежишь мне".
Она уставилась на него, парализованная ужасом, затем заметила движение у двери и подняла голову. Другой китаец нахмурился, глядя на пустое место в трех футах перед собой. Он пробормотал "Wǒde mā ya...", что, как она знала, означало "О, моя мать", потянулся к ножке кровати, чтобы опереться, но не удержался и рухнул на пол.
Зимо вскочил на ноги. В дверном проеме быстро двигалась какая-то фигура. Зимо пошатнулся назад. Казалось, что его бьет какой-то человек. Марион навалилась на Хоффстаддера, который вскрикнул в бессвязной тревоге.
Теперь две фигуры, казалось, схватились друг с другом, шатаясь взад и вперед, сталкиваясь с дверью, сбивая мебель. Послышались ворчание, сдавленные крики. Оба мужчины упали, затем Зимо поднялся на ноги и направился к двери. Другой мужчина схватил его за ногу, поднялся на ноги, опрокинул Зимо на пол и начал пинать его внутренней стороной бедра и наносить удары по ноге. Зимо вскрикнул, отбил удар, отпустил ногу и скрылся из виду.
Другой мужчина встал на одно колено, указал на нее и Хоффстаддера и сказал: "ОДИН! Не двигайтесь. Я здесь, чтобы отвезти вас домой!"
И он ушел.
Она поднялась с кровати и подошла к окну. Она увидела, как Зимо, сильно хромая, шатаясь, пересек двор и вышел на тускло освещенную дорогу, а затем побежал в сторону шоссе Махарлика на въезде в город. Он словно растворился в тени, и Хоффстаддер присоединился к ней у окна. Вместе они наблюдали, как другой мужчина с крыльца ворвался во двор, распахнул ворота и вышел на дорогу. На мгновение он замер, неуверенно глядя направо и налево.
Марион и Хоффстаддер заговорили одновременно.
"Он пошел в ту сторону!"
"Он сильно хромал. Он ранен".
Мужчина показал на них пальцем и прорычал: "Не двигаться! Стойте там!"
Затем он побежал за Зимо. Марион и Хоффстаддер на мгновение посмотрели друг на друга. Она сказала: "У нас в комнате труп. Он китаец, или был им". Она мгновение смотрела на тело: "Теперь он мертва".
Хоффстаддер посмотрел на тело, потом на нее: "Почему ты не разбудила меня?"
"Все произошло так быстро. А потом появился этот человек. Как ты думаешь, он действительно ОДИН?".
"Понятия не имею. Если эти парни - китайцы, то, наверное, он".
Они повернулись и снова уставились в окно.
Глава Двадцатая
Мне было больно везде. Зимо был зверюгой. Бороться с ним было все равно, что бороться с драконом Комодо. Он был безумно быстрым, неестественно сильным и диким. Я застал его врасплох и знал, что сильно ранил его. Я нанес ему пару прямых ударов в челюсть, от которых у любого другого потух бы свет, и пару хороших хуков в ребра. Ему это не понравилось, и он уже собирался уходить, но я повредил ему ногу, и он не собирался уходить далеко.
Он причинил боль и мне. Он был "грязным" бойцом, он царапал и кусал меня, а также наносил удары кулаками и ногами. Но в тот момент мне было на это наплевать. Я хотел Зимо, и мне было все равно, что мне придется сделать, чтобы заполучить его. Голос в моей голове подсказывал мне, что нужно быть осторожным. Он не был человеком, которого можно недооценивать, и, вероятно, он был наиболее опасен, когда был сильно ранен. Но я не мог заставить себя быть осторожным. Я продолжал видеть Галлин, залитую кровью, и ярость толкала меня вперед.
Когда я бежал, не обращая внимания на боль в легких, я мог видеть его извилистый силуэт на фоне огней шоссе, бредущий впереди меня сломанным, спотыкающимся бегом. Он направлялся к вертолету.
Я удвоил усилия, бежал на носочках, чтобы придать себе дополнительную, болезненную скорость. Я знал, что не смогу продолжать в том же духе, но я также знал, что не могу остановиться. Он не мог уйти, и ни за что на свете он не уйдет с телом Галлин. Не сейчас, когда в моем еще теплится жизнь.
Он вышел на главную дорогу и перешел ее по диагонали, как я раньше, но поднял руки вверх, заставляя машины и мотоциклы визжать и останавливаться. Несколько машин чуть не сбили его. Его высокое, угловатое тело шаркало и ковыляло по черному асфальту в сторону парка. Я помчался за ним и снова перемахнул через забор на зеленую территорию.
Он все еще опережал меня, хромая, волоча правую ногу, время от времени издавая крик боли. Я перешел на быстрый бег, сокращая расстояние, быстро и уверенно. Я вытащил "Максим" из-под мышки. Он нужен был мне живым для допроса, но внутри меня кипел дикий гнев, который я с трудом контролировал.
"Стой! Зимо Чу! Остановись сейчас же, или я тебя пристрелю!"
Он не остановился. Он издал еще один крик боли, но продолжал идти. Я подумал о том, чтобы выстрелить ему в ногу. Он приближался к вертолету.
Я поставил ноги и зарычал: "Стой!".
Он остановился. Пошатываясь, он сделал еще один шаг вперед и уперся в борт вертолета. Он наполовину повернулся и упал спиной к вертолету. Его правая рука сделала странное дергающееся движение, и вдруг яростная, жгучая боль пронзила мою правую руку. Моя рука была парализована болью. Зимо начал смеяться. Я посмотрел вниз и увидел, что из моего плеча торчит пятиконечный сюрикен.
Он дернул дверь вертолета. Я дотянулся левой рукой и выдернул зазубренную звезду из сустава. Боль была неописуемой. Я выронил звездочку и попытался переложить пистолет в левую руку. Зимо, хромая и подпрыгивая, вылез из кабины с оружием в руках и теперь пытался опереться о вертолет, чтобы прицелиться. Я поднял "Максим" в левой руке и попытался выровнять его, но моя рука дрогнула.
Он выстрелил, но выстрел прошел мимо, и он, пошатываясь, сделал пару шагов вперед. Я понял, что мне придется убить его. Я прицелился ему в живот, и он снова выстрелил. Снова выстрел прошел мимо, и он злобно выругался. Боль в ноге, должно быть, была мучительной. Все его тело дрожало от усилия удержаться в вертикальном положении. Он поднял оружие. Я прицелился ему в грудь. Раздалось два громких удара, как от петард. Зимо Чу посмотрел на небо и упал на спину, его бледный, небесно-голубой костюм стал черным в ночи. Я не стрелял.
Галлин была там, как видение из кошмарного фильма-слешера, вся в крови, держа в руках свой Sig Sauer 365XL.
Я хмуро посмотрел на нее: "Я думал, ты мертва".
"Почему?" Ее голос был почти пронзительным.
"Ты лежала там", - я жестом показал на вертолет, - "вся в крови".
"Это не моя проклятая кровь! Это кровь той бедной женщины из отеля! В следующий раз померь мне пульс. Ты что, новичок? Где Хоффстаддер и Марион?"
