– Да, там есть все, что необходимо.
Они молча прошли по коридору и спустились по лестнице. Лицо Фрэнка было подобно каменной маске. Этажом ниже прошли по точно такому же коридору и остановились у предпоследней двери справа. Морелли осторожно постучал.
– Входите, – отозвались в ответ.
Инспектор открыл дверь.
В просторном зале, стены которого были окрашены блестящей сероватой краской, за длинным прямоугольным столом сидело немало народу: Никола Юло, доктор Клюни, начальник Службы безопасности Ронкай и еще какие-то два человека, которых Фрэнк прежде не видел.
При его появлении все замолчали.
Запах паленого, который Фрэнк ощутил раньше, усилился. Наступила классическая пауза – словно кого-то застали, когда он запустил пальцы в вазу с мармеладом. Фрэнк подумал, что это их дом, и они имеют полное право проводить какие угодно совещания, с ним или без него. Однако общая атмосфера настораживала. Никола отводил глаза, не находя мужества посмотреть Фрэнку в лицо, и выглядел довольно растерянным, как незадолго до этого и Морелли. Фрэнк предположил, что в его отсутствие комиссару устроили хороший нагоняй за то, что расследование до сих пор не дало никаких результатов.
Ронкай первым разрядил обстановку. Он поднялся и шагнул ему навстречу.
– О, Фрэнк, здравствуйте. Садитесь, мы как раз в ожидании вас обсуждаем положение дел. Думаю, вы не знакомы с доктором[41] Аленом Дюраном, генеральным прокурором, который лично занимается этим расследованием…
Ронкай указал на невысокого человека со светлыми, редкими волосами и глубоко посаженными глазками, в очках без оправы, сидевшего во главе стола. На нем был элегантный серый костюм, который, однако, не придавал ему желаемого импозантного вида. Он слегка кивнул в ответ на слова Ронкая.
– Это инспектор Готте из Компьютерной службы криминального отдела…
Тут кивнул человек, сидевший слева от Дюрана, – загорелый темноволосый юноша, явно посещавший спортивный зал в любое свободное время, пляжи летом и солярий зимой. Он скорее походил на хиппи, нежели на полицейского.
Затем Ронкай обратился к тем, кого представил.
– А это Фрэнк Оттобре, специальный агент ФБР, призванный сотрудничать с полицией Княжества для расследования дела Никто.
Фрэнк сел рядом с Клюни, почти напротив Никола. Хотел встретиться с ним взглядом, но не смог. Тот упрямо смотрел под стол, будто что-то потерял там.
Ронкай вернулся на свое место.
– Так вот, теперь мы тут все и можем двигаться дальше. Фрэнк, мы собирались заслушать доклад доктора Клюни, он изучил записи телефонных звонков на радио.
Клюни пододвинулся поближе к столу, взял папку с заметками, лежавшую перед ним, и прочистил горло, будто собирался читать лекцию в университете.
– После более глубокого анализа, чем тот, какой я мог сделать во время телефонного разговора, я пришел в общем и целом к тем же выводам. Речь идет о чрезвычайно сложном субъекте, с типологией которого, определенно могу сказать, мне никогда не доводилось сталкиваться. Есть отдельные детали в его modus operandi,[42] какие с полным основанием позволяют охарактеризовать его, как типичного серийного убийцу. Например, приверженность к определенной территории: он действует исключительно в пределах Княжества. Предпочтение холодному оружию, что позволяет ему иметь прямой контакт с жертвой. Скальпирование жертвы, если угодно, можно рассматривать как некий фетишистский ритуал и в узком смысле как использование избыточных средств – у американцев есть для этого емкое словечко «overkilling». Уродуя труп, убийца стремится показать свое полное превосходство над человеком, которого решил сразить. Временные промежутки между убийствами тоже вписываются в общую картину. Вот почему до сих пор все могло бы казаться нормальным…
– Однако? – произнес Дюран низким басом, который никак не вязался с его тщедушным видом.
Клюни сделал эффектную паузу. Снял очки и потер переносицу. Фрэнк уже видел однажды эту пантомиму, создававшую впечатление, будто Клюни обладает особым умением удерживать внимание собеседников. Клюни снова надел очки и ответил Дюрану.
– Совершенно верно. Вот тут и начинаются «однако»… Субъект обладает огромным лексическим богатством и необыкновенной способностью к абстрактному мышлению. Он создает порой прямо-таки поэтические, хотя и горькие образы. И то определение, которое он дает самому себе, – «некто и никто» – тоже вполне отвечает высказанным выше оценкам. Кроме того, что он обладает острым умом, это человек с высокой культурой, имеющий высшее образование, я бы сказал, гуманитарное, возможно, университетское – в противовес представлению об обычном серийном убийце, человеке, бывает, из средних слоев, недостаточно культурном и образованном. В подавляющем большинстве случаев это люди с довольно низким коэффициентом умственного развития. И один момент смущает меня особенно…
Снова пауза. Фрэнк наблюдал, как психопатолог повторяет процедуру с очками и потиранием переносицы. Дюран воспользовался этим, чтобы прочистить и свои стекла.
Аплодисменты при поднятом занавесе,[43] Клюни. Очень хорошо, мы все тут на твоей стороне, но давай дальше, пожалуйста. И решись, наконец, надеть контактные линзы.
– Судя по телефонному звонку, существует что-то, что едва ли не принуждает его к преступлению, убийству. Когда за этим стоят события, вызывающие расстройство личности – угнетающая атмосфера в семье, жестокие родители, перенесенные страдания, пережитые унижения или другие подобные вещи, тогда все понятно. Но здесь налицо поведение, характерное скорее для раздвоения личности, как если бы в субъекте как бы сосуществовали одновременно два разных человека. И тут мы опять возвращаемся к «некто и никто», о котором говорилось выше…
Чушь собачья, подумал Фрэнк. Стилистическое упражнение на пустом месте. Нарисовать портрет убийцы, может быть, и полезно, но это ничего не решает.
Речь ведь идет о человеке, который не только действует, но и думает, и немало думает, прежде чем действовать. Исключительным образом, к тому же. Чтобы взять его, нужно было пойти дальше – нужно мыслить еще более четко.
Он не сказал этого из опасения, что простую констатацию факта примут за неуместный восторг.
Потом заговорил Дюран, и выслушав его, Фрэнк вынужден был признать, что он специалист – знает, как вести подобного рода совещания.
– Месье, мы все здесь свои, никто нас не слышит. И у нас тут не соревнование в уме и ловкости. Я попросил бы вас незамедлительно выложить на стол все ваши соображения, даже если они кажутся самыми банальными. Никогда ведь не угадаешь, откуда появится нужная мысль. Начну первым. Что можно сказать об отношении убийцы к музыке?
Клюни пожал плечами.
– Это еще один спорный аспект. Опять же «некто и никто». С одной стороны, его увлечение музыкой очевидно – он очень хорошо знает ее и очень любит. Музыка, думается мне, представляет для этого человека главное убежище, некое психологическое логово. С другой стороны, использование музыки для передачи нам неких указаний, примет своей будущей жертвы, вовлекает нас в губительную музыкальную игру, этим своим оружием он бросает нам вызов. Он полагает, будто превосходит нас, хотя движет им как раз чувство неполноценности и неудовлетворенности. Видите? Снова «некто и никто»…
Юло поднял руку.
– Пожалуйста, комиссар.
– Как вы можете объяснить, помимо психологической мотивировки, зачем ему скальпы? Ладно, скажу проще. Что он делает с ними, с лицами этих несчастных? На кой они сдались ему?
В комнате воцарилось молчание. Это вопрос каждый наверняка уже не раз задавал самому себе. Теперь он прозвучал вслух, и молчание означало, что не найдено даже намека на ответ.
– Ну, на этот счет, я, как и каждый из вас, могу только строить предположения, и все они будут в равной мере правомочны до тех пор…
– Может быть, он страдает из-за своей уродливой внешности, и потому мстит? – спросил Морелли.
– Конечно, возможно. Однако имейте в виду, что с уродством особо не попрячешься. Неприятная внешность всегда запоминается людям, согласно известному уравнению «некрасивый – наверняка злодей». Если бы у нас тут где-то разгуливал кто-то, похожий на Франкенштейна,[44] его несомненно давно заметили бы. Такого человека нельзя не заметить.
– И все же мне кажется, такую версию не следует отметать априори, – произнес Дюран своим рокочущим басом.
– Конечно, нет. Никакую возможность нельзя исключать, к сожалению.
– Спасибо, доктор Клюни.
Ронкай закрыл эту часть обсуждения и обратился к инспектору Готте, который до сих пор только молча слушал.
– А вы, инспектор, что скажете?
