Мысль неприятно поразила его; майор постарался отбросить ее, она, не желая сдаваться, все равно напоминала о себе. В конце-то концов с Лукьяновым они вовсе даже не были такими уж давними приятелями, как с Процентом, а ведь говорят, что старый друг лучше новых двух. Лучше? Ну уж дудки!
Около метро продавали газеты, в глаза бросился жирный заголовок: «Ночь смертей». Валентин купил газету и, на ходу развернув ее, буквально остолбенел.
Богданова толкали озлобленные пешеходы, до сознания его сквозь какую-то пелену доносилось милое сердцу простого совет… русского человека: «Урод!», «Козел!», «Встал тут!», «Заснул, что ли?!»
Уносимый бурным людским потоком на другую сторону улицы, Валентин повторял:
«Ну и дела… Новый Оборотень…»
Со смертью Олеандрова неизвестный злодей-убийца, казалось, отнял у Богданова что-то дорогое. Нет, все-таки маловато общался Валентин с профессором Стародумцевым, не привык он к мысли о безнадежности мщения, не желал подставлять другую щеку, хотел сам, сам наступить на горло господину засранцу нового типа. Некий «аз» воздал за Милентия Григорьевича, за генерала Орехова, за него, майора Богданова.
«Нас мало, но мы еще есть!» — вспомнил Валентин слова, которыми завершалась книга Монтевила, будущего бандита Бладэкса.
— Нас мало! Нас! — Майор ткнул себя пальцем в грудь. — Мало, но мы еще есть!
— Что с вами? — услышал он негромкий участливый голос. — Что-то случилось?
Богданов повернул голову и увидел человечка лет пятидесяти — пятидесяти пяти в светлом плаще, кругленьких очочках и старомодной фетровой шляпе.
— Вам плохо? — спросил старичок.
— Нет, — улыбнулся Валентин. — Мне хорошо.
«Мы не сделали скандала, нам вождя недоставало, настоящих буйных мало, вот и нету вожаков», — совершенно справедливо подметил народный поэт. Но и замечание относительно того, что удавшийся мятеж — революция, а не удавшийся — бунт, также верно.
Один из… бунтовщиков потирал единственной здоровой рукой быстро заплывавший глаз, а второй, лежа на кушетке с запрокинутой головой, прикладывал мокрый носовой платок к переносице, стараясь остановить носовое кровотечение. Из всех троих, видимо, не пострадала только Наталья — дама. Перед ней виновник столь плачевного состояния ее… сокамерников, пожилой, но очень бодрый, невысокий и вместе с тем впечатляюще широкоплечий мужчина с благородным лицом, даже извинился. Уверив ее, что ни в коем случае не толкнул бы даму, если бы не… столь сложные обстоятельства.
Наталья не сердилась на обидчика, хотя, падая, ощутимо ударилась об пол. Извинялся старик как-то по-особенному, во-первых, очень искренне, во-вторых… трудно сказать, возможно, его акцент (судя по всему, французский) придавал учтивым словам дополнительный шарм. В конце концов, Наталья и Кирилл сами виноваты, что послушались не проспавшегося с бодуна Лёньку Бакланова, который, узнав, что по утрам приходит человек (что-то вроде охранника-кормильца) и приносит еду и даже газеты, подговорил товарищей по заключению напасть на него.
«Что мы, втроем со стариком не сладим?! — убеждал он Наталью и Кирилла. — Набросимся разом и вырвемся отсюда!»
Результатом атаки, предпринятой на «француза», стали телесные повреждения: вожаку достался синяк и вывих руки, а его сподвижнику бодрый старичок разбил нос, их сообщницу кормилец, как уже сказано выше, толкнул, правда, справедливости ради отметим, не сам, а посредством Амбросимова, который, отброшенный стариком, и сбил с ног Наталью, честно пытавшуюся помочь мужчинам.
Мятеж провалился.
— Никаких я ваших извинений не приму! — заявила Наталья. — По какому праву нас держат взаперти?
«Француз» приложил руку к груди и со всей искренностью произнес:
— Я только выполняю задание начальства, мадемуазель.
— Какого еще начальства?!
— Фирмы «Хардлайн».
— Что такое?! — проговорил Амбросимов, приподнимаясь на кушетке и немедленно переставая «истекать кровью». — Вы разгромили издательство, а теперь держите нас здесь!
— Руководство намерено покрыть вам убытки в тройном размере, господа, также каждый из вас получит на выбор оплаченный тур практически в любую точку планеты либо денежную компенсацию его стоимости, — заверил «француз». Все слова он произносил правильно. Если бы не акцент и что-то особенное в манере речи, его вообще можно было принять за русского человека. — Куда бы вы пожелали отправиться?
— На Луну! — заявила Наталья.
— Ну да, держи карман шире, — пробурчал Бакланов. — Дождешься от вас. Пригнали каких-то жлобов… Теперь небось прирежете нас…
— Напрасно вы так думаете, — возразил пожилой охранник, ничуть не обидевшись, и, предвосхищая традиционный вопрос: до каких пор это будет продолжаться? — сообщил: — Не хочу опережать события, но есть мнение, что сегодня вам удастся покинуть это… м-м-м… не слишком приятное место. А чтобы у вас не осталось обид лично на меня, — он сделал паузу и, удалившись на несколько секунд, вернулся с бутылкой. — Мартель, — сообщил «француз».
«Какой это, к черту, иностранец? — подумала Наталья. — «Есть мнение» — это вам что?!»
— Сейчас принесу рюмки, — пообещал охранник, но прежде чем выйти на кухню, виновато посмотрел на единственную в компании даму. — К сожалению, мадемуазель, шампанское, которое я принес специально для вас, разбилось.
— Я, — зверски улыбнулась Наталья, — с удовольствием выпью и коньяку.
— Как пожелаете, мадемуазель, — «француз» приложил руку к груди и поклонился.
«Нет, что бы вы там ни говорили, — подумала Наталья, — это не наш. Наши так не кланяются. Во мужик, черт возьми! Просто голова идет кругом!»
Шагая по знакомой улице, майор не мог не заглянуть во дворик «Форы»: здесь встретил он алкаша Мишу и его африканского приятеля Огюста, отсюда начинался след и здесь же, как хотелось надеяться Валентину, заканчивался… Пора возвращаться домой к жене и детям.
«Вот найду Сашку и… — думал майор, отчего-то уверенный, что скоро встретит Климова. — Вот найду и…» — «И что? — спросил кто-то очень ехидный, уютно обустроившийся в голове Валентина. — Может, на колени падешь и прощения попросишь? А может, спляшешь, а, Валек? Танец Маккоя!..» — «Танец Маккоя? — переспросил угнездившегося в мозгу пересмешника Валентин. «Танец Маккоя… Именно танец Маккоя. Смерть идет по кругу, и он с каждым разом сужается».
Повторив эти слова едва ли не вслух, Богданов остановился и, уставившись на облупленную штукатурку ограды, прочитал: «Голосуйте за…» Фамилия стерлась. Богданову вдруг стало интересно, за кого призывают голосовать. Оказалось, что потрепанный плакатик устарел; составители текста, помещенного на нем, хотели, чтобы в шестую Госдуму попало побольше интеллигентов, а потому призывали избирателей голосовать за гражданина со стершейся фамилией, являвшегося представителем самой гуманной профессии. Ниже следовало довольно двусмысленное утверждение: «Думе нужны врачи!»
«Точно, — согласился майор. — Вернее и не скажешь, а пуще — санитары».
Размышления заняли у майора полминуты, он отвернулся от плаката и двинулся дальше, но, сделав несколько десятков шагов, вынужден был вновь остановиться. В глубине памятного двора стоял казенный «уазик», к которому два угрюмых милиционера вели, держа под руки… чернокожего Огюста.
Тот шел упираясь.
— Я Миша нэ убиват! — обращался он к зрителям — старушкам и детям то на ломаном русском, то на родном языке. — Je suis… J’ai été…[17] Друг… Друг… Ami… Il a été mon frere! Je n’ai pas été assassine Micha![18]
«Уазик» уехал, Богданов подошел к одной из зрительниц, дородной тетке.
— Так что? — ответила она на вопрос Валентина. — А вы Мишу-то знали?.. Всем известно, пил он много, последнее время с негром. У нас тут Нинка живет… — Переминаясь с ноги на ногу, майор выслушал «славословия» в адрес Нинки и дождался все-таки, когда женщина поведала ему: — Он Мишу-то по голове бутылкой и саданул. По пьяному-то делу чего не бывает?
Становилось понятно, что «бывает по пьяному делу» тетка знает не понаслышке.
— Угу. А давно?
— Да с неделю уж считай. — В результате дальнейшего допроса майор выяснил, что Огюст убил собутыльника — хорош mon frère и ami сердечный — в день «торжественного» закрытия «Форы» или на следующий. — …А сегодня и вернулся, наверно, совесть заела, — вещала словоохотливая гражданка. — Тут я, — добавила она с гордостью, — и позвонила. Они и взяли его. Я по телевизёру глядела, как показывали, будто они возвращаются туда, где убивали…
— Ну да, ну да, — кивнул Валентин и пошел дальше.
Наконец-то ему повезло: во дворе дома, где жила Ирина, он увидел двух мальчиков, одного из которых немедленно узнал. Однако не успел Валентин сделать шаг в направлении ребят, как услышал нетерпеливое: «Славик!», «Слава!» и совсем уже нервное: «Славка! Иди же скорей!»
