Проходя мимо, Тилли кивнула нескольким, с некоторыми даже перекинулась парой слов. Но с Джинкс заговорила, когда их поглотил мрак железнодорожного туннеля.
– Теперь расскажи, в чем дело.
– Он не виноват! – произнесла Джинкс дрожащим голосом.
– В чем не виноват? – резко спросила Тилли. – О ком ты говоришь?
– О тех людях, которые вчера ночевали у нас. Потом ты их выгнала.
Лицо Тилли потемнело.
– Ну и что с ними?
– Насчет того здорового не знаю, но другой, Джефф Конверс, ни в чем не виноват.
– Ты уже говорила об этом утром, но почему я должна тебе верить? Ведь в газетах писали совсем другое.
– Я знаю, что писали в газетах, потому что сегодня ходила в библиотеку. Там все неправда! Я говорила тебе, что была при этом. Видела своими глазами. Этот парень хотел помочь Синди Аллен. А напал Бобби Гомес. Он жутко ее избивал, она закричала, а этот парень только вышел из вагона. Услышал и побежал на помощь.
Тилли пожала плечами.
– Даже если ты права, сейчас это не имеет никакого значения. Охота началась. Его уже не спасти.
– А если он выберется наружу?
– Нет, – возразила Тилли, – не выберется. Это невозможно.
Джинкс сделала шаг назад.
– Но раньше им никто не помогал.
– Я не понима... – Тилли не закончила фразу, потому что осознала намерения девочки.
Она попыталась поймать ее руку, но Джинкс оказалась проворнее и, метнувшись вперед, быстро исчезла в темноте.
– Джинкс! – позвала Тилли.
Девочка не ответила, а через несколько секунд ее тень обозначилась далеко впереди в тускло освещенном участке туннеля.
– Вернись сейчас же! Иначе вместе с ними охотники убьют и тебя!
Но Джинкс уже бежала. Эхо возвращало к Тилли ее собственные слова вместе со стуком ботинок девочки.
Через секунду звуки замерли, и туннель снова заполнила тишина.
* * *
Перри Рандалл сидел за рабочим столом в своем домашнем кабинете, стены которого были обшиты ореховыми панелями, а окна выходили на Центральный парк. Если бы он отвлекся и выглянул, тем более что шторы были раздвинуты, то смог бы полюбоваться замечательными весенними цветами.
Но смотреть в окно Перри Рандаллу был недосуг. Прослушав адресованное Хедер сообщение, он не прекращал звонить. Связался с шестью членами правления, выслушал их соображения, после чего назначил встречу на одиннадцать утра.
– У «Клуба», – уточнял Перри.
Заместитель окружного прокурора был членом четырех клубов Манхэттена, включая «Ассоциацию юристов», «Метрополитен» и «Йель», но все, с кем он говорил, понимали, что это означает «Клуб 100», о существовании которого было известно очень немногим, несмотря на его более чем вековую историю. Члены клуба называли его просто «Клуб», а для тех, кто только надеялся со временем войти в это элегантное здание, он был «Сотым».
Все прочие о нем не ведали.
«Сотый» был основан с единственной целью: обеспечить уединение для сотни самых могущественных людей в городе без различия пола, расы и вероисповедания. Члены «Сотого» брезгливо сторонились жалких снобов из широко известных клубов Нью-Йорка. Стать его членом было очень непросто. Клуб по-прежнему размещался на Пятьдесят третьей улице в доме номер 100, небольшом здании, построенном специально для него еще в девятнадцатом веке, и с тех пор почти не изменился. Поскольку число членов здесь всегда строго ограничивалось, менять помещение не было нужды. Учитывалось и то обстоятельство, что со временем люди теряют могущество и власть. Поэтому, согласно уставу «Сотого», каждые пять лет предусматривалось обновление пяти процентов членов клуба. Это гарантировало избавление от дряхлых стариков, имевших обыкновение дремать в креслах клубных салонов, а также обязательное привлечение городских политических воротил.
Сегодня возникла непредвиденная ситуация: каким-то образом Джеффу Конверсу удалось раздобыть сотовый телефон. Перри Рандалл слышал его голос: Конверс звонил его дочери. Очевидно, кто-то допустил ошибку, которую нужно исправить.
Великолепный стенной хронометр работы Сета Томаса[13], семейная реликвия, мягко пробил полчаса. Рандалл закрыл папку с информацией по делу Джеффа Конверса и положил в дипломат.
Поднявшись из-за стола, он все же не удержался и подошел к окну полюбоваться парком, который благодаря ему и коллегам из «Сотого» снова стал безопасным местом для прогулок. И вообще с тех пор как Перри Рандалла избрали в «Сотый», в городе изменилось очень многое. Самое главное, резко сократилось количество уличных преступлений. Убийства, изнасилования и нанесение тяжких телесных повреждений, столь распространенные в этом районе всего десять лет назад, сейчас почти полностью исчезли.
Сам Перри в метро никогда не ездил, но знал, что оно существенно очистилось от всякой мрази. С улиц и вокзалов исчезли попрошайки, а ведь совсем недавно от них буквально не было прохода.
И все это обеспечил Перри Рандалл с коллегами по «Сотому». Составленные ими неписаные правила, правда, без участия широкой общественности, действовали чрезвычайно эффективно. На такие темпы улучшения криминальной обстановки в городе члены клуба даже не смели надеяться. Однако в случае с Джеффом Конверсом, очевидно, случилась какая-то накладка.
Перри открыл стенной шкаф в холле, чтобы выбрать пальто, и увидел Хедер. Она появилась так неожиданно, что он даже смутился. Дочка вроде бы тоже. Они несколько секунд стояли, молча глядя друг на друга. Перри придумывал, что бы такое сказать, но Хедер опомнилась первой:
– Просто не верится. Ты действительно решил пойти?
Вопрос показался ему немного странным, но, решив, что прослушать сообщение автоответчика дочь не могла ни при каких обстоятельствах, Перри успокоился.
– А что особенного в том, что я собрался в клуб? – спросил он, улыбнувшись.
Когда Хедер была маленькой, одной такой улыбки было достаточно, чтобы она тут же бросилась к нему в объятия. Сейчас дочка даже не шелохнулась.
Перри понял, в чем дело, заметив на ней простое черное платье.
– Сегодня поминальная месса? – спросил он, вкладывая в вопрос нужную дозу озабоченности. – К сожалению... мне никто не сообщил.
Хедер невозмутимо рассматривала отца, и Перри уже в который раз подумал, что она могла бы стать хорошим юристом, не хуже его самого.
– Я была уверена, что ты не захочешь пойти. Если учесть твое отношение...
– К твоему сведению, я к нему вообще никак не относился! – бросил Перри, не скрывая раздражения. – Просто выполнял свою работу. Тебе не в чем меня упрекнуть, Хедер, я устранился от контроля за прохождением дела. А что касается суда, то я не мог повлиять на его решение ни в ту, ни в другую сторону. И ты это тоже прекрасно знаешь. Виновным Джеффа признал не я, а жюри присяжных. А с твоей стороны продолжаются упреки, как будто действительно в чем-то есть моя вина...
– Не в суде дело, папа! – прервала его Хедер. – Просто ты всегда относился к нему как к человеку низшего сословия и... – Она замолчала и посмотрела на часы. – Впрочем, сейчас это не важно. Давай прекратим бессмысленный разговор. Мне нужно спешить, иначе опоздаю.
Они вышли вместе.
– Где будут служить мессу? – спросил Перри в лифте.
– В соборе Святого Патрика. Джефф его очень любил. Удивлялся, что собор сохранился в центре Нью-Йорка. Он считал его самым значительным архитектурным сооружением в городе.
– Смотря на чей вкус. Я, например, всегда считал этот собор немного... – Перри не договорил, только пожал плечами. – Я думаю, это сейчас тоже не важно – Хедер ничего не ответила, и они молча вышли из дома. – Тебя подвезти? – спросил он, кивнув в сторону черного «линкольна», ожидающего у тротуара. Водитель уже держал дверь открытой.
Она отрицательно покачала головой.
– Погода хорошая, я лучше пройдусь.
«Не может мне простить, что я не защитил ее парня, – подумал Перри Рандалл, откидываясь на спинку сиденья. – Ничего, подуется и забудет.
Что касается Джеффа Конверса, то суд присяжных признал его виновным в совершении тяжкого преступления. Какие могут быть сомнения? К тому же для Хедер он уже мертв.
А через несколько часов это произойдет и на самом деле».
– Ну чего ты молчишь? – повторила Джинкс.
Амбал продолжая смотреть сверху вниз, по-прежнему не произнося ни слова. Девочка заставила себя выдержать тяжелый взгляд. С подобными типами она привыкла общаться, но этот был какой-то особенный. Трудно сказать, сколько ему лет – может быть, двадцать, а вполне вероятно, и сорок или даже сорок пять. Джинкс увидела его на станции «Семьдесят вторая улица» – он стоял в дальнем конце, прислонившись к стене, – и сразу поняла, что это «пастух», хотя амбал старательно делал вид, что просто околачивается на платформе. Нет, если бы он не был «пастухом», то сидел бы развалясь на скамейке или просто на полу, вцепившись в коричневый пакет, который обязательно бы стоял между ног. Ни один известный Джинкс алкаш никогда не позволит, чтобы бутылка стояла на полу, хотя бы и в пакете. Нож, конечно, тоже был при нем. Джинкс заметила его сразу. Он был зажат в правой руке, лишь частично прикрытой потрепанной хлопчатобумажной жилеткой, надетой поверх грязной фланелевой рубахи с разорванными рукавами. Определив в нем «пастуха», она направилась прямо к нему и спросила, не видел ли он двух парней, за которыми идет охота.
