Если мой друг нарушил закон, должен ли я ради него попрать справедливость; или я должен предать друга во имя законности? В теории я не испытывал никаких сомнений и затруднений. На деле я колебался. Решительно нет ничего веселого в том, чтобы навлечь на кого-то несчастье, крах и судебное преследование. Насколько упростилось бы дело, если бы нечестивец по своей воле чистосердечно исповедовался в прегрешениях, а не вынуждал друга доносить на него: сентиментальное разрешение проблемы, саркастически подумал я, какое случается только в слезливых фильмах. Я опасался, что мне не удастся отделаться так легко.
Пессимистические размышления прервал телефонный звонок Хилари. Когда я ответил, в ее голосе явно послышалось облегчение.
– В чем дело? – спросил я. – Ни в чем. Я только... – Она замялась.
– Что только?
– На самом деле я только хотела убедиться, что ты на месте.
– Хилари!
– Наверное, звучит глупо сейчас, когда мы оба знаем, что ты на месте. Но мне просто хотелось удостовериться. В конце концов, ты не выбрал бы меня на роль скалы, если бы считал, что находишься в полной безопасности.
– Хм, – пробормотал я, улыбаясь в трубку. – Проповеди в камне.
Она засмеялась.
– Просто будь осторожнее, Ро.
– Слушаюсь, мэм.
Я положил трубку, восхищаясь ее добротой. И почти тотчас телефон зазвонил снова.
– Рональд?
– Да, Мойра?
Телефонная связь донесла до моих ушей ее судорожный вздох.
– Слава тебе Господи! Я вчера весь день пробовала дозвониться до вас, и никто не отвечал.
– Меня весь день не было дома.
– Да, но я-то этого не знала. То есть мне мерещились Бог весть какие ужасы, вроде того, что вас опять похитили, и все из-за меня.
– Мне очень жаль.
– О, теперь, когда я знаю, что у вас все благополучно, это не имеет значения. У меня стояла перед глазами страшная картина, будто вы снова в ловушке и вас нужно спасать. Я так переживала, и все из-за Бинни.
– А что с Бинни?
– Мне кажется, он по-настоящему сошел с ума, – сказала она. – Он болен. Я приехала вчера утром в его конюшни, чтобы посмотреть, как чувствует себя Гобелен после скачек, и он не пустил меня во двор. Бинни, я имею в виду. Все ворота оказались заперты на замки и обмотаны цепями. Это ненормально. Он вышел и стоял по ту сторону ворот загона, где находится Гобелен, размахивал руками и твердил, чтобы я уходила. Я серьезно думаю, что это ненормально.
– Безусловно.
– Я сказала ему, что из-за его фокусов с уздечкой мог произойти несчастный случай, а он закричал, что не делал этого, и я ничего не смогу доказать, и что бы с вами ни приключилось, виновата я одна, так как настаивала, чтобы вы скакали на Гобелене. – Она остановилась перевести дыхание. Он выглядел таким... ну, таким опасным. А я никогда не считала его опасным, только дураком. Вам это может показаться глупостью, но я здорово испугалась.
– Мне это не кажется глупостью, – честно признал я.
– А потом меня вдруг осенило, как откровение, – сказала она, – что именно Бинни устроил ваше похищение раньше, оба раза, и готов повторить то же самое или сделать еще что-нибудь похуже...
– Мойра...
– Да, но ведь вы его не видели. А потом у вас никто не подходил к телефону. Я знаю, вы решите, что это глупость, но я ужасно беспокоилась.
– Я очень благодарен... – начал я.
– Понимаете, Бинни думал, что вам нипочем не выиграть Золотой кубок, – выпалила она. -И в ту самую секунду, когда вы победили, я заявила ему, что отныне вы всегда будете работать с Гобеленом, и он рассвирепел, невероятно рассвирепел. Вы не поверите. Поэтому он, конечно, сейчас же похитил вас, чтобы убрать с дороги, и я была бы вынуждена пригласить кого-то другого, а потом вы сбежали и собирались скакать в Аскоте, поэтому он похитил вас снова, и впал в неистовство, когда я не позволила выпустить Гобелена в Аскоте с другим наездником. И я подняла такой шум в прессе, что ему пришлось вас освободить, а затем придумать что-то еще, вроде перерезанной уздечки, а теперь мне кажется, будто он настолько не в себе, что даже не осознает своих поступков. В смысле, он, наверное, думает, что, если похитит вас или даже убьет, я буду должна отдать другому жокею скачку за Золотой кубок фирмы "Уитбред" в следующую субботу, и, если честно, я думаю, он не в своем уме и действительно страшно опасен со своей навязчивой идеен. Поэтому, поймите правильно, я не на шутку встревожилась.
– Я хорошо вас понимаю, – сказал я. – И я вам от души признателен, за заботу.
– Но что вы намерены делать? – простонала она.
– С Бинни? Послушайте, Мойра, пожалуйста, послушайте.
– Да, – сказала она, немного успокоившись. – Я слушаю.
– Решительно ничего не предпринимайте.
– Но, Рональд, – запротестовала она.
– Послушайте. Уверен, вы совершенно правы и Бинни опасен в своем нынешнем состоянии помешательства. Но все, что сделаете вы или я, только ухудшит положение. Пусть остынет. Дайте ему несколько дней. Потом пошлите трейлер для перевозки лошадей, если возможно, с полицейским эскортом. Можно нанять полицейских выполнить частное поручение такого рода. Просто обратитесь в местный участок и предложите оплатить их время. Заберите Гобелена и передайте его другому тренеру.
– Рональд!
– Вы можете зайти слишком далеко в своей преданности, – сказал я.
– Бинни сотворил чудо с лошадью, согласен, но вы ничем ему не обязаны. Если бы не ваш острый ум, он бы использовал скакуна в своих личных интересах, чтобы заработать, и у вас бы не было оснований радоваться.
– Но по поводу вашего похищения... – начала она.
– Нет, Мойра, – перебил я. – Это не он. Бинни тут ни при чем. Не сомневаюсь, он обрадовался, что так получилось, но он ничего не делал.
Она изумилась.
– Конечно, делал.
– Нет.
– Почему же нет?
– По многим сложным причинам. Но прежде всего он не стал бы похищать меня сразу после Золотого кубка. У него просто не было в этомнеобходимости.
Если он хотел помешать мне скакать на Гобелене, ему удобнее было бы убрать меня перед следующей скачкой, почти через три недели.
– О, – усомнилась она.
– Первое похищение было тщательно подготовлено, – объяснил я. – У Бинни скорее всего просто не хватило бы времени организовать его между розыгрышем Золотого кубка и моментом, когда меня схватили, что произошло примерно через час после заезда.
– Вы уверены?
– Да. Мойра, вполне уверен. А когда он на самом деле попытался обеспечить мне проигрыш, он использовал прямые и простые методы, а не сложную комбинацию вроде похищения. Он предложил мне взятку и подрезал повод. Что больше отвечает его характеру. Он всегда был дураком, а сейчас стал опасным дураком, но он не похититель.
– Надо же, – сказала она разочарованно, – а я-то была абсолютно убеждена.
Она немного повеселела и попросила поработать с Гобеленом для скачки за Золотой кубок фирмы "Уитбред". Я ответил, что с удовольствием. Она тотчас умерила мой пыл, передав высказывание одного своего знакомого журналиста в том смысле, что Гобелен принадлежит к числу скакунов, предпочитающих лидировать, и любитель, который просто сидит мешком в седле и ничего не делает, как нельзя лучше подходит такой лошади.
Усмехаясь про себя, я положил трубку. Знакомый журналист не ошибся, но какая разница.
Остаток утра я провел, пытаясь расчистить завалы накопившейся почты, но так и не сумел сосредоточиться. Плодом двухчасового чтения писем и перекладывания их с места на место явились три стопки, помеченные "просрочено", "срочно" и "если не принять меры сегодня, будут неприятности".
Дебби, вздернув благочестивый нос, свысока наблюдала за моими тщетными усилиями направить свои способности в нужное русло и чопорно заметила, что я недоиспользую ее возможности. Недоиспользую... О боги! Откуда взялся этот канцелярский жаргон?
– Вы имеете в виду, я даю вам мало работы?
– Я так и сказала.
В обеденный перерыв я остался в конторе один и сидел, безучастно уставившись в пространство. Снова зазвонил телефон.
Это оказался Джонни Фредерик с кучей новостей.
– Не возражаешь, если я пошлю тебе счет за телефон? – спросил он.
– Я, наверное, потратил фунтов тридцать. Проговорил все утро.
– Я пришлю чек.
– Отлично. Ладно, приятель, навостри ушки. Яхта, на которой ты прокатился, построена в Лаймингтоне и отплыла оттуда ночью семнадцатого марта.
Она была новенькая, только со стапелей, еще не успела полностью пройти испытания, нигде не регистрировалась и не имела названия. Ее строили на первоклассной судоверфи "Голденуэйв Марин" для клиента по имени Артур Робинсон.
– Как?
– Артур Робинсон. По крайней мере он так назвался. У мистера Робинсона есть только одна примечательная особенность, а именно та, что он заплатил за яхту наличными. Он выжидательно замолчал.
– Сколько?
– Двести тысяч фунтов.
– Ничего себе!
– Обрати внимание, – сказал Джонни, – "Голденуэйв" в основном живет за счет такого рода сделок. Они делают хорошие деньги на малых судах золотой серии примерно за миллион для арабов. – За наличные?
