— Ты вообще сигарету изо рта выпускаешь? — Юля толкнула его в плечо, тебя не радиация в гроб вгонит, а табак прикончит, причем гораздо раньше.
— Радиация — дело такое… — Миша выдержал театральную паузу, глядя на нее. — Мне еще детей рожать, а для того, чтобы их рожать, их надо зачать, а вот радиация, говорят, как-то не очень влияет на тот орган, который отвечает у мужчины за эту функцию, — витиевато изъяснился он.
— Короче говоря, пиписька отвалится, — со смехом резюмировала Юля. — Не хочу тебя огорчать, но говорят, что и курение даже не светящихся в темноте сигарет приводит к тому же результату.
— У меня с этой функцией, благо, все в порядке. — Он улыбнулся, глядя на нее. — Курю я или нет, не важно.
Юля хотела что-то сказать, но Боря прервал ее: — Может, мне с Женей выйти, да вы тут разберетесь со своими функциями наедине? — он сделал акцент на предпоследнем слове.
— Ладно, закончили меряться письками… — поддержал его Сандаль. — Берем припасы и топаем во Дворец культуры, там ночуем и завтра за работу, как вам мой план?
— План хорош, если не учитывать некоторых обстоятельств, — Боря задумчиво потер подбородок, смотря прямо в глаза другу. — Уж очень смущает меня исчезновение местного населения, и еще больше смущает то, что магазин при этом забит битком.
— Я предлагаю забыть о том, что здесь когда-то кто-то жил, мы пришли, увидели, победили, а завтра уже ушли, вот и вся логика. — Сандаль все-таки извлек из пачки сигарету и закурил. — А неплохие сигареты, суховаты только. — Он положил пачку в карман, одновременно размещая блок в рюкзаке. — Так и будете стоять, или мы сюда не за тем пришли?
— Ладно, набиваем рюкзаки, — согласился с ним Миллениум. — Была не была.
Они быстро обыскали все полки в магазине, прихватывая с собой все, что имело длительный срок хранения, в том числе оказалась и пара бутылок виски с бутылкой неплохого красного вина, они собирались неплохо провести сегодняшний вечер, единственный вечер в объятиях какой-никакой, но цивилизации. Завтра их вновь ждала бескрайняя тайга с ее непроходимыми буреломами, ночевками под открытым небом и суровым рабочим режимом, отставать от которого им не даст Миллениум, упирая на то, что следующая остановка — дом.
На улице царил полумрак, небо по-прежнему было затянуто тяжелыми тучами, которые то и дело озаряли яркие вспышки молний. Легкий дождь начинал накрапывать, говоря о том, что у природы все-таки есть плохая погода. Было тепло, но в этом забытом богом месте природа ежесекундно напоминала о своем нелегком нраве, она будто намеренно хотела задержать путников в Еже, не отпуская их, не желая, чтобы они уходили.
— Погодка просто блеск, надеюсь, завтра будет получше… — Сандаль смотрел на небо сквозь прозрачный капюшон дождевика, который укрывал его от колких капель дождя.
— Надежда умирает последней… — Смотря на небо, Боря понимал, что резких перемен погоды ожидать не стоит. В дождь работать в «поле» почти бессмысленно, то, что они могли сделать за два дня ясной погоды, могло растянуться на неделю, а то и две при таком дожде. Выходило, что лучше подождать, когда дождь прекратится, и только тогда выдвигаться из города. — Но в любом случае задерживаться здесь больше, чем на один день, я не хочу.
— Среди нас нет мазохистов, задерживаться здесь не хочет никто. — Сандаль наигранно придирчивым взглядом окинул девчонок, но те смиренно молчали, поддерживая его.
Они шли по центральной лице, которая уже успела пропитаться влагой, и ручейки, минуя забитые стоки, бурными потоками бежали вдоль тротуара, сметая все на своем пути.
— А ведь когда-то здесь жили люди, — оборвала молчание Женя. — На этих улицах играла ребятня, под тем москвичом, — она кивнула на развалюху, стоящую у тротуара, — все время кто-то копался, мамы высовывались из окон, зовя детей на обед, а сейчас здесь так тихо… пахнет смертью.
— Много лирики, Жень, — улыбнулся Миша, — меня вот больше интересует, как этот самый «Москвич» сюда затащили, ведь тут тайга непроглядная кругом, дорог нет вообще, а зимой такой агрегат вряд ли дотянет до города. Не на вертолете же сюда его везли?
— Сдается мне, что именно вертолетом и притащили, и еще много чего тащили сюда именно вертолетами. — Боря посмотрел на пятиэтажку, что они миновали, выбитые окна первого этажа неприветливо изучали его маленькую группку, парадные двери повисли на петлях, грозя обрушиться в любую минуту, кучи мусора, прибитые к стенам редкими ветрами, поднимались на полуметровую высоту, но чем-то его это здание притягивало. — Может, навестим призраков прошлого?
— Ты попригляднее ничего не мог выбрать? — Миша воззрился на своего друга, как на сумасшедшего. — Я смотрю на этот домик, и мне как-то не по себе.
— Да тут каждый первый дом такой, этот или какой другой, мне кажется, без разницы. — Боря уже направился к пятиэтажке, не принимая никаких возражений.
— Когда это у нас монархия наступила, деспот? — со смехом кинул ему в спину Сандаль, но тот даже не обернулся. — И что это с ним? — Миша удивленно посмотрел на спутниц. — Как с цепи сорвался.
— По-моему, это его кредо… — Женька сдвинулась с места, почти бегом догоняя предводителя их маленькой группки.
— А ты что скажешь? — обратился Сандаль к Юле.
— А мне все равно, лишь бы побыстрее убраться с улицы, терпеть не могу дождь, да еще молнии эти. — Она, не оглядываясь, припустила за подругой.
— Одному мне, видимо, кажется, что тут все с ума посходили. — Он недовольно двинулся за друзьями.
Внутри было тихо, сухо и пыльно. Штукатурка давно обвалилась и устилала весь пол, чуть собираясь в углах. Обнаженный красный кирпич, скрывавшийся долгое время под кожей штукатурки, начинал разрушаться. Лестница, ведущая на второй этаж, представляла из себя жалкое зрелище, видимо, еще когда люди заполняли улицы города жизнью, она сильно просела и ее подперли массивными балками, но исчезли люди, исчез и уход за подпорками, которые прогнили и почти обломились, лестницу всю покорежило, но ей все еще можно было пользоваться. Перед маленькой группкой геодезистов был длинный коридор, по правую и левую стенку которого тянулись длинные ряды дверей, квартир на первом этаже было штук двадцать, очевидно, на всех последующих этажах было такое же количество, но желания подниматься наверх по полуразвалившейся лестнице не возникало. Большинство дверей распахнуто настежь, предлагая посетить квартиры, где не ступала нога человека минимум лет шесть, а то и больше, но были и запертые перед уходом на хлипкие замки. Очевидно, краж тут не опасались, и когда в Еже кипела жизнь, здесь можно было как закрывать двери, так и оставлять их незапертыми, результат был одним и тем же, любую дверь можно было открыть хорошим пинком ноги.
На белом песке отвалившейся штукатурки не было видно ни человеческих, ни звериных следов, это значило, что они первыми вступили на эту территорию после того, как отсюда рекой утекла жизнь.
— Жутковато… — Женя поежилась, осматривая убогий интерьер, окружающий их.
— Мечта «сталкера», — Боря носком ботинка поддел лист третьего формата с ярким плакатом еще советских времен, говорящий о том, что пора завязывать с пьянством и вкалывать вовсю, ведь дома ждут сын и жена. Хотя, глядя на иллюстрацию в виде жены и сынишки, становилось понятно, что сам художник возвращаться к своей семье и отрываться от бутылки не собирался.
— Я бы к таким точно не спешил. — Миша заметил плакат, который рассматривал Миллениум. — Это же экспонаты из кунсткамеры.
— Ладно тебе, главное — смысл. — Боря медленно начал продвигаться по коридору, внимательно смотря себе под ноги. — Смотрите, на гвоздь какой торчащий не наступите, — предупредил он.
— Постараемся! — Женя шла за ним след в след, стараясь не отклоняться в стороны, остальные следовали ее примеру. Пол противно скрипел под каждым новым шагом, грозя иной раз провалиться вовсе метра на три-четыре в самое нутро подвала.
Боря выбрал первую попавшуюся дверь, которая была не заперта. Квартира была однокомнатной, слева от входа располагалась дверь, ведущая в ванную комнату, объединенную с туалетом, после короткого осмотра коей осталось впечатление, что местные жители покидали город в крайней спешке. На маленьком умывальнике стоял граненый стакан с двумя зубными щетками, рядом лежал полупустой тюбик зубной пасты «Жемчуг». На полу заботливо расстелен зеленый прорезиненный коврик, порядком потрепанный временем. Плитка на стенах кое-где отвалилась, но в целом продолжала прочно держаться за стены. На крючках висели полотенца и банный халат, в мыльнице лежало высохшее мыло, мочалка аккуратно сложена у изголовья ванны.
— Даже щетки зубные не прихватили с собой, — попытался пошутить Сандаль, но его слова прозвучали скорее зловеще, чем шуточно.
