Не будет пощады еретикам, ни одного орка или слизняка не останется здесь, в этом мире. Я, инквизитор, представляющий интересы нашей планеты, позабочусь об этом! И берегитесь!
– Всё – им не жить! – Такими словами началась моя новая жизнь, жизнь без Насти. Эти слова вырвались сами собой, когда я увидел, как ее самолет поднимается в воздух. – У меня есть полгода, чтобы очистить этот город к ее приезду, и я постараюсь использовать это время с максимальной пользой. Берегитесь, недостойные жить, я иду!
Дни и ночи, которые принадлежали только мне, стали кузницей различных планов и вариантов убийств. Я понимал, что в парках гуляет лишь малая толика этих уродов, которых мне надо найти, причем далеко не самая худшая. Нужно что-то придумывать, что-то предпринимать.
Я стал часто гулять по ночам, надеясь, что в одну из них мне повезет. Но почему-то, как всегда, все ночные происшествия происходили в других районах или даже в других городах, а злобные телевизионные рассказы о том, что в ночное время опасно ходить по темным улицам Москвы, явно не соответствовали действительности. Вот уже и начало августа, а мне никто так и не попался, или, точнее будет сказать, я никому не попался.
Куда подевались все эти воры, вымогатели, грабители с больших дорог, любители поиздеваться? Маньяки, на худой конец? Может, те редкие людские представители, которые попадались по ночам, видели в моем взгляде что-то звериное и поэтому не трогали. А может, таких людей и правда не так уж и много.
Почти каждую ночь я выходил, облачившись в новую одежду в поисках жертв. Ножи уже давно приржавели бы к ножнам, если бы я каждый день не доставал их, не начищал до блеска и не тренировался по несколько часов. Каждый день я ожидал чуда, но пока ничего не происходило. Но сдаваться было не в моих правилах. Я верил, что еще окажусь в нужное время в нужном месте! Главное – проявить терпение и настойчивость.
Настя уже давно жила в Лондоне. О ее существовании напоминали только редкие звонки по телефону или еще более редкие открытки. Я уже не чувствовал ее постоянного присутствия рядом с собой. Теперь она была от меня так далеко, что воспринималась только как давний очень хороший сон. Это не значит, что я собирался ее предавать, просто теперь вся нерастраченная любовная энергия стала переходить в совершенно другую, злую, сметающую все на своем пути энергию – в жажду крови. С каждым днем она становилась все нестерпимее.
Временами мне начинало казаться, что все напрасно, Судьба отвернулась от меня, назначив жалкий удел, примитивное ничтожное существование. Может, я ей больше не нужен? Хотя нет, конечно – когда я перестану быть нужным, я умру. А я еще жив – значит, меня еще что-то ждет впереди.
Раньше я и предположить не мог, что убийства так затягивают. Вероятно, я был похож на курильщика, которого лишили сигарет, причем на целых два месяца.
Несколько раз я ездил в деревню, даже прожил там полторы недели. Это были дни покоя и блаженства – мне ничего не надо было делать, кроме небольших хозяйственных дел. Мысли про убийства и поиски жертв тоже меня оставили.
Про Спиридона ничего не было слышно. Это казалось странным, ведь труп теперь должен был нещадно вонять, а грибников в лесу было хоть отбавляй, но никто ни о чем не говорил. Возможно, что труп уже был обглодан, и лишь голые кости продолжали валяться в лесной канаве.
Мне еще с детства помнилось, как на море с помощью муравьев я чистил ракушку от моллюска. Клал ракушку на муравейник, а через пару дней получал ее абсолютно чистой, муравьи выедали ее подчистую, не оставляя ни грамма, так что потом оставалось ее только помыть, и все – сувенир готов.
Вот уже и середина августа. Скоро закончится мой отпуск, и все – прощай, свобода передвижения, прощай, ночная охота. Жажда крови обострилась настолько, что я чуть не прирезал какую-то бабульку, торговавшую цветами у метро. На какое-то мгновение мне показалось, что у нее подснежники, которые занесены в Красную книгу. Это уже становилось смешно – подумать о подснежниках в августе (разве что она их дома выращивала в специальных условиях).
Ночи становились все длиннее и длиннее, что позволяло мне увеличивать продолжительность прогулок. Шансы росли с каждым днем, ведь если не повезло сегодня, значит, на следующий день будет большая вероятность, а на следующий – еще большая, а прошло уже много дней…
Очередная ночь наступила в свое время, как это ни банально. В который раз ножны занимают свои привычные места. К сожалению, от удерживающих ремешков стали появляться натертые следы, что меня могло выдать с головой, если бы поймали – с такими отметинами доказать мою причастность к прошлым убийствам можно было, как говорится, с полпинка. Уверенность в том, что при поимке меня не ждет ничего хорошего, придавала новую остроту всему предприятию.
Теперь ножи можно было не выбрасывать, потому что их находка в моем доме или просто находка меня теперь были равноценны. А вот одежду и рюкзак хранить и носить явно не рекомендовалось. Поэтому на данный момент у меня в шкафу уже лежало три готовых к употреблению комплекта. Я одевал их по очереди, точнее, случайным образом, так что сверять по моей одежде день недели не получилось бы. Сегодня выбор пал на третий номер. Номера были виртуальными, точнее, рюкзаки с вещами всегда лежали по порядку, что и являлось их порядковым номером.
Мягкий серый костюм, свободный и очень удобный, приятно обволакивал тело, скрывая фигуру, а главное – все, что ей не принадлежало. Кроссовки какой-то очередной непонятной, но дешевой фирмы нельзя было назвать черными, потому что наличие красных, синих и зеленых полос сильно портило общее черное впечатление. Но чисто черных удобных с нужным размером так и не попалось.
Лампочка в коридоре светила еле-еле, создавая мрачную и загадочную атмосферу. На самом деле она так горит уже вторую неделю, но только сегодня я обратил на это внимание.
Лифт, с гудением и скрежетом добравшийся до меня довольно быстро, с веселым урчанием открыл свою светящуюся пасть и, с удовольствием проглотив меня, помчался вниз. На улице было уже темно, и лишь свет немногочисленных фонарей обозначал асфальтовые дороги, расходящиеся в разные стороны.
Идти прямо из дома на дело было слишком глупо, поэтому я на метро добрался до Кузьминок и там вышел. Постаравшись максимально быстро покинуть все светлые пятна от фонарей и остановок, я скрылся в тени, медленно прохаживаясь по темным переулкам и тротуарам. Фонари и светлые места я всегда обходил – нет никакой необходимости в том, чтобы меня заметили. Хорошенько замаскировавшись, точнее, убедившись в том, что меня никто не заметил, я с наслаждением перешел на медленный променад, который помогал вработаться и поймать нужное настроение.
С одной стороны, ночь успокаивала, сглаживая эмоции и улучшая настроение, а с другой стороны, она продолжала держать меня настороже, ведь темнота создает слишком загадочную и неуверенную атмосферу. Из темноты всегда может появиться кто-нибудь, причем это может случиться очень неожиданно, так что среагировать будет трудно. Лучше всего, если этим неожиданно появившимся буду я. Следуя данному принципу, я перемещался так, чтобы не попадать в световые пятна фонарей. Такая возможность терялась только у больших дорог, мощное освещение которых не позволяло тьме распространяться, а значит, и мне подходить к свету не было серьезной необходимости.
Особенно приходилось учитывать то, что по большим дорогам очень часто проезжали милицейские машины. Возможно, они ехали по делам, а может быть, они осматривали свою территорию на предмет различных правонарушений. Я знавал много случаев, когда у одиноких путников, которым я и был на данный момент, проверяли документы, а иногда и допытывались, куда и зачем они направлялись. Такие вопросы не входили в мои планы, поэтому тьма была моим прибежищем. Она была покрывалом, скрывавшим меня от окружающего мира, и в то же время во многом мир был скрыт от меня, ведь все, что происходило в темных местах, где меня еще не было, было совершенно неведомым, я мог ориентироваться только по звуку. Не сказал бы, что в таких условиях удобно работать, но выбирать не приходилось.
Вот слева послышался тихий смех и шепот, потом звуки поцелуев и шорохи. Здесь мне было делать нечего, любовь – хорошее чувство, если оно является чувством, а не смесью желаний, подкрепленных инстинктами.
Тишина ночного города – понятие относительное. Машины еще продолжали сновать туда-сюда, создавая определенный легкоузнаваемый гул, из окон многих квартир на улицу неслись телевизионные трансляции. В основном это были тупые сериалы или какая-нибудь другая гадость, мне это было безразлично. Каждый человек имеет право на тупость, за нее не убивают, во всяком случае, пока что.
Я шел недолго, минут пятнадцать-двадцать, когда услышал обнадеживающие звуки. Пьяные вопли распространялись с удивительной громкостью – вероятно, они могли бы перекрыть любую работающую сигнализацию. Пока я добирался до места пьянки, ориентируясь на звуки, мой мозг уже напоминал про давние фантазии: разрубание плевальщика огненным мечом, расстрел парней под Настиными окнами. Вспоминая последнюю фантазию, я злобно улыбнулся. Весело получалось, фантазия может оказаться вещей. Снайперской винтовкой я так и не обзавелся, но ножи уже давно меня убедили в своей эффективности.
