— Значит, так, мистер О’Коннел, — произнесла Салли вслух, — вы напали не на то семейство. Готовьтесь к сюрпризам.
Она опустилась в кресло и потянулась к телефону. Покрутив настольную картотеку «ролодекс», она нашла номер, который ей был нужен, и быстро набрала его. Секретарша попросила ее подождать, и она запаслась терпением. Наконец в трубке раздался голос, придавший ей уверенности:
— Мерфи на проводе. Чем могу быть вам полезен, мадам адвокат?
— Добрый день, Мэтью. У меня возникла небольшая проблема.
— Знаете, миссис Фримен-Ричардс, это единственная причина, по которой люди звонят мне по этому телефону. Стали бы иначе они болтать с частным детективом! И что же случилось в вашем симпатичном городишке на этот раз? В деле о разводе неожиданно возникли непредусмотренные неприятные осложнения?
Салли представила себе Мэтью Мерфи за его рабочим столом. Его офис находился в грязноватом, обветшалом доме в Спрингфилде, в двух кварталах от здания федерального суда, по соседству со старым запущенным районом. Очевидно, Мерфи устраивала невзрачность этого места. Он избегал всего яркого, привлекающего внимание.
— Нет, Мэтью, это не дело о разводе.
Она могла бы позвонить кому-нибудь из более видных детективов. Но у Мерфи за плечами был богатый опыт работы с самыми разными делами, а его нетерпимость по отношению к любым нарушениям порядка могла в данном случае пригодиться. Кроме того, при обращении к человеку из своего города был риск, что пойдут нежелательные слухи.
— Значит, более тонкий случай, мадам адвокат?
«Мерфи все понимает с полуслова», — подумала она.
— У вас сохранились связи в Бостоне и округе? — спросила она.
— Да, остался кое-кто из старых знакомых.
— А каких именно?
— Разных, мадам адвокат, — усмехнулся он. — По обе стороны демаркационной линии. Есть и не слишком симпатичные личности, любители легкого заработка, а есть и парни, которые пытаются им помешать.
Проработав двадцать лет в убойном отделе, Мерфи рано ушел на пенсию и открыл собственное агентство. Поговаривали, что он получил солидное выходное пособие за обещание помалкивать о некоторых деталях работы Вустерского отдела по борьбе с наркотиками, которые вскрылись при расследовании парочки убийств в мире наркобизнеса. То, что в делах, связанных с наркотиками, хватает грязи, было общеизвестно. Мерфи уволился с почетом и был награжден именными часами, в то время как вместо этого ему могли предъявить обвинительный акт или всадить в него пулю в темном переулке.
— Вы не могли бы разведать для меня кое-что в Бостоне?
— Вообще-то, дел у меня сейчас по горло. А какого сорта это «кое-что»?
Салли набрала в грудь воздуха:
— Это личное дело. Оно касается одного из членов моей семьи.
Он помолчал.
— Это объясняет, мадам адвокат, почему вы позвонили старому вояке, а не одному из молодых ловких парней, работавших в ФБР или военной уголовке и крутящихся в более разреженной атмосфере городка, где вы практикуете. И чего же именно вы от меня хотите?
— Моя дочь связалась в Бостоне с одним молодым человеком.
— И он вам не очень-то нравится?
— Это мягко сказано. Он твердит ей, что любит ее. Не желает оставить ее в покое. Ухитрился с помощью компьютера подстроить так, что ее выгнали с работы. Создал ей неприятности в аспирантуре. Возможно, это не все. Похоже, он непрерывно следит за ней. Навредил мне, моему бывшему мужу и моей подруге, — по всей вероятности, это тоже были его компьютерные штучки.
— Как именно навредил?
— Влез в мои счета. Распространил ложные обвинения. В общем, напакостил, как только мог.
Салли подумала, что она, возможно, даже преуменьшает зло, причиненное О’Коннелом.
— Стало быть, он не без способностей, этот — как вы предпочитаете его называть? — бывший приятель дочери?
— Да, это подойдет. Хотя они и встречались-то вроде бы всего один раз.
— И весь этот сыр-бор после того, как он один раз переспал с ней?
— Похоже что так.
Мерфи в нерешительности помолчал, что несколько поколебало доверие Салли к нему.
— О’кей, я понял. С какой стороны ни подойди, парень дрянцо.
— Вам приходилось иметь дело с такими типами? Одержимыми идеей преследования?
Мэтью Мерфи опять ответил не сразу, усилив ее беспокойство.
— Да, мадам адвокат, приходилось, — с расстановкой сказал он наконец. — Попадались ребятишки вроде того, что вы расписываете. Когда я работал в убойном отделе.
При этих словах у Салли пересохло в горле.
Мать Хоуп кончила сгребать листья в саду и не успела войти в дом, как зазвонил телефон. Она, как обычно, немного неуверенно сняла трубку.
— Здравствуй, дорогая! — воскликнула Кэтрин Фрейзир, услышав голос. — Это настоящий сюрприз. Уж и не помню, когда мы разговаривали.
— Здравствуй, мама, — сказала Хоуп, почувствовав укол совести. — Столько дел и в школе, и с командой, время летит незаметно. Как ты?
— Я-то замечательно. Готовлюсь к зиме. Все местные говорят, она будет долгой.
Хоуп глубоко вздохнула. В ее отношениях с матерью присутствовала подспудная напряженность. Внешне они были хорошими, но все время ощущалась некоторая натянутость, как в канатном узле, который удерживает наполненный ветром парус. Кэтрин Фрейзир всю свою жизнь провела в Вермонте и придерживалась крайне либеральных взглядов во всем, кроме одного, а для ее дочери это было важнее всего. Она была одним из самых стойких приверженцев Католической церкви в поселке Патни, который соседствовал с более значительным Братлборо, оплоте добропорядочности, населенном бывшими хиппи. Кэтрин пережила раннюю смерть мужа, никогда не помышляла о том, чтобы вторично выйти замуж, и жила в одиночестве у самого края леса. Ее не покидали сомнения относительно связи ее дочери с Салли. Живя в штате, где на союзы между женщинами смотрели благосклонно, она держала свои сомнения при себе, но каждое воскресное утро горячо молилась о том, чтобы Господь ниспослал ей понимание и позволил смириться с этим фактом. Однако время текло, а понимание так и не приходило, и это портило ее отношения с Хоуп. В прошлом она покупала иллюзию смирения в церкви, но постепенно устала от повторения «Отче наш» и «Дева Мария, радуйся», потому что они редко приносили ей успокоение.
Хоуп полагала, что растущая напряженность между ними проистекает из ее неспособности вести нормальную жизнь и подарить матери внуков. Напряженность чувствовалась и в те моменты, когда они разговаривали, и в те, когда молчали, потому что молчали они о самом важном.
— Хочу попросить тебя об услуге, — сказала Хоуп.
— Все, что угодно, дорогая.
Хоуп знала, что это неправда. Было много такого, в чем Кэтрин, скорее всего, отказала бы ей.
— Это касается Эшли. Ей надо на время уехать из Бостона.
— Но почему? Она что, заболела? Какой-то несчастный случай?
— Не совсем несчастный случай, но…
— У нее нет средств? У меня денег куры не клюют, и я с радостью помогу ей.
— Нет, мама, сейчас я объясню.
— А как же ее занятия, ее диссертация?
— Это придется отложить.
— Господи, как странно. В чем же дело?
Набрав в грудь воздуха, Хоуп выпалила:
— В мужчине.
Когда этим вечером Скотт набрал номер мобильного телефона Эшли и получил ответ «Абонент больше не обслуживается», он в панике стал звонить ей по междугородному. Услышав ее голос, он заговорил бодрым тоном, стараясь не выдать страха:
— Привет, Эшли. Как дела?
Эшли сама не знала точного ответа на этот вопрос. Она не могла избавиться от ощущения, что за ней постоянно следят, ее преследуют и подслушивают все ее разговоры. Она с опаской выходила из дому, а на улице настороженно вглядывалась в каждую тень, каждый закуток и переулок. Обычный городской шум, на который она привыкла не обращать внимания, теперь звучал в ее ушах как пронзительный свист, давящий на барабанные перепонки.
Не желая расстраивать отца, она решила сказать ему лишь половину правды:
— Все в порядке, не считая того, что уже пришло в беспорядок.
— О’Коннел больше не давал о себе знать?
Не отвечая прямо на вопрос, она сказала:
— Пап, мне надо предпринять какие-то шаги.
— Да-да, — тут же откликнулся он. — Вот именно.
— Я отключила мобильный телефон.
— Отключи городской тоже. И вообще, я думаю, надо сделать гораздо больше, чем мы планировали вначале.
— Придется искать новую квартиру, — произнесла она угрюмо. — Эта мне нравится, но…
— Я думаю, — осторожно начал Скотт, — что этого будет недостаточно. Надо сделать еще кое-что.
— Что ты имеешь в виду?
Скотт глубоко вздохнул и заговорил ровным, рассудительным и наставническим тоном, каким обычно объяснял студентам ошибки в их работах:
