— Ладно… а журналисты будут те же, что обычно?
— Да. Он сказал, что его пресс-секретарь уже занимается подготовкой этой встречи, и она должна, несомненно, пройти гладко. Так что придут те же корреспонденты, что всегда. А они знают, что к чему, можешь на них положиться.
— Разумеется! Но меня беспокоит не это.
Повесив трубку, Мистраль размышляет о том, какой линии придерживаться на встрече с прессой, учитывая, сколь малозначимы данные, имеющиеся у него на руках. Он смотрит на свои рисунки, рвет их и бросает в корзину. Потом вызывает к себе в кабинет Кальдрона, и почти час они обдумывают, как в более выгодном для их службы свете представить дело журналистам. Кальдрону кажется, что вообще все это сопряжено с немалым риском: ведь как только статьи будут опубликованы, их контора уже не сможет контролировать ситуацию. У Мистраля тут же возникает вопрос:
— А какие еще варианты?
И Кальдрон признает, что тоже не видит альтернативы. В этот момент в кабинет входит молодой лейтенант из команды Кальдрона. В руках у него какие-то документы.
— Это из лаборатории, по поводу анализа на ДНК кусочка ткани, вырванного убитым клошаром, — начинает он. — И…
Прежде чем лейтенант успевает продолжить фразу, Мистраль резко перебивает его:
— Результат нетрудно предсказуем: никаких следов ДНК там нет, поэтому определить ничего подобного невозможно.
— Откуда вы знаете? — удивляется лейтенант.
— Я не знаю, просто догадываюсь, или, точнее, предчувствую. В этом деле каждый раз, надеясь получить хоть какую-то зацепку, остаешься в итоге ни с чем. Так было с самого начала, разве нет? Вряд ли я ошибаюсь. У нас все словно меж пальцев утекает.
— Точно, — поддерживает его Кальдрон с некоторым унынием в голосе. — Можно подумать, судьба на нас зла…
— Именно поэтому нужно ее спровоцировать. И это укрепляет меня в намерении выступить перед журналистами именно в этом ключе.
— Вы правы, — соглашается Кальдрон.
Полдень застает Мистраля в затянувшейся телефонной беседе с Дюмоном. Они обмениваются между собой появившимися у них гипотезами. Дюмон снова включает свой непреклонный тон господина Всезнайки, Мистраль отвечает ему все более сухо, наконец обрывает разговор:
— Встретимся сегодня вечером в моем кабинете, поговорим о твоем расследовании, — и вешает трубку, не оставляя Дюмону иного выхода, кроме как вернуться к исполнению своих непосредственных служебных обязанностей.
Секретарь передает ему список журналистов, изъявивших желание с ним побеседовать. Встречу с представителями печатных изданий он назначает на половину третьего, а с радиожурналистами — на семь вечера. Потом заходит за Кальдроном, чтобы вместе отправиться пообедать.
— Ну что, пойдем к греку на улице Сент-Андре-дез-Ар?
— Голосую за грека, давненько уже я не пил узо.
Полицейские возвращаются с обеденного перерыва к двум часам дня. Представители печатных СМИ уже явились, и Мистраль решает начать пресс-конференцию раньше назначенного времени. Кальдрон занимает место рядом с Мистралем. Журналистов трое: двое мужчин и женщина. Мистраль их знает. Все они специализируются на полицейской и судебной тематике. Они часто звонят, чтобы получить информацию о текущих делах, за долгое время сотрудничества им удалось заключить с полицейскими своего рода негласную договоренность: журналисты получают информацию, но придерживают ее до тех пор, пока есть угроза для жертв или свидетелей или пока огласка может навредить расследованию. Все трое отлично знают, как функционируют различные подразделения криминальной полиции, и их начальство уже привыкло к полицейскому жаргону.
До того как перейти к основной теме, все пьют кофе и болтают о разном. Постепенно беседа переходит к двум последним убийствам. Мистраль решает начать с Соланж Детьен. Разумеется, он утаивает сведения, сообщенные префектом полиции. На протяжении какого-то времени Мистраль и журналисты обсуждают это дело, хотя видно, что оно интересует их лишь отчасти. Они пришли явно лишь для того, чтобы получить информацию об убийстве ребенка.
После перехода Мистраля к этой теме его собеседники сразу же начинают слушать предельно внимательно, в соответствии с предварительной договоренностью, они ставят перед ним свои диктофоны, чтобы записывать вопросы и ответы. Он начинает речь с заявления о том, что убийство на улице Ватт, судя по всему, — дело рук того, кого называют Фокусником. И вкратце напоминает им о нераскрытых делах тринадцатилетней давности.
Молодая журналистка поправляет прическу и, полагая, что выступление Мистраля близится к завершению, задает ему вопрос:
— Почему об этих делах ничего не сообщалось раньше? Я перечитала то, что моя газета публиковала по данному вопросу в то время: похоже, получить от вас информацию было не так-то просто.
— Мое мнение таково — это объясняется скорее не очень продуманной информационной политикой, практиковавшейся на фоне беспрецедентной серии убийств, чем попыткой что-либо скрыть. Не забывайте, что эти дела, выходящие за рамки общечеловеческих норм, весьма сильно потрясли и дезорганизовали наше тогдашнее руководство.
Журналистка принимает этот ответ, ее коллеги, кажется, тоже согласны с комиссаром.
— Курить можно? — спрашивает один из них.
— Да, пожалуйста, — отвечает Мистраль и подвигает к краю стола пепельницу. — Больше нет вопросов по тому периоду?
Журналисты отрицательно качают головами. Один из них методично набивает толстую трубку, другой вытаскивает из кармана все необходимое для того, чтобы свернуть самокрутку, а их молодая коллега достает сигарету и щелкает зажигалкой. Мистраль доливает в чашки кофе.
— Если вы не против, давайте перейдем к событиям последних двух недель. Я имею в виду попытку убить ребенка, совпадающую по времени с убийством клошара, в шестнадцатом округе и убийство ребенка в тринадцатом округе.
— Вы официально заявляете, что в обоих случаях это дело рук Фокусника? — задает вопрос мужчина с трубкой.
— Да, говорю это открыто, без обычных предосторожностей. Клошар погиб потому, что застал Фокусника врасплох, с ребенком. Мальчик рассказал нам о том, как этот человек заманил его, — о той же манере действий мы слышали от двух жертв преступлений в конце восьмидесятых годов, которым удалось уцелеть.
— А что насчет убийства на улице Ватт? — Вопрос от журналиста, свернувшего тем временем самокрутку.
Комиссар пространно объясняется по этому делу. Всех интересует тактика, аналогии с предыдущими убийствами. Мистраль и Кальдрон ждут главного вопроса. И его наконец задает молодая журналистка:
— Что можно сказать о человеке, совершившем эти преступления? Это ведь маньяк-убийца, верно?
Отвечая, Мистраль чувствует на себе взгляд Кальдрона.
— Если позволите, давайте будем говорить о серийных убийцах, потому что «маньяк-убийца» — это выражение, больше подходящее для кино.
— Ладно, пусть будет «серийный убийца», — соглашается она, улыбнувшись. Правильно ли мы себе представляем такого рода людей: холодными, неумолимыми, четко продумывающими свои действия? — продолжает журналистка, затушив сигарету в пепельнице.
Мистраль отвечает ей спокойно, начиная заготовленную заранее речь.
— В таких категориях этих преступников изображают в кино. Но этот образ далек от реальности. Как правило, эти люди, все время чего-то опасаются, зачастую они глупы, их преследуют навязчивые идеи, они физически и духовно ущербны, кроме того, у них было тяжелое детство.
— Да, но тогда почему их не так-то просто арестовать? — замечает мужчина с потухшей самокруткой.
— Хороший вопрос. Давайте проанализируем действия Фокусника. Он завлекает ребенка игрой. Поэтому никаких криков, никакого насилия, ребенок идет за ним добровольно, опять-таки без криков и принуждения, поэтому на данном этапе свидетелей быть не может. Затем в каком-нибудь укромном месте он совершает свое преступление. Криков нет — значит, нет свидетелей. Судя по всему, место преступления он покидает без излишней, привлекающей к себе внимание спешки. Никаких резких движений, и, стало быть, снова нет свидетелей. Подведем итоги: он приводит в укромное место жертву, не оказывающую ему ни малейшего сопротивления. Может быть, это объяснение слишком немногословно, но мне хотелось бы, чтоб вы правильно поняли, с какого рода преступником мы имеем дело.
— Действительно, если посмотреть на него под таким углом…
Мужчина, снова раскуривший самокрутку, не закончил фразу, так как Мистраль решил продолжить свою мысль:
— Вероятнее всего, он одинок и упивается ощущением феноменального могущества, совершая преступления. Ему кажется, что он властен над жизнью и смертью…
