— БРЕХНЯ! — проорала Алиса, только открыв рот и не издав ни звука. — Брехня собачья!
Вырвался один сдавленный писк, перетёк в другой, шипяще-приглушённый.
Ей сейчас не хватало одного. Каста бы отдала полжизни, прямо сейчас, чтобы рядом раздался прокуренный мужской голос, сказал:
— Ты чё, слышь, мелочь? Чё раскисла?
А потом большая лапища-рука опустилась бы на голову, накрыла шапкой глаза, а голос — опять:
— Раз ревёшь, значит, за свет не уплатила. Всё. Вырубили. — И заржал бы. — Плати налоги!
Как ей не хватало Синяка! Как ей не хватало этого великовозрастного идиота! Который всегда знал, всегда помогал, всегда просто был! А потом резко исчез по воле какого-то мудака и его пёрышка. И все уходят ведь, все, черт побери! Когда, запуганная, она прибилась к Лёхе и Дикому, то думала, что всё закончилось. Что можно доверять, а потери тех редких, кто успел стать дорог, закончились. Синяк тогда ещё был, но с новыми друзьями знакомиться наотрез отказывался. Мол, и её хватало, а умных людей она вокруг себя собирать не умеет.
Самое первое:
— И зачем тебе это? Дура. Молодая, здоровая, а колешься. Знаешь, чем кончишь?
И потом ещё, ещё, ещё... Синяк стал ей кем-то вроде отца и старшего брата одновременно. Внезапно решил заботиться, учил контролировать ломку, много чему учил. Особенно просил никогда с убийцами не связываться, а теперь Алису тянуло на нервный смех. Связалась, ещё как связалась, но ничуть не жалела. Даже сейчас — ни о чём. Ни об этих слезах, ни о почти прокушенном пальце, чтобы заглушить очередной крик, ни о чём. «Только бы не разбудить, только бы не разбудить», — долбилась мысль в голове, и всё сводилось к ней, воспоминаниям и рвущей на части болью.
— Замёрзнешь ещё. — Крепко сложенный мужчина средних лет стянул с себя чёрную шапку из обычной ткани и сунул девчонке с выцветшими русыми волосами. — На. Не боись, вшей нет. Носи, как говорится, не стаптывай. — И заржал.
Губы у Алисы снова затряслись, она уткнулась в колени. А дальше — кто? Ворон всё-таки? Лёха? Лёха...
«Наркоманка конченная! Тебе лишь бы повод сорваться! — всё ещё эхом отдавалось в голове, а потом... — Дикий подох, а следом и Ворон скоро отправится!»
Наркоманка. Алкашка. Шлюха. Тварь. Каких только слов Каста в свой адрес ни слышала, и все они были правдой. Чаще всего третье раньше вытекало из первых двух. Яблоко от яблони, впрочем... Яблоко от яблони.
И ведь ей было стыдно, было. И за этот удар, и за то, что накинулась на шлюху, пытаясь отыскать виноватого, хотя на деле сама была хороша. Стоило ведь настоять.
Тихое шевеление на кровати, движение, которое могло означать, что угодно, означало проснувшегося Ворона, присевшего на пол рядом, забирающего в тёплые, сонные объятия и целующего в затылок. Молчащего, словно всё понимающего Ворона, который почти никогда не ругался на неё — только смотрел, качал головой или говорил, что ему от этого плохо.
Он гладил её по плечам, утыкался носом в волосы, любил — молча, осторожно, со стороны, не подходя ближе, чем она позволит. Дышал тепло, даже жарко, не издавал ни звука, позволял жить и переживать всё, что могло в ней сейчас твориться. Не задавал вопросов, только старался быть рядом, никогда ни в чём не обвиняя. Он не задумывался о её недостатках, как человек не задумывается, каким воздухом он дышит.
Поэтому у Алисы и сносило крышу всякий раз, когда подобное происходило. От того, как она чувствовала его отношение к себе, а не ощущать этого было невозможно. Сейчас, находясь на грани нервного срыва, она ужасно боялась всего — что он уйдет, что вдруг может ударить, что просто исчезнет, а Алиса проснётся в квартире с ободранными обоями и будет скулить. Поэтому она цеплялась за него, старалась не царапаться, не жаться к синякам, а так хотелось! Даже обнять его было сейчас нельзя.
— Т-ты, — кое-как проговорила Каста, уткнувшись Ворону в здоровое плечо. — Ты кретин. Сволочь! Зачем ты полез на тот ёбанный чердак? Что они там делали с тобой, Господи...
Алису передёрнуло.
— Я боялась, понимаешь? Страшно... Чёрт. — Вырвался нервный смешок, а речь почти слилась в бессвязное бормотание. — Мне никогда не было так страшно.
— Я здесь, с тобой, видишь, — отвечал вечно-спокойный-Ворон, вечно-уверенный-Ворон. — Я всегда буду возвращаться к тебе, Призрак.
И снова целовал в висок, в лоб, куда дотягивался. И снова сам прижимал ближе, как будто и не чувствовал боли, а всё, что видела Алиса до этого — игра её собственного воображения.
— В этом нет твоей вины, тебе нечего больше бояться, — отвечал вечно-сильный-Ворон и вечно-заботливый-Ворон тоже. — Всё закончилось, дыши. Всё закончилось, моя жизнь, моё счастье, — шептал вечно-честный. — Я всегда буду рядом.
Алиса верила. Просто потому, что верить было больше некому. Не себе же? Лёха слетел с катушек и вряд ли действительно на них вернулся, Таша вовсе забивалась в угол, и смотреть на неё было ещё страшнее, чем на себя. На Доктора? Алиса судорожно пыталась понять, за кого ей можно уцепиться, слышала ровный голос Ворона и постепенно, медленными шажками шла на него, точно на свет в конце тоннеля. Хрен знает, что там, за ним, но идти-то больше некуда, а в темноте сидеть как-то не очень приятно.
«Все вы так говорите, — меркла наглая мысль, — поголовно, сука».
А чёрное солнце слепило своим особенным светом, от которого пахло костром, сыростью ночи и пряным глинтвейном.
— Прости. — В один момент, резко собрав себя по кусочкам, Алиса чуть отстранилась — мягко и неловко. — Тебе... больно ведь.
— Хорошее обезболивающее, — пожал плечом Ворон. — А за тебя больнее.
_______________________________________
Вот тебе и на. Вот тебе и «солнце». Яркая луна, грязное оконце. Выстрел прозвенит. Бабочка в ладонях. «Вот тебе и на», — прошуршало горе. «Вот тебе и на», — прошуршала плаха. Тянешься в петлю, мочишься от страха. Холодно в груди — эти ваши чувства: «Вот тебе и на — прошуршали. — Пусто».
Выстрел прозвенит. Разлетятся утки. Если не болит — значит, уже сутки. А свою любовь уноси в могилу, чтоб шептать потом: «Призрак, я не сгину». Чтоб касаться вновь, пропускать сквозь пальцы, умолять её: «ты со мной останься!»
Вот тебе и на.
На исходе века
ворон без пера
—
призрак человека.
Авторство: Феалин Эдель
Глава 10.1
Шуршали травы под кроссовками. Слишком громко шуршали. Приходилось корректировать направление, чтобы идти вместе с потоками ветра — и шуршало вокруг всё. Какая-то лесостепь — редкие деревья, кусты, высокие стебли. Ворон держал наготове навороченную снайперку, топая к высокой каменной горке. Пальцы касались гладкой сенсорной панели, снятого с предохранителя выезжающего из корпуса спускового крючка. Его раздражало, что винтовка ничего не весит, а он к этому ещё не привык. Почти дошёл, окинул горку взглядом — на лысой каменной верхушке завывал ветер.
— Лёха, медленно двигайся вперёд. Актёр, прикрывай его спину, следи за обстановкой, включи тепловизор. Марц, подрубай мимика и держись метрах в трёхстах сбоку, — тихо проговорил он в удобную, но тоже маленькую и лёгкую ушную рацию.
Только в Бельгии производили такое чёткое, прагматично структурированное, исключительно миниатюрное оружие. Ворон выбрал вооружение и примочки этой страны из соображений стратегии и нового опыта. Мог себе позволить такие эксперименты.
Лёха представлял Россию — действительно надёжные и качественные пистолеты, автоматы для ведения военных действий. Актёр предпочёл США — новейшие разработки в слежении. Датчик движения, тепловизор, лазерная пушка — идеальная только на близком расстоянии, а на дальнее тупо не добивающая. Марц выбрала Австралию, куда съезжались лучшие учёные, чтобы посоревноваться в поехавшей кукухе, не иначе. Костюм мимика идеально имитировал окружающее пространство, позволяя подобраться куда угодно. Зато и пушки никуда не засунешь, только холодное оружие.
