Вернувшись из туалета, полицейские увидели, что Хайден, снова сняв со стола скатерть, внимательно рассматривает фотографии.
– Я не верю, что моя жена упала в море в этой машине. Вы уверены, что это машина Бетти? Она говорила, что ее автомобиль угнали.
– Это ее машина, господин Хайден, и этот пункт нас тоже сильно занимает. Она заявила о пропаже автомобиля, но не смогла дать ключ страховому агенту. Естественно, она не могла это сделать, потому что ключ был вставлен в гнездо зажигания, и мы теперь доподлинно это знаем. Страховому агенту она заявила… – Йенссен заглянул в блокнот, – что не хочет никаких денег за пропавший автомобиль.
– Это удивительно. Она рассказывала мне об этом человеке, об этом…
Блюм нетерпеливо махнул рукой.
– Если бы автомобиль украли, то у Бетти, по крайней мере, должен был остаться ключ.
Будь благословен этот ключ! Как часто в своей жизни благодарил Генри перст судьбы, который – без его ведома – вмешивался в ход событий и вносил незаметные исправления, превращавшие безнадежные положения в славные победы. Он все обдумал, но не ожидал, что такой пустяк, как ключ зажигания, сыграет в этой эпопее столь решающую роль, да еще такую полезную. Для преступника, как и для человека, собирающегося надуть страховую компанию, не существует второстепенных мелочей, есть лишь равнозначно важные детали.
– Мы не склонны считать, что упомянутый вами таинственный мужчина существует в природе.
– Но она была беременна, – возразил Генри. – Кто же тогда отец?
Йенссен хотел что-то сказать, но Блюм снова его перебил:
– Мы надеялись, что вы сможете нам помочь.
– Помочь? Бетти не говорила мне, кто он. Может, она рассказала об отце кому-нибудь другому? Я же этого не знаю.
– Вы не спрашивали?
– Спрашивал. Но она отвечала только, что это очень опасный человек.
– У вас есть на этот счет какое-то мнение?
Генри рассмеялся:
– Вы переоцениваете меня, господин Йенссен. Я не знаю, считать это дерзостью или комплиментом.
Генри решил, что настал самый подходящий момент для того, чтобы посвятить полицейских в тайну того, что действительно случилось в тот вечер в скалах. Авнер Блюм сам пришел ему на помощь, произнеся волшебное слово.
– Ваша жена и ваш редактор, как вы утверждаете, часто вместе купались в море.
– Это так и одновременно не так. Моя жена и была моим редактором. – Генри выдержал внушительную паузу. – Она каждый день читала каждое слово в моих текстах. Она видела то, чего не замечал я. Без нее у меня не получился бы ни один роман. Думаю, Бетти была сильно уязвлена этим обстоятельством.
– Но что в таком случае, позвольте спросить, редактировала Беттина Хансен? – Блюм задумчиво обхватил пальцами обеих рук невидимое яблоко.
– Она не редактировала ничего. Она была некомпетентна, амбициозна, и я ей никогда не доверял. Когда очередной роман был готов, я сам вез его в издательство. Бетти читала только готовые рукописи.
– Но за что в таком случае ей платили деньги?
Такой вопрос мог задать только полицейский чиновник. Генри лишь снисходительно улыбнулся, ибо что может следователь понимать в литературе?
– Пожалуйста, поймите меня правильно, но я очень многим, если не всем, обязан Бетти, ибо именно она открыла мой первый роман «Фрэнк Эллис». Правда, я не знаю, читали ли вы его.
– Я не читал, – признался Блюм, – но его читал мой коллега Йенссен, он – наш книжный червь и до сих пор восторженно о нем отзывается. Правда, Йенссен?
Йенссен вымученно улыбнулся. Генри отчетливо видел, что бедного парня страшно удручает роль дрессированного медведя: «Правда, Йенссен?» Да, это мотив убийства, подумал Генри. Ну, Йенссен, застрели эту собаку из своего табельного пистолета и брось в колодец. Я тебя благословляю.
– Марта время от времени обсуждала с госпожой Хансен, как продвигается работа над очередной книгой, – продолжил Генри. – Вероятно, они говорили об этом во время совместных купаний. Бетти докладывала об этом своему шефу Мореани и выдавала за собственную редактуру. Я это заметил и возмутился. Я был просто в ярости. Как можно выдавать творческую работу другого человека за свою? Но моя жена только смеялась и говорила: «Оставь это». Ну, такова она, и ничего здесь не поделаешь. Во всех людях Марта видела только хорошее.
Генри снова посмотрел на фотографии изуродованного трупа жены и проговорил:
– Теперь я вижу, что это была ее ошибка.
– Вы считали, что ваш роман исчез, но теперь он найден.
– Роман был готов, время выхода из печати – согласовано. После того как исчезла моя жена, я отдал Бетти оригинал рукописи. Она должна была передать его Мореани. Она этого не сделала. Должно быть, рукопись сгорела вместе с машиной. Вы не знаете, что случилось с Бетти?
«Вы никогда ее не найдете и прекрасно это знаете», – подумал он. Даже сам Генри не знал, где утопил ее Обрадин.
Йенссен наконец нашел подходящий вопрос для великого множества ответов:
– И как же вы нашли его снова, свой роман?
– Я его не находил. Его совершенно случайно нашла Гонория Айзендрат, которая теперь возглавляет издательство. Рукопись сохранилась на флеш-карте, куда ее скопировала госпожа Хансен. Зачем она это сделала, я не знаю.
Сколоченный из необструганных сосновых досок гроб был очень маленьким. По бокам к гробу были привинчены четыре железные ручки. Генри решил кремировать останки жены. Марта не захотела бы иного погребения. От нее останется лишь преходящее тепло и пепел. Стальная плита, закрывавшая жерло печи крематория, медленно поднялась, и оттуда полыхнуло невыносимым жаром. Электрические салазки с гробом покатились в печь. Деревянный гроб тотчас вспыхнул, и раскаленное добела пламя ослепило Генри. Стальная плита опустилась, закрыв печь. Включился компрессор, и компьютеризированная печь приступила к своей полностью автоматизированной работе. В таком сожжении Генри находил известное благочестие и пиетет, так как ни один человек не участвовал в этом процессе.
Погребение Марты состоялось недалеко от того места, где находился семейный склеп Мореани. Как предписано кладбищенским ритуалом, служители установили урну рядом с заранее вырытой ямкой, окантованной досками, приложили поросший ровной травой кусок дерна и принесли черную гранитную плиту, на которой значилось только имя без даты. Никаких объявлений о смерти не появилось в газетах. Генри никого не пригласил на похороны. Он пришел один, чтобы предать прах земле. Это было почти анонимное погребение. Генри никогда не интересовался ни Богом, ни загробной жизнью и поэтому не позвал священника. Никто не произнес надгробной речи. Лишь какая-то женщина с лейкой на несколько мгновений остановилась возле свежей могилы, а потом пошла к могиле своего мужа.
Когда Генри остался один перед могилкой и урной, его вдруг охватила безмерная усталость. Что ему делать с остатком жизни? Писательская карьера окончена. Соня после шторма не появлялась. Видимо, она поняла, что с этим человеком повседневная жизнь невозможна, и их встреча так и осталась мимолетным эпизодом. Генри удалось совершить идеальное преступление; теперь он остался совсем один. Не выйдет больше ни один роман; не будет любящей его женщины: он не будет ждать, когда вернется из школы ребенок, а дома никто не станет его ждать, кроме собаки. Даже полиция рано или поздно потеряет к нему интерес. Генри сознавал, что не останется ничего, кроме занимательной истории его лицедейства, но кому он сможет ее рассказать? Остается только одно – исчезнуть. Могильщики начали закапывать урну. Генри молча следил за их неторопливой работой.
У ворот кладбища его ждал Йенссен с маленьким велосипедом Марты. Полицейский уберег его от утилизации. Места для хранения вещественных доказательств не хватало, и периодически вещи, не имевшие больше юридического значения, просто уничтожались. Генри не спросил, откуда Йенссен узнал о похоронах Марты, в конце концов, это дело полиции – знать о действиях и замыслах подозреваемого. Возможно, Йенссен знал и многое другое, о чем Генри даже не догадывался. Мужчины положили велосипед и купальные принадлежности Марты в багажник «Мазерати».
– Вы нашли новые вопросы для своих ответов? – насмешливо поинтересовался Генри, закрывая багажник машины.
Йенссен провел ладонью по волосам, при этом под рукавом рубашки вздулся могучий бицепс.
– Я не могу вас понять, Хайден. Я пытаюсь, но у меня не получается.
– Что вы хотите понять?
– Вы потеряли жену. Вы смотрели на эти жуткие фотографии и сохраняли полнейшее спокойствие. Вы даже не заплакали.
– Я ничего не вижу, когда плачу.
Йенссен досадливо махнул рукой:
– Вы спасаете жизнь человеку, который вас преследовал, не говорите об этом ни слова, но оплачиваете его больничное лечение. Вы даже не знакомы с этим типом. Зачем вы это делаете?
