На губах застыла улыбка — одновременно терпеливая и раздраженная, словно он понимал, что снимок сделать необходимо, но у фотографа осталось три секунды до того, как камеру запихнут ему в глотку.
Джек-прочерк-Ричер.
В целом Сьюзен не сомневалась, что с этим человеком было бы интересно познакомиться. И что иметь такого друга замечательно, а врага — очень опасно.
Она сняла трубку и набрала номер приятеля, который служил в ВВС. Спросила, есть ли новости. Он ничем ее не порадовал. Она спросила, когда их можно ждать. Приятель ответил, что скоро. Она сказала, что ей нужно срочно.
— Пытаешься произвести на кого-то впечатление? — спросил он.
— Нет, — ответила Сьюзен Тернер и повесила трубку.
На последней странице досье Ричера имелись перекрестные ссылки на другие досье. Всего семьдесят три. Все они были засекречены, что не удивило Сьюзен Тернер. Обычно вся военная информация имеет ограниченный доступ. Первые семьдесят две ссылки относились к тринадцати годам его службы и имели такую высокую секретность, что ей было бы непросто до них добраться. Вероятно, оперативные рапорты. Семьдесят третья ссылка, менее высокого уровня, относилась к давним временам. Более того, тогда Джеку-прочерк-Ричеру было всего шесть лет. Совсем маленький мальчик. И это показалось ей странным. Рапорты о семейных проблемах должны находиться в архивах морской пехоты из-за его отца.
Так почему же армия хранит документ, касающийся шестилетнего мальчика?
Она написала по электронной почте запрос на однократный пароль для входа в архив Управления персоналом.
Когда они покидали тюрьму, процесс повторился в обратном порядке, но к нему добавился тщательный осмотр выезжающего автомобиля. Петерсон остановился у первых запертых ворот, и к ним подошли двое охранников с фонариками, один проверил багажник, другой — заднее сиденье. Затем они поменялись местами и повторили процедуру. Центральные ворота распахнулись, Петерсон въехал во второй отсек. Третий охранник изучил их документы и махнул рукой, показывая, что они могут ехать.
— Что ты думаешь? — спросил Петерсон.
— О чем? — спросил Ричер.
— О системе безопасности.
— Она вполне адекватна.
— И все?
— А большего не требуется.
— Я считаю, что она очень надежна.
— В конце концов их подведет природа человека. Прошел всего год. Достаточно, чтобы два охранника проявили нерадивость одновременно. Рано или поздно это произойдет. Так бывает всегда.
— Пессимист.
— Реалист.
Петерсон улыбнулся, и его машина поехала обратно к городу.
К огороженному особняку Платона, расположенному южнее на тысячу семьсот миль, катил небольшой конвой, состоящий из трех черных «Рейнджроверов». Все машины были совсем новенькими, с затемненными стеклами, спортивная модель переделанного «Лендровера» с двигателем от «Ягуара» с наддувом. Отличные машины для езды по плохим дорогам, а других в той части Мичоакана, где жил Платон, не найти. В каждой машине сидело по два человека — всего шесть, всем за тридцать, все обладали почти двадцатилетним опытом, все одеты в черное и вооружены.
И все они уже работали на Платона прежде.
Из чего следовало, что все они немного боялись.
Три машины сделали последний поворот, и им осталось преодолеть оставшуюся пыльную милю до ворот. Все три водителя знали, что их уже изучают в бинокль. Они прошли точку возврата. Конвой продолжал двигаться со скоростью пятьдесят миль в час, водители старались держаться рядом, потом сбросили скорость, чтобы их приближение не выглядело агрессивным. Говорят, что охранники у ворот виллы Платона имели в своем распоряжении противотанковые ракеты. Или гранатометы. А еще ракеты типа «земля-воздух» против правительственных вертолетов. Может быть, это было правдой, может быть, нет, но ни у кого не возникало желания узнать, чем на самом деле вооружена охрана.
Три машины остановились на значительном расстоянии от ворот, шестеро мужчин вылезли наружу и встали под лучами жаркого вечернего солнца. До заката было еще далеко. Никто к ним не подходил. Они знали, что их идентифицируют издалека. Больше никто вмешиваться не станет. Они знали, что их хорошее поведение гарантируется не обыском, а тем фактом, что их сестры, матери, бабушки и кузины находятся неподалеку. Наблюдать, как с лица близких тебе людей сдирают кожу, очень неприятно. А жить с ними после этого — еще более страшное испытание.
Заработал бензиновый двигатель, и ворота начали медленно открываться. Минуту спустя последняя машина въехала на огороженную территорию, и ворота закрылись.
Петерсон довез Ричера до дома Джанет Солтер, который стал для него основным пунктом назначения — как днем, так и ночью. Он прошел по подъездной дорожке, и женщина-полицейский из дневной смены впустила его в дом. Джанет Солтер находилась в библиотеке, в своем любимом кресле, и читала в круге света. Вторая женщина-полицейский стояла у окна, спиной к комнате. Все под контролем, все в порядке.
Джанет Солтер показала Ричеру свою книгу.
— Я читаю Шерлока Холмса, — сказала она.
— «Пес, который не лаял ночью»?
— Точно.
— Я уже об этом подумал. Ваша соседка живет с той стороны, с которой дует ветер. Из того, что ее собака не лаяла, еще не следует, что там никого не было.
— Я хочу показать вам другой том, который стоит в гостиной, — сказала Джанет Солтер. Она положила книгу и встала с кресла. Ричер последовал за ней в соседнюю комнату. Она закрыла за собой дверь. — Байкеры действительно уехали?
— Да, — ответил Ричер.
— Они вернутся?
— Думаю, нет.
— Значит, я в безопасности?
— Боюсь, что нет.
— Почему шеф Холланд позволил им уехать?
— Законы маленького города, — ответил Ричер.
— Из чего следует, что, если все пойдет по плану и я выступлю в суде, только одного человека посадят, как вы выражаетесь.
— Это правда.
— Но мой договор был совсем другим. Задача состояла в том, чтобы поймать всю шайку. А теперь они станут проблемой для какого-то другого города.
— Потом для следующего и так далее.
— Это неправильно.
— Так устроен мир.
— Я имела в виду, что не стоило подвергать меня такому риску ради столь минимальной выгоды.
— Вы хотите отступиться?
— Да, полагаю, так я и сделаю.
Было без пяти шесть вечера.
Осталось десять часов.
Джанет Солтер уселась в кресле в гостиной. Ричер выглянул в окно. Ничего. Только полицейский в машине, из лучшей половины команды. Его голова беспрестанно двигалась налево и направо — проверка зеркала заднего вида.
— Боюсь, что уже слишком поздно принимать такое решение — оно ни на что не повлияет, — сказал Ричер.
— Почему? — спросила Джанет Солтер.
— Вы можете поговорить с Холландом прямо сейчас, но он свяжется с прокурором только завтра, прокурор отправит соответствующие бумаги еще через день, и новость станет всеобщим достоянием с задержкой еще на день. Плохие парни торопятся. Это место приносит им серьезные деньги. Они не могут позволить себе провалить операцию.
— Значит, теперь я не могу отступить?
— Держитесь, — сказал Ричер. — С вами все будет в порядке.
— Если бы не вы, прошлой ночью для меня все бы закончилось иначе. А вы не можете вечно оставаться здесь.
— Этого не потребуется, — заверил ее Ричер. — Плохие парни не будут ждать вечно.
Джанет Солтер отправилась на кухню готовить обед. Она сказала, что это занятие действует на нее успокаивающе. Полицейские из ночной смены встали и спустились вниз. Казалось, что дом стал островком безопасности. Снаружи холодно и темно, а внутри светло и тепло. Пар поднимался над стоящими на плите кастрюлями, и окна на кухне затуманились, поэтому Ричер курсировал между библиотекой, гостиной и коридором. В окна он видел лишь снег, лед и движущиеся тени. Продолжал дуть ветер. Не самые лучшие условия для наблюдения, но Ричер чувствовал, что ситуация остается под контролем. Семь полицейских и он на подстраховке. Все нормально.
Зазвонил телефон.
В этот момент Ричер находился в коридоре, и Джанет Солтер крикнула из кухни, чтобы он ответил на звонок. Это был Петерсон.
— Я хочу тебе кое-что показать, — сказал он.
— Где?
— В участке, на компьютере.
— А ты не можешь привезти это сюда?
— Нет.
— Я не могу уйти.
— Ты сам говорил, что сирена больше не включится. Никаких побегов или бунтов.
— Но это предположение, и не более того.
— Я заеду за тобой и сразу отвезу обратно.
— Ты не можешь дать такое обещание. А если сирена включится, когда я буду в участке?
— Я все равно привезу тебя обратно. Клянусь жизнью своих детей.
— У тебя будут неприятности.
— Я буду сражаться. И одержу победу.
