— А папа с тех самых пор ничего не заметил? Что-то не верится...
— Джекоб, Джекоб! Представляешь, в прошлом месяце я разбирал свой собственный сейф и нашел облигации, которые не то что, когда в сейф положил, даже когда покупал, не помню! Всякое бывает!
— Папа был самым аккуратным человеком на свете!
— Я любил Саймона и страшно по нему скучаю, — кусает губы дядя. — Только человеку свойственно ошибаться, и твоему отцу тоже. Вероятно, мы никогда не узнаем, как этот документ попал в личный архив. Одно могу сказать точно: ты биологический сын Саймона и Эстер и усыновлен не был.
Не в силах поднять глаз, ты киваешь.
— Спасибо...
— Не за что! Иди домой, как следует выспись и не забивай себе голову всякой ерундой. Гибель Саймона и Эстер стала трагедией для всех нас. Мы не скоро их забудем...
— Никогда, — шепчешь ты.
— Как Ребекка?
— Так же, как я, не может поверить, что они погибли.
Костлявые, усеянные коричневыми веснушками пальцы хватают тебя за рукав.
— Я вас обоих с самых похорон не видел! Родственники должны держаться вместе. Почему бы вам не прийти ко мне на Рошга-Шана с большим медовым пирогом?
— Я бы с удовольствием, дядя, но придется уехать.
— Ради всего святого, куда?
— В Редвуд-Пойнт.
* * *
Ближайший к Редвуд-Пойнту аэропорт находится в Сан-Франциско. Берешь напрокат машину и едешь в южном направлении, через Кармел и Биг-Сур. Погруженный в раздумья, едва замечаешь изумительной красоты пейзаж: раскачивающиеся на ветру сосны, высокие, бьющиеся о зазубренные скалы волны.
В который раз спрашиваешь себя: почему просто не позвонил в мэрию Редвуд-Пойнта? Представившись адвокатом из Чикаго, сказал бы, что разыскиваешь наследников Мэри Дункан. Зачем было сначала лететь, а теперь ехать в городишко, такой маленький, что почти ни на одной карте не обозначен? Что за сила заставила сорваться с места? Ведь и дядя, и жена в один голос твердят: тебя не усыновляли. А даже если усыновляли, какая разница?
Ответить на эти вопросы не так-то легко. Во-первых, возможно, у тебя есть брат или сестра, а потеряв родителей, хочется заполнить образовавшийся вакуум нежданно обретенным членом семьи. Во-вторых, дает о себе знать затянувшийся кризис среднего возраста. Полжизни прожил, и понятия не имеешь, чей ты сын... Нет, родителей ты любил, но нарушенное горем душевное равновесие требует правды: либо раз и навсегда отделаться о мысли об усыновлении, либо смириться. Неопределенность страшнее всего. В-третьих, и в главных, под вопрос поставлено самоопределение. Кто ты? Жизнь шла своим чередом: обрезание, уроки иврита, Бар Мицва, пятничные службы в синагоге, ревностное соблюдение всех обычаев, верность семье... Неужели ты не еврей? Убеждаешь себя, что еврей — это не национальность или определенный набор генов, а состояние души. Однако ты всегда гордился тем, что ты еврей до последней капли крови. Получается, напрасно? «Кто я? Кто?»
Нажимая на педаль акселератора, вспоминаешь, как даже не стал слушать Ребекку, рвавшуюся поехать с тобой? Почему отказался от ее компании?
Потому что на поиски собственного "я" лучше отправляться в одиночку.
* * *
Шоссе серпантином вьется среди скал. Кое-где в расселинах растут, вернее, пытаются расти кривые сосенки. «Редвуд-Пойнт» — неожиданно объявляет выцветший на солнце указатель. Сам город не менее внезапно появляется справа: даже на расстоянии в глаза бросаются утлые покосившиеся домишки и полуразмытый пирс. Похоже, главная достопримечательность города — океан.
Сердце болезненно сжимается: и это курорт? Может, в тысяча девятьсот тридцать восьмом году городок и имел право так именоваться, но сейчас... Свернув с автострады на ухабистую дорогу, ты не чувствуешь ничего. А ведь, если верить свидетельству о рождении, это твой родной город. Полуразвалившийся отель с заколоченными окнами, на нависающем над городом хребте — пепелище. Да, дядя и жена правы, а долгое утомительное путешествие — бессмысленно. Столько лет прошло... От Редвуд-Пойнта осталась жалкая тень. Разве здесь найдешь ответы на свои вопросы?
А вот и пирс, вернее, то, во что он превратился. Останавливаешь машину возле какой-то лачуги и подставляешь лицо свежему океанскому бризу. На полусгнивших мостках в пластиковом кресле сгорбился старик.
— Простите! — окликаешь его ты.
Никакой реакции. Старик безразлично смотрит на океан.
Ничего себе, свежесть, да тут тухлой рыбой пахнет!
— Извините!
Старик медленно оборачивается. Вид у него не слишком дружелюбный.
— В округе должны расти мамонтовые деревья, где они? — спрашиваешь ты, вспоминая статью в энциклопедии.
— Прямо перед тобой, сынок.
— Что?
Старик показывает на полусгнившие мостки.
— Доски из мамонтового дерева. Когда-то здесь было так красиво: причал, ресторанчики...
— А больница есть?
— Ты что, болен?
— Да нет, просто спрашиваю.
— Ближайшая больница в сорока милях по побережью.
— А доктор-то есть?
— Когда-то был. Слушай, ты не слишком ли много вопросов задаешь?
— Говорю же, просто любопытно. А мэрия или здание суда...
— Ишь, чего захотел! Это тебе не Нью-Йорк! Когда-то здесь был настоящий курорт, а теперь так, догниваем потихоньку.
— Ну, ясно. Полиция-то есть?
— Это — да! С шерифом Китриком во главе. Шериф как шериф, ни одного заместителя! Да и зачем? Все равно ничего не происходит.
— Как мне его найти?
— В это время он всегда в «Редвуд-баре».
— А где...
— Прямо за твоей спиной, сынок. Единственное приличное место в городе!
...Похоже, «Редвуд-бар» действительно единственное приличное место в городе. В контрасте с его яркой вывеской и свежей обшивкой из мамонтового дерева соседние здания кажутся еще более облезлыми. Переступив порог бара, будто на сейнере или траулере оказываешься. На стенах сети, по углам секстаны, компасы и другие неведомые навигационные инструменты. Все они кажутся древними, хоть и начищены до блеска. За стойкой — отполированный бесчисленными ладонями штурвал. Грубоватые прямоугольные столы, высокие псевдокапитанские кресла, салфетки с якорями.
В дальнем правом углу пятеро режутся в карты. Накурено так, что глаза щиплет. Один из игроков, рыжеватый крепыш лет пятидесяти, — в полицейской форме.
— Рей, мне еще пива! — кричит сосед шерифа Китрика. — Хэнк, а ты будешь?
— До конца дежурства десять минут, — объявляет шериф и раскрывает карты. — «Полный дом»!
— Во даешь!
Китрик сгребает двадцатипятицентовики.
— Я сдаю! — говорит он и, тасуя колоду, косится на тебя.
Бармен приносит пиво, а потом подходит к твоему столику.
— Что пожелаете?
— Ну... Содовую. Вообще-то я пришел поговорить с шерифом Китриком.
— Что-то срочное? — интересуется прекрасно все слышавший Китрик.
— Не совсем, — пожимаешь плечами ты. — Разговор пойдет о прошлом, так что я могу и подождать.
— Тогда, если не возражаете, я доиграю партию?
— Да, конечно.
Пригубив содовую, замечаешь, что стена напротив барной стойки вся оклеена фотографиями. Снимки черно-белые, старые; нет никакого сомнения в том, что на них изображено. И все-таки ты решаешь посмотреть поближе.
Редвуд-Пойнт в свои лучшие годы. Наверное, этим фотографиям лет пятьдесят-шестьдесят. Архаичные автомобили. Отдыхающие в старомодных купальных костюмах. Рыбаки, сидящие на мостках у пристани. Магазины, маленькие лавочки, кафе. Отпускники с безмятежно-счастливыми лицами. Ничего себе Депрессия!.. Впрочем, бедствовали не все; те, кто посостоятельнее, спасались от летнего зноя в уютном маленьком Редвуд-Пойнте. Фешенебельный отель: гости пьют шампанское, не выходя из бассейна. От него остались руины, которые ты видел на въезде в город, а от элегантного палаццо в викторианском стиле — пепелище. Большинство изображенных на снимках людей давно умерли и унесли с собой золотую эпоху процветания Редвуд-Пойнта. Интересно, что случилось? Почему время так безжалостно к этому городку?
— Да, когда-то здесь было очень недурно, — раздается за твоей спиной.
Обернувшись, ты видишь шерифа Китрика со стаканом пива в руках.
— Шестой час. Дежурство кончилось, — объявляет он. — Спасибо, что позволили доиграть. Так в чем дело? Речь пойдет о прошлом?
— Да, об этих временах. — Ты киваешь в сторону фотографий.
— Интересно...
— Можно поговорить в другом месте? Вопрос довольно деликатный.
— Мой офис рядом.
* * *
В приемной пахнет какой-то кислятиной, по углам паутина. Сам кабинет встречает гулкой пустотой. Три стола, на двух из них сантиметровый слой пыли. Телефон, картотека, сейф, портрет президента на стене. Похоже, в лучшие времена работа здесь кипела...
— Итак? — Шериф Китрик показывает на деревянный стул.
— Меня интересует тысяча девятьсот тридцать девятый год.
— Да, прошлое так прошлое.
