Джеффри Линдсей - Двойник Декстера

—Я?.. Как... что я сделал?

Фраза звучала непростительно глупо, и Рита немед­ленно воспользовалась этим. Она врезала кулаком мне в плечо, прямо в мягкую середину — излюбленная мишень Деборы — и сказала:

—Ах ты, ублюдок, я так и знала!

Я перевел взгляд на кушетку. Коди и Эстор были со­вершенно загипнотизированы происходящим в игре, а Лили-Энн сидела в манеже рядом с ними, радостно на­блюдая, как они убивают монстров. Они еще не слышали нехороших слов Риты, но если продолжать в том же духе, даже зачарованные компьютером дети очнутся и оценят происходящее. Я схватил Риту за руку прежде, чем она успела ударить меня еще раз, и спросил:

— Рита, ради Бога, что я такого сделал?

Она выдернула руку.

—  Ублюдок, — повторила она. — Ты, блин, сам пре­красно знаешь, что ты сделал. Ты спал с этой квашней, чтоб тебе провалиться!

Мы нередко переживаем события, в которых не видим никакого смысла, словно какой-то всемогущий режиссер вырезал нас из привычной киноленты нашей повседнев­ной жизни и наугад перенес в фильм совершенно иного жанра, повествующий о другом времени или о другой стране, а иногда действие разворачивается даже в мульт­фильме. Ты оглядываешься и понимаешь: язык тебе не­знаком, а происходящее никак не связано с твоими пред­ставлениями о реальности.

Именно такая минута настала теперь. Мягкая, предан­ная Декстеру Рита, которая никогда не теряла терпения и никогда, никогда, никогда не сквернословила, вдруг при­нялась делать то и другое одновременно, притом в адрес своего в кои-то веки ни в чем не виноватого мужа.

Но хотя я понятия не имел, в каком фильме нахожусь, у меня сложилось впечатление, что пора произнести свою реплику. Я знал: необходимо быстро вернуть контроль над ситуацией.

—  Рита, — произнес я как можно спокойнее, — я не понимаю...

—  Пошел ты... не понимаешь! — заявила она, топая ногой и снова занося кулак для удара. Эстор подняла го­лову и посмотрела на нас — в игре наступила очередь Ко­ди. Я снова взял Риту за руку и потянул прочь.

—  Пойдем, — предложил я. — Давай поговорим на кухне.

—  Я не собираюсь... — начала она, но я повысил го­лос:

— Не при детях.

Она виновато взглянула на них и пошла за мной через гостиную на кухню.

—Так, — сказал я, придвигая стул и садясь за знакомый стол. — Пожалуйста, объясни мне, какого черта, но, по­жалуйста, выражайся ясно, доступно и теми словами, которые не запрещены в штате Кентукки.

Рита стояла по ту сторону стола, скрестив руки на гру­ди, и гневно смотрела на меня с прежним выражением праведной ярости.

— Как ты, блин, хорошо врешь, — проговорила она сквозь зубы. — Я даже теперь готова тебе поверить. Сукин сын!

Я действительно хорошо вру; Декстер — это спокой­ствие и ледяное самообладание, и избранный способ по­ведения неизменно ему помогал. Но сейчас я чувствовал, как спокойствие и самообладание превращаются в теплую Лужицу разочарования. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох в попытке вернуть своему внутреннему миру более приятную температуру.

— Рита... — начал я, открывая глаза и устремляя на нее взгляд, полный очень правдоподобного страдальческого долготерпения. — Давай на минутку сделаем вид, будто я понятия не имею, о чем ты говоришь.

—Даже и не пытайся, ублюдок...

Я поднял руку.

—  Не обязательно напоминать, что я ублюдок. Я это помню. Вопрос заключается в другом. Почему я ублюдок? Итак?

Рита продолжала смотреть на меня, постукивая ногой цо полу. Потом она опустила руки и вздохнула.

—Ну ладно, — сказала она.—Я тебе подыграю, сволочь такая! — Будь ее палец заряжен, я упал бы замертво на месте. — Ты крутил роман с той сучкой с работы. Мне позвонил детектив! — объявила Рита, словно звонок де­тектива доказывал все и не оставлял сомнений. — Он спросил, знаю ли я что-нибудь про нее и про ваши отно­шения... и, может быть, есть еще фотографии? А потом в новостях сказали, что ее убили, и, Господи, Декстер, это ты ее убил, чтобы я не узнала?

Я почти уверен, часть мозговых клеток у меня продол­жала работать, поскольку я не забыл, что нужно дышать. Но более сложные функции, судя по всему, полностью отключились; обрывки мыслей проносились в сознании, но не складывались ни в одно связное высказывание. Я сделал еще вдох и выдох и смутно догадался: прошло уже некоторое время, а неприятная тишина тянется слишком долго, но, честное слово, я никак не мог собрать воедино разлетающиеся фрагменты и произнести настоящее пред­ложение. Медленно и болезненно колесо повернулось, и наконец отдельные слова стали обретать смысл—ублюдок, убил, детектив... после третьего слова из хаоса галопиру­ющих нейронов выплыла картинка целиком и заслонила собой круговорот недомыслей. Ухмыляющаяся, тупая ро­жа человекообразной обезьяны с низким лбом и злобной усмешкой. И мне удалось выговорить фразу, которая хоть что-то значила:

—Худ. Он тебе звонил?

— По-моему, я имею право знать, что мой муж кого-то убил, — заметила Рита. — И что он мне изменял, — доба­вила она так, словно на убийство она еще закрыла бы гла­за, но измену считала непростительным преступлением. Насколько я понимал, Рита расставляла человеческие приоритета в неправильном порядке, но сейчас оказалось не лучшее время для сравнительного обсуждения этиче­ских концепций.

— Рита, — произнес я по мере сил спокойно и власт­но. — Я почти не знал ту женщину. Камиллу.

—Не ври! — отрезала Рита. — Ричард... детектив сказал, что у нее везде были твои фотографии.

—Да, а у Эстор везде фотографии «Джонас бразерс», — заметил я. Рите почему-то не понравился этот аргумент, при всех его достоинствах.

— Эстор всего одиннадцать, — ядовито ответила она, точно моя попытка оправдаться сама по себе являлась верхом подлости и она ни за что не позволила бы преступ­нику вывернуться с помощью такой низкой уловки. — И она не шляется по ночам к «Джонас бразерс»!

—  Мы с Камиллой вместе работали, — объяснил я, надеясь наконец рассеять пелену безрассудства. — Иног­да нам приходилось задерживаться допоздна. На людях. Буквально в толпе других копов.

— И у них тоже есть твои фотографии? — поинтересо­валась Рита. — В папке на крышке унитаза? Я тебя умоляю. Ты, кажется, недооцениваешь мой ум.

Я очень хотел сказать, что, прежде чем недооценить ум, его нужно найти, но иногда приходится жертвовать остроумной репликой ради высшей цели, и сейчас насту­пило именно такое время.

—Рита, — проговорил я, — Камилла меня фотографи­ровала.

Я протянул обе руки ладонями вверх в знак того, что я достаточно мужественен, чтобы признать неприятный факт.

— Много раз, да. Дебора говорит, Камилла влюбилась. Я ничего не могу тут поделать. — Я вздохнул и покачал головой, словно давая Рите возможность осознать всю тяжесть мировой несправедливости, которая покоилась на моих широких плечах. — Но я никогда тебе не изменял. Ни с Камиллой, ни с кем бы то ни было.

Я увидел на Ритином лице первый маленький проблеск сомнения — я действительно хорошо умею подражать че­ловеческим чувствам и на сей раз вдобавок сказал нечто, очень близкое к действительности. Я по-настоящему Вжился в Роль, и Рита поверила, что я искренен.

—  Не ври, — повторила она, но далеко не так уверен­но. — Сколько раз ты просто уходил из дома вечером под каким-нибудь дурацким предлогом насчет работы. Точно я обязана была тебе поверить... — Она покачала головой и снова вспыхнула. — К черту! Я знала, так и будет. Я так и знала, потому что... И теперь ты ее убил?

Настал очень неприятный момент, еще хуже, чем в ту минуту, когда прозвучали первые обвинения. В упомяну­тые ею вечера я действительно кое-чем занимался, но не совсем романом и уж точно не с участием Камиллы, — я тихонько предавался своему хобби, относительно невин­ному, особенно в нынешнем контексте. Но я не мог в этом признаться и, конечно, не сумел бы предъявить доказа­тельства — по крайней мере я на это надеялся, поскольку каждый раз тщательно наводил порядок. Хуже всего, впро­чем, было осознать, что она все-таки замечала, когда я «незаметно» выскальзывал из дома, и таким образом по­лучалось, что я даже в собственных глазах выставил себя полным идиотом.