Квартал, в котором приютилось агентство Мерфи, выглядел, пожалуй, даже чуть хуже других. На углу был полуосвещенный бар с темными нишами; написанная от руки вывеска в витрине под красной неоновой рекламой пива «Будвайзер» извещала, что здесь «Вышший класс целый день и целый ноч». Напротив находился небольшой погребок с гондурасским флагом над входом, где прямо на полу были составлены бутылки мексиканского солодового пива «Текате» и пирамиды консервированных продуктов, фруктов и чипсов. Остальные здания представляли собой знакомые жителям любого города сооружения из красного кирпича. Мимо меня проехала полицейская патрульная машина.
Вход в здание находился в середине квартала. Место было ничем не примечательное. На табло рядом с лифтом значились четыре учреждения, занимающие два этажа.
Агентство Мерфи размещалось на одном этаже с бюро социальных услуг. На простой деревянной дощечке черного цвета, прибитой рядом с дверью, позолоченными буквами было написано его имя и под ним фраза: «Конфиденциальные расследования любого характера».
Я хотел войти, но дверь была заперта. Я довольно настойчиво постучал. Никакого результата.
Постучав еще раз, я тихо выругался: впустую потратил целый день, добираясь сюда.
В это время открылась дверь бюро социальных услуг и вышла женщина средних лет с кипой папок. Увидев меня, она вздохнула и произнесла:
— Там больше никого нет.
— Он что, переехал?
— Ну да, вроде того. Вы не читали об этом в газетах?
Посмотрев на мое недоумевающее лицо, она нахмурилась:
— У вас какое-то дело к Мерфи?
— Хотел задать ему несколько вопросов.
— Могу сказать вам его новый адрес, — буркнула она. — Это всего в нескольких кварталах отсюда.
— Великолепно. И какой адрес?
Она пожала плечами:
— Прибрежное кладбище.
Майкл О’Коннел велел себе успокоиться.
Но это было трудно. Обычно ему легче было действовать на грани нервного срыва, когда в его мысли прорывалась ярость, направлявшая его туда, где он чувствовал себя в своей стихии. Драка, оскорбления, брань приносили ему почти такое же удовлетворение, как и те моменты, когда он что-нибудь планировал. Нет почти ничего лучше, чем предугадать, что люди будут делать, а потом наблюдать, как они делают это.
Он видел, как Эшли тайком выскочила из своего дома и нырнула в такси, и запомнил таксомоторную компанию и номер машины. Его не удивило, что она куда-то уезжает. Для людей вроде Эшли и ее родных бегство — самое естественное дело. Он считал их трусами.
Он позвонил диспетчеру компании и сказал, что девушка, садившаяся в машину, чей номер он запомнил, обронила футляр с выписанными врачом очками. Как он может вернуть очки их владелице?
Диспетчер просмотрел журнал радиосвязи и ответил:
— Вряд ли это у вас получится, приятель.
— Вот как? А почему?
— Такси отвезло девушку в международную секцию аэропорта Логан. Так что можете выбросить очки или положить их в один из ящиков сбора вещей для бедных.
— Да-а… Немного же девушка увидит там, где будет проводить каникулы! — пошутил О’Коннел.
— Да, не повезло ей.
«Это мягко сказано», — подумал Майкл О’Коннел, внутренне кипя.
И вот теперь он устроился недалеко от ее квартиры и наблюдал за тремя парнями, вытаскивавшими коробки из дома. У них был средних габаритов грузовой фургон, припаркованный во втором от тротуара ряду, и парни, казалось, спешили загрузить его и убраться восвояси. О’Коннел опять напомнил себе, что должен хранить спокойствие. Он покрутил плечами, снимая напряжение в мышцах шеи, и несколько раз сжал и разжал кулаки, чтобы расслабиться. Затем он ленивой походкой направился к фургону.
Один из парней тащил две коробки с книгами, пристроив сверху настольную лампу, которая могла в любой момент свалиться. Парень слегка пошатывался под своей ношей.
— Съезжаете с квартиры? — спросил О’Коннел.
— Вывозим вещи, — ответил парень.
— Давай подержу, чтобы не упала, — сказал О’Коннел, снимая лампу.
Взяв в руки металлическую подставку, он ощутил электрический импульс, словно контакт с вещами Эшли был равноценен прикосновению к ее коже. Он погладил лампу и вспомнил, где именно она стояла на прикроватном столике и как бросала свет на изгибы и округлости ее тела. Дыхание его стало чаще, и даже голова слегка закружилась. Он отдал лампу парню.
— Спасибо, — сказал тот и бесцеремонно пихнул лампу в груду других вещей. — Остался еще этот чертов письменный стол, кровать и парочка ковров, и можем отчаливать.
О’Коннел заметил розовое покрывало и проглотил комок в горле, вспомнив, как отбросил его в сторону, прежде чем склониться над Эшли.
— Это не ваши вещи? — спросил он.
— Да нет, дочки одного профессора, — ответил парень, потягиваясь. — Он неплохо заплатил за перевозку.
— Это хорошо, — медленно отозвался О’Коннел, стараясь, чтобы в его голосе не проскальзывало никаких чувств, кроме пустого любопытства. — Наверное, это та, что жила на третьем этаже. Девочка что надо. Я живу здесь неподалеку. — Он махнул рукой в неопределенном направлении. — А она что, уезжает куда-нибудь?
— Отец сказал, что в Италию. Ей дали стипендию где-то во Флоренции.
— Звучит шикарно.
— Да, повезло.
— Ну ладно, удачи! — О’Коннел махнул парню и продолжил свой путь.
Перейдя улицу, он прислонился к стволу дерева. Он делал резкие вдохи, стараясь накачать в грудь побольше холодного воздуха. Наблюдая за тем, как вещи Эшли исчезают в недрах фургона, он спрашивал себя, не снится ли это ему. У него было ощущение, будто он стоит перед киноэкраном и все происходящее выглядит как реальное, но на самом деле таковым не является. Такси, отвозящее Эшли в аэропорт. Трое студентов, загружающие фургон воскресным утром. Сыщик, проживающий в Спрингфилде и фотографирующий Майкла из машины, припаркованной у его дома. Все это, несомненно, были детали одной картины, но она пока еще не складывалась у него в голове. Одно он знал точно: если родители Эшли думают, что, купив ей билет на самолет, избавятся от него, то они жестоко ошибаются. Все их хитрости лишь сделали его задачу более интересной. Он найдет ее, даже если ему придется лететь в Италию.
— Украсть у меня что-нибудь невозможно, — прошептал он. — Что мое, то мое.
Кэтрин Фрейзир запахнула шерстяную кофту. Клубы пара вырывались у нее изо рта, как дым у курильщика. В ночном воздухе чувствовалось предсказание грядущих вечеров. Вермонт, как всегда, предупреждал о том, чего следует ожидать, — надо было только отнестись к его предупреждениям с вниманием. Холодное ощущение темного неба на губах, онемевшие щеки, шорох ветвей над головой, тонкая ледяная кромка на прудах по утрам — все это говорило о том, что в ближайшие дни пойдет снег. Кэтрин напомнила себе, что надо проверить запас наколотых дров за домом. Вот если бы она могла понимать других людей так же хорошо, как понимает природу!
Автобус из Бостона опаздывал. Женщина ждала его на улице, а не в ресторане и не в зале для боулинга, около которых он делал остановку, перед тем как отправиться дальше, в Берлингтон и Монреаль. На ярком свету ей всегда становилось как-то не по себе, в полумраке и тумане было уютнее.
Она радовалась скорой встрече с Эшли, хотя, как всегда, немного нервничала в связи с тем, что не знала, как лучше представить девушку соседям. Эшли не была ни ее внучкой, ни племянницей, ни приемной дочерью, хотя последнее было ближе всего к действительности. Трезвомыслящие вермонтцы редко совали нос в чужие дела, полагая, как истинные янки, что чем меньше слов, тем лучше. При всем при том женщины, с которыми Кэтрин встречалась в церкви, а также в продуктовом магазине и в скобяной лавке, где ее хорошо знали, несомненно, будут задавать ей вопросы. Как и многие в Новой Англии, они обладали тонким чутьем на все, что хоть чуточку отдавало лицемерием. А Кэтрин испытывала сложные чувства, приглашая к себе дочь партнерши собственной дочери и одновременно осуждая эти отношения.
Подняв голову, Кэтрин окинула взглядом купол ночного неба. Она подумала, что, возможно, у человека бывает не меньше противоречивых чувств, чем звезд на небе.
Эшли вошла в ее жизнь еще ребенком. Кэтрин вспомнила их первую встречу и невольно улыбнулась в темноте. Она тогда слишком тепло оделась — несмотря на жару, на ней была шерстяная юбка и свитер. Должно быть, она казалась девочке столетней старухой.
