— Смотрите на меня, — сказал Коули. — Смотрите мне в глаза.
Тедди посмотрел. Глаза главврача были красные от недосыпа, с признаками головокружения. И чего-то еще. Чего же? Он вглядывался в эти глаза, выдерживая пристальный взгляд Коули. И тут до него дошло. Он понимал, что впечатление обманчиво, но взгляд выдавал человека с разбитым сердцем.
— Послушайте, — сказал Коули. — Кроме меня, у вас никого нет и не было. Вот уже два года, как я выслушиваю ваши фантазии. Мне знакома каждая деталь, каждая складочка — шифры, пропавший напарник, ураган, женщина в пещере, бесчеловечные эксперименты на маяке. Я все знаю про Нойса и про вымышленного сенатора Херли. Я знаю про Долорес, которая регулярно является вам во сне, мокрая до нитки. Я знаю про поленья на кухонном столике.
— Всё-то вы врете, — перебил его Тедди.
— Тогда откуда мне это известно?
Тедди взвешивал факты на своих дрожащих пальцах.
— Я ел вашу еду, пил ваш кофе, курил ваши сигареты. Блин, я принял три таблетки «аспирина», которые вы мне дали в утро моего приезда. А на следующий день вы меня усыпили. Когда я очнулся, вы сидели возле моей кровати. С этой минуты я уже был сам не свой. Вот с чего все началось. С этого вечера и моей мигрени. Чем вы меня накачали?
Коули откинулся назад. Лицо его исказила гримаса, как будто он проглотил какую-то кислятину, взгляд уткнулся в окно.
— Мое время истекает, — прошептал он.
— Что вы сказали?
— Время, — тихо сказал он. — Мне дали четыре дня, и они практически истекли.
— Так отпустите меня. Я вернусь в Бостон и напишу отчет об увиденном, но вы не бойтесь — ваши влиятельные друзья все равно не дадут ему ходу.
— Нет, Эндрю, — сказал Коули. — У меня не осталось друзей. Восемь лет я вел здесь бои, и теперь весы качнулись в сторону моих оппонентов. Я проиграю и потеряю свое положение и финансирование. Я поклялся перед наблюдательным советом, что удачно проведу ролевую игру, какой еще не знала психиатрия, и что она вас спасет. Вернет вас к нормальной жизни. А если я ошибался? — Глаза у него расширились, рука подперла подбородок, словно он пытался поставить на место нижнюю челюсть. Но затем рука упала, и он встретился взглядом с Тедди. — Эндрю, неужели вы не понимаете? Ваше поражение станет моим поражением. А мое поражение будет означать конец.
— Да, дело швах, — подытожил Тедди. За окном кричали чайки. До него долетали запахи соли, и солнца, и мокрого песка.
— Подойдем с другого боку, — продолжал Коули. — Вы считаете случайным совпадением, что имя Рейчел Соландо, являющейся, кстати, исключительно плодом вашего воображения, содержит те же самые буквы, что и имя вашей покойной жены, и тот факт, что она тоже убила своих детей?
Тедди встал, теперь у него дрожали руки от кончиков пальцев до плеч.
— Моя жена не убивала своих детей. У нас не было детей.
— Не было детей? — переспросил Коули и подошел к стене.
— Нет, черт бы вас побрал.
— О'кей.
Главврач сдернул очередную простыню.
На стене открылись: диаграмма с места преступления, фотографии озера, фотографии трех детских трупов. И их имена, написанные такими же крупными печатными буквами:
ЭДВАРД ЛЭДДИС
ДЭНИЕЛ ЛЭДДИС
РЕЙЧЕЛ ЛЭДДИС
Тедди поглядел на свои руки; они подпрыгивали так, будто жили отдельной от него жизнью. Если бы можно было сейчас на них наступить, он бы сделал это с удовольствием.
— Это ваши дети, Эндрю. Или вы будете отрицать, что они существовали? Не слышу?
Тедди наставил на него дрожащую руку с вытянутым указательным пальцем:
— Это дети Рейчел Соландо. Это озеро возле ее дома и диаграмма с места преступления.
— Это ваш дом. Вы туда переехали, прислушавшись к рекомендациям лечащих врачей вашей жены. Помните? После того как она случайно устроила пожар в вашей квартире. Увезите ее из города, сказали они, куда-нибудь на природу. Может быть, она поправится.
— Она не была больной.
— Она была сумасшедшей, Эндрю.
— И перестаньте, черт подери, называть меня так. Она не была сумасшедшей.
— Классическая депрессия. Ей был поставлен диагноз: маниакально-депрессивный психоз. Она была…
— Неправда.
— …склонна к суициду. Она мучила детей. Вы закрывали на это глаза. Вы считали ее слабохарактерной. Вы себе говорили: здравомыслие — это вопрос выбора, ей только надо вспомнить про свои обязанности. По отношению к вам. К детям. Вы запили, дальше — больше. Вы затворились в своей раковине. Старались реже бывать дома. Игнорировали опасные знаки. Пропускали мимо ушей то, что вам говорил приходский священник, ее собственные родные.
— Моя жена не была сумасшедшей!
— Почему игнорировали? Потому что вы ее стыдились.
— Моя жена не была…
— У психиатра, один-единственный раз, она оказалась после неудачной попытки самоубийства и была помещена в клинику. Даже вы оказались тут бессильны. Вам было сказано, что она представляет угрозу как для себя…
— Мы никогда не обращались к психиатру!
— …так и для своих детей. Вас многократно предупреждали.
— У нас не было детей. Мы говорили об этом, но она никак не могла забеременеть.
Господи! Такое чувство, как будто в голову ему вбивают скалкой куски стекла.
— Подойдите сюда, — попросил Коули. — Ну же. Подойдите ближе и взгляните на имена и фотографии с места преступления. Вам будет интересно узнать…
— Это может быть подделка. Вы могли всё подделать.
— Вас преследуют кошмары. Каждую ночь. Вы никуда не можете от них деться, Эндрю. Вы рассказывали мне свои сны. В последнее время вам не снились два мальчика и маленькая девочка? А? Она приводила вас к вашему надгробному камню? Вы «плохой моряк», Эндрю. Вам объяснить, что это значит? Это значит, что вы плохой отец. Вы не вели их правильным курсом. Вы их не спасли. Не хотите поговорить о «бревнышках»? А? Подойдите и посмотрите. Разве это не дети из ваших ночных кошмаров?
— Ерунда.
— Так вы гляньте. Подойдите и посмотрите.
— Вы меня накачали, вы убили моего напарника, вы говорите, что он не существовал. Вы собираетесь упечь меня в клетку, потому что я знаю, чем вы тут занимаетесь. Я знаю про эксперименты. Я знаю о препаратах, которые вы даете шизофреникам, о бесконтрольном применении лоботомии, о полном игнорировании Нюрнбергского кодекса. Я знаю все про ваши делишки, доктор.
— Вот как? — Коули скрестил руки на груди, привалившись к стене. — Просветите меня, будьте так добры. За четыре дня вы здесь все осмотрели. Вы проникли в каждый уголок. Где врачи-нацисты? Где вы видели сатанинские операции?
Он снова подошел к столу, чтобы заглянуть в свои записи.
— Эндрю, вы все еще верите, что мы занимаемся промыванием мозгов? Что мы давно проводим эксперименты по созданию… как вы выразились? ах да… солдат-призраков! Профессиональных убийц! — Он хмыкнул. — Я должен отдать вам должное, Эндрю. Даже в наш век воинствующей паранойи мало кто может сравниться с вашими фантазиями.
Тедди наставил на него дрожащий палец:
— Это экспериментальная клиника с радикальными методами лечения…
— Все верно.
— Вы принимаете самых буйных больных.
— И снова вы правы. Одна поправка: и самых помешанных.
— А еще вы…
— Ну?
— Проводите эксперименты…
— Да! — Коули хлопнул в ладоши и отвесил короткий поклон. — Признаюсь во всех грехах.
— Хирургические.
Коули поднял вверх палец:
— Вот это нет. Извините. В этой области никаких экспериментов. Хирургические операции проводятся лишь в крайних случаях и каждый раз при моем отчаянном сопротивлении. Но у меня только один голос, и не в моей власти сразу изменить десятилетиями сложившуюся практику.
— Вы лжете.
Коули вздохнул:
— Приведите мне один пример, подтверждающий ваши общие рассуждения. Хотя бы один.
Тедди хранил молчание.
— А те факты, которые представил вам я, вы предпочли оставить без комментариев.
— Потому что это никакие не факты. Все сфабриковано.
Коули сложил ладони и приложил их к губам, словно в молитве.
— Выпустите меня с этого острова, — сказал Тедди. — Как офицер федеральной службы при исполнении обязанностей я требую, чтобы вы меня выпустили.
Коули на секунду закрыл глаза. Когда он их снова открыл, взгляд сделался яснее и жестче.
— О'кей, о'кей. Вы меня убедили, пристав. Я облегчу вам задачу.
Он поднял с пола кожаный дипломат, щелкнул замочками — и на стол полетел пистолет.
— Это ваш пистолет?
Тедди молча разглядывал оружие.
— На рукояти выгравированы ваши инициалы, правильно?
Тедди продолжал смотреть, глаза застилал пот.
— Да или нет, пристав? Это ваш пистолет?
Он видел щербинку на дуле от выстрела Филипа Стакса, который метил в него, а попал в сталь и в результате погиб от рикошета собственной пули. Он видел инициалы Э. Д. на рукояти пистолета, подарка местного отделения приставов. А на защитной скобе, закрывающей спусковой крючок, остались царапины, после того как во время погони в Сент-Луисе зимой сорок девятого пистолет упал на асфальт.
