– Проснулась? – прошептал Лоренс.
– Будильник разбудил. Наверное, пора. Ты спал?
– Думал.
– О чем?
– О золотых слитках. О тех, кто веками убивал ради них и убивает до сих пор. Но вы – ты и Тозеры – пришли сюда не за золотом. Эммет и Джун погибли из-за меня. И ты в этой пещере тоже из-за меня. Мне так жаль… Это ничего не изменит, но я должен об этом сказать. Мне нужно, чтобы ты это услышала. Знаю, я никчемный, эгоистичный раздолбай. Как ты там сказала, в пансионе? Ты была права, Эбби. Все дело во мне. Так было всегда. – Кендал закрыл лицо руками. – Возьми это с тобой. Если вернешься ко мне. И если не вернешься. В том, что я ушел… не ты виновата. И не твоя мать. Я ушел… что-то во мне сломалось. И не поправилось. Я делаю больно людям, которых люблю, которые любят меня, а почему, и сам не знаю. Но, девочка моя, моя милая девочка, мне так жаль, что я сделал тебе больно! Мне так жаль, что тебе достался такой отец…
Эбигейл не хотела этого и сопротивлялась этому, но оно происходило помимо ее воли – старый, заскорузлый узел в ее душе понемногу ослабевал и распускался.
* * *
Даже стоя на плечах отца, ей не хватало еще фута, чтобы ухватиться за какую-нибудь опору.
– Не достаю. Подтолкни меня выше, – попросила девушка. Свет фонаря упал на ближайший выступ в нескольких дюймах от кончиков ее пальцев. – Еще чуть-чуть! – Она вытянулась и ухватилась за выступ обеими руками. – Есть!
– Найди опору для ног, – подсказал снизу Лоренс.
Пальцы начали неметь, но подошвы ботинок журналистки только впустую терли стену.
– Не могу найти. Ничего не попадается. Господи, я соскальзываю! – испугалась она.
– Чувствуешь? – крикнул профессор, толкая мысок ее правого ботинка в расщелину. – Переноси вес на ноги! – Эбигейл уперлась ногами в стену. – Не торопись. Соберись с силами.
Она перевела дух и посветила вверх фонарем. Проход сужался, но трещин и выступов в нем хватало. Фостер отпустила лямки рюкзака, потянулась к следующей опоре и невольно застонала от острой боли в копчике.
– Помни, подниматься надо за счет ног! – крикнул снизу Кендал. – Иначе быстро устанешь.
Эбигейл проверила прочность опоры под ногой – вроде бы надежная – и перенесла на нее вес. Затем она передохнула секунд тридцать и подтянулась. Новая методика сработала – руки уже не немели. Девушка поднялась футов на десять, но дальше стало труднее – стена обледенела, подошвы скользили, да еще и трещин и выбоин поубавилось, и Фостер вдруг обнаружила, что ухватиться ей уже не за что.
– Я застряла! – крикнула она в отчаянии.
– Отталкивайся ногами от противоположной стены! – Голос Лоренса звучал глухо, словно со дна глубокого колодца. – Упирайся! Протискивайся!
Эбигейл держалась на выступе шириной в полдюйма, и ее ноги дрожали от подступающей слабости.
– Я падаю! – вскрикнула она.
– Слушай меня! Правой ногой упрись в стену за спиной, а пальцами левой жми в противоположную!
Девушка попыталась последовать этому совету, но ее подошвы скользили по заснеженному камню. Она напряглась изо всех сил, и боль от копчика отдалась во всем ее теле так, что у нее даже помутилось в глазах. В конце концов ей все же удалось найти опору и даже немного подтянуться вверх. Она поползла выше, упираясь, где было можно, ногами, подтягиваясь, где получалось, на руках и проталкивая себя вверх.
На голову ей падал снег, где-то близко завывал ветер. Эбигейл посмотрела вниз – с высоты в семьдесят футов фонарь Лоренса казался крохотной точкой света – и снова подумала о той, навсегда оставшейся у нее в памяти ночи, когда он ушел. Что он чувствует теперь, провожая ее глазами, оставшись один в темноте? Может, то же самое, что чувствовала тогда она, глядя, как он выходит из ее спальни?
Ты оставил нас в яме глубже и темнее этой. Ты бросил нас и не вернулся. Разве такое можно простить? Ты предал четырехлетнюю девочку, перевернул ее мир вверх дном. Из-за тебя я всю жизнь считала себя брошенной. Разве такое можно простить? Если я не вернусь, папа, никто и никогда не услышит о тебе больше…
Голова Эбигейл вынырнула наружу из пещеры – черной, окруженной снежным венцом дыры на крутом белом склоне. Мела пурга, а часы показывали 00:32. Двадцать часов под землей. Ее пальцы, руки, ноги – все онемело. Она стояла на пронизывающем ветру, в кромешной тьме, посреди бушующей метели и даже не представляла, где находится и где искать Абандон.
На следующее утро они отправились прогуляться по Мейн-стрит. Зимнее небо сияло голубизной, солнце поднималось над восточной стеной каньона, и снег блестел так, что на него было больно смотреть.
Камины в торговой лавке и ближайших домах на холме давно потухли, и воздух, освободившись от дыма, дышал морозной чистотой.
Гарриет, прищурившись, хотя капор и защищал ее глаза от солнца, посмотрела на Стивена. Ей было непривычно в обществе этого молодого проповедника, который обращался с нею, как со взрослой, и спрашивал, что она думает о том и о сем. Папочка ее мнением никогда не интересовался.
– А куда Бог забрал людей? – не в первый уже раз, начиная с прошлого вечера, спросила девочка.
Коул остановился, присел перед ней, и его снегоступы ушли в снег на добрый фут.
– Гарриет, я уже говорил тебе, что не знаю…
Уловив краем глаза какое-то движение вверху, над ними, проповедник бросил взгляд на второй этаж гостиницы и увидел в эркерном окне наблюдающую за ними Молли Мэдсен. Язва в желудке напомнила о себе болью, и он поморщился.
Пробившись через выросшие у кирпичного строения высокие сугробы, они с ребенком вошли в вестибюль гостиницы.
– Гарриет, иди поиграй у бильярдного стола, – сказал проповедник своей маленькой спутнице.
Сам же он снял дымчатые очки, расшнуровал снегоступы и поднялся по ступенькам. Пройдя по темному коридору, постучал в дверь мисс Мэдсен, а когда она спросила, кто там, назвал себя по имени.
Дверь открылась, и проповедник покраснел. Хотя в комнате было даже холоднее, чем в коридоре, вся одежда Молли состояла из тонкой, полупрозрачной сорочки. Она стояла перед ним, дрожа от холода, и с ее синих, как у покойника, губ срывались легкие клубочки дыхания.
– Увидев вас на улице, я подумала, что вы – мой Джек, – сказала женщина. – Я жду его с минуты на минуту – он должен вот-вот приехать.
– Вы позволите мне войти? И растопить камин? – попросил Коул.
– Да, конечно. Это было бы чудесно.
Стивен переступил порог, прошел в номер и положил на стол свою фетровую шляпу. Молли закрыла за ним дверь. В комнате воняло ночным горшком, но его поразила не столько грязь, сколько царящее там одиночество. Оно обосновалось здесь уверенно и прочно, растеклось по оклеенным унылыми обоями стенам и видавшей виды мебели и накрыло своей тенью чахнущую постоялицу. Проповедник знал ее ситуацию: предательство жениха, оскорбленная гордость брошенной женщины, унижение, расцветшее в конце концов безумием… Ему случалось навещать ее и раньше, но в комнату она никогда его не приглашала, чему, сказать по правде, он был только рад.
– Очаг там, – сказала Молли, подводя гостя к пузатой печурке напротив кровати. – Мистер Пакер всегда оказывает мне содействие в этом отношении. Мой Джек – его добрый друг и деловой партнер, хотя и не приезжал сюда уже некоторое время.
Запаса сложенных у стены дров вполне могло, на взгляд Стивена, хватить на день, а то и на два. Он скомкал несколько страниц старой газеты, таких хрупких, что они рассыпались у него в руках.
– Подходите ближе, согрейтесь, – предложил проповедник, когда в камине загудел огонь.
Мэдсен опустилась на колени перед открытой печью, уставившись невидящим взглядом на охваченные пламенем осиновые поленья. Коул снял с кровати пыльное покрывало и накинул его ей на плечи, а потом расстегнул свое пальто и устроился рядом.
– Молли, в городе никого не осталось, – сказал он. – Все ушли.
– Все? И даже мистер Пакер?
– И мистер Пакер тоже. Скоро ухожу и я. А к вам заглянул с надеждой убедить уйти вместе со мной.
– А как же Джек? Что, если он вернется и не застанет меня здесь? Что, если он никого не застанет?
– Мы обо всем известим Джека, как только попадем в Силвертон. Я даже заплачу за теле…
– Но это совсем не то… Мне положено сидеть у окна и смотреть на улицу. И вот я вижу его – он идет к отелю. А он видит меня здесь, в окне, и снимает шляпу. Я улыбаюсь – он взбегает по лестнице, идет по коридору и… – У женщины перехватило дыхание.
– Всё в порядке, Молли, – попытался успокоить ее гость.
– Я должна быть здесь, когда мой Джек придет в Абандон, – уверенно заявила хозяйка комнаты.
– Но кто будет приносить вам пищу и воду? Дрова для печи? Кто…
– Об этом позаботится Джек. В конце концов, он – мой муж.
– Молли…
Вы прожили в Абандоне десять лет, а в этом отеле – уже пять, и вы умрете в этой комнате, если не уедете со мной. Шансов увидеть Джека у вас столько же, сколько и у всех местных ковбоев разбогатеть в этом проклятом городе!
