Через какое-то время я завязал разговор с барменом, коренастым типом с рыжими бакенбардами и ручищами, которые больше под стать портовому грузчику. Татуировки также говорили о службе в армии или во флоте на Востоке. От его проницательных глаз ничего не могло укрыться.
В качестве вводной фразы я использовал универсальную тему Джека, которая живо волновала всех.
– Дружище, я слышал, что Джека уже схватили.
– Ничего подобного, черт побери, – ответил бармен. – Брат моей жены служит в полиции под началом Уоррена, и он говорит, что у ребят в синем нет ничегошеньки, ни единой улики, ни даже направления. Почти все свидетели лгут, а Джек на голову умнее всех. Одним везением его не возьмешь, тут нужны мозги.
– Согласен, – сказал я. – Насколько я слышал, он четыре-пять раз был на волосок от задержания, но «фараоны» его пропустили.
– Он умен, да и смелости ему не занимать, – подтвердил бармен. – Этот тип совсем спятил, и все-таки его дерзостью нельзя не восхищаться.
Мы умолкли. Бармен удалился наполнять стаканы пивом и джином; он поприветствовал завсегдатая, пошутил с какой-то девицей, но в конце концов вернулся ко мне. Я знал, что он, как и все, хочет поговорить о Джеке. Я подождал, когда он придумает, что сказать, и наконец он начал:
– Сейчас как раз начинается первая четверть луны. Можете быть уверены, он снова это сделает. Теперь у него уже жажда, сильная жажда, он полюбил кровь, но гораздо больше полюбил то, как гудит весь город. Он в одиночку застопорил пять миллионов человек. Представляю, что он должен сейчас чувствовать.
– Даже не могу себе представить, – сказал я. – Я настолько занят переписыванием цифр при газовом освещении, что у меня нет времени прибить муху.
– То же самое и я, братишка, по двенадцать часов в день разливаю пиво, – сказал бармен.
– Позвольте задать вам один вопрос.
В этот момент у противоположного конца стойки потребовалось его профессиональное присутствие, и он поспешил обслужить других посетителей, шумную ораву. Когда я наконец перехватил его взгляд и указал на свой пустой стакан, бармен кивнул и принес мне другой, с пивом почти черного цвета, увенчанным шапкой пены, похожей на глазурь на рождественском пироге. С удовольствием пригубив пиво, я подался вперед.
– Готов поспорить, такой человек, как вы, работающий здесь, знает кое-что. Замечает, что творится вокруг. Много слышит и ничего не забывает.
– Возможно.
– Да, так вот какое дело… Я мужчина женатый, понимаете, но люблю получать удовольствие так, чтобы это было безопасно. Сюда я прихожу раз в два-три месяца, чтобы спустить отложенные втихую деньги, о которых жена понятия не имеет. На мой взгляд, хуже от этого никому не становится.
– А то как же, – согласился бармен.
– Вот именно, – продолжал я. – Итак, вот в чем мой маленький вопрос. У меня из мыслей не выходит, что вот я развлекаюсь со шлюхой в переулке, весь на взводе, котелок сдвинут на затылок, и тут появляется Джек и решает пришить не одного, а сразу двоих.
Бармен рассмеялся. Расхохотался.
– Старина, Джек охотится только на «птичек». За мужчин он еще не принимался, понимаешь?
– Не принимался, но как знать, что у него на уме? Я бы не хотел стать первым. Против типа, так ловко орудующего ножом, у меня не будет никаких шансов.
– Ну да, если только на помощь не подоспеет королевская артиллерия.
– Так вот чего я хочу, дружище. Готов пожертвовать шиллингом. Ты, случайно, не знаешь какую-нибудь девочку со своей комнатой? Чтобы можно было прийти к ней в гости, побыть в безопасности и уюте, вдали от Джека с ножом? Я заплачу столько, сколько нужно. Понятно, это дороже, чем обычные три пенса, но безопасность того стоит.
– Гм, – задумчиво прищурился бармен.
Но тут его снова призвали дела, он обслужил других посетителей, задержался, чтобы пошутить с двумя мужчинами, похожими на адвокатов, пришедших поглазеть на трущобы, налил три стакана джина девушке, которая отнесла их двум своим знакомым, дал прикурить какому-то типу и наконец не спеша вернулся назад. Шиллинг лежал на стойке, накрытый моей ладонью.
Бармен подошел, я поднял руку, он схватил шиллинг и убрал его в карман.
– Ну, хорошо, приятель, но только от Брайана Мерфи ты ничего не слышал.
– Понял.
– Есть такой тип по имени Джо Барнетт, он постоянно сходится и расходится с одной девчонкой. Насколько я слышал, сейчас они как раз разошлись. Когда на улице холодно, девчонка пускает к себе своих подруг, если те не могут наскрести на ночлежку. Джо это не нравится, поскольку комнатенка тесная. Вот он и уходит, и все девочки говорят о бедняжке. И эта девчонка симпатичная, хотя и толстовата. Говорит, что когда-то служила в классном доме. Сейчас ее здесь нет, но по большей части ночью она на улице; поверьте, она ходит не на репетиции церковного хора.
Я рассмеялся.
– Невысокая, плотная, светлые волосы, чем-то похожа на ангела, какого можно увидеть на старинных картинах. Розовощекая, грудь прямо-таки колышется, вам понравится ее отыметь. Зовут ее Мэри Джейн Келли, все девочки знают Мэри Джейн, это точно, и она живет недалеко отсюда, в меблированных комнатах Маккарти.
– В меблированных комнатах Маккарти?
– Их владелец тип по фамилии Маккарти. На самом деле дом называется Миллерс-корт. Уютное местечко, посредине коридор, а по обеим сторонам комнаты. Если не ошибаюсь, Мэри Джейн в тринадцатой.
– Мэри Джейн Келли…
– Сегодня вечером она уже была здесь. Часто заходит сюда, Или в «Британию», пропивает деньги с той же скоростью, с какой зарабатывает. Помешана на джине, бедняжка, а когда наберется, очень любит петь. Я время от времени помогаю ей, направляю клиентов. Она – именно та, кто вам нужен, дружище!
Глава 34
Воспоминания Джеба
Майор Пуллем проживал в красивом доме на Хокстон-сквер в Хэкни, милях в полутора к северу от Уайтчепела. Опрятный, процветающий, аристократический район – идеал, к которому должен стремиться каждый англичанин. Дом Пуллема – на самом деле он принадлежал леди Мэшем – изящно стоял на изящной улице, ровня среди своих соседей, величественный, утонченный, ухоженный: достойное вознаграждение отчаянному кавалеристу, в которого стреляли добрых десять тысяч раз за его службу короне. Жаль, что майор Пуллем не довольствовался одним только домом, но такова природа зверя.
Я прибыл на место в одиннадцать часов вечера. Действительно, на небе сиял полумесяц, пробивавшийся сквозь разрывы в мечущихся тучах, а порывистый ветер шуршал ветвями деревьев, в изобилии растущих вокруг. Пришла осень, и деревья сменили цвет, окрасившись в золото и багрянец. Листья, достигнув совершенства сухой смерти, кружась падали на землю, устилая лужайки и канавы. В воздухе висело тяжелое предчувствие дождя, и я решил, что он начнется еще до рассвета. Поэтому я надел поверх коричневого костюма древний макинтош, когда-то принадлежавший отцу, обмотал шею клетчатым шарфом, а на голову нахлобучил фетровую шляпу, натянув ее на самые уши. Я не собирался позволить дождю встать между мной и Джеком.
Я нашел профессора Дэйра точно там, где мы договорились, на скамейке на Хокстон-сквер в доброй сотне метров от дома майора, откуда он тем не менее прекрасно просматривался. Майор не мог покинуть дом так, чтобы мы этого не заметили, поскольку очаровательный сад, разбитый на заднем дворе, не имел выхода, будучи окружен со всех сторон другими домами.
– Он дома? – спросил я.
– Точно. Они с леди Мэшем вернулись в десять вечера с какого-то светского сборища. Все были в шелках и бриллиантах, так что, вероятно, это было в Мейфэре или в каком-нибудь другом золотом месте. Они приехали в кэбе, отпустили всех слуг и теперь вдвоем в спальне. Возможно, Пуллем взобрался на свою жену и кричит: «Вперед, старушка, вези меня на врага!», и так они проведут весь вечер.
– Полагаю, в этом случае мы бы услышали ее крики, полные блаженства, – заметил я. – Они перекрыли бы даже шум ветра.
Мы дружно рассмеялись. За время нашего приключения между нами возникла восхитительная дружба, чем, вероятно, объяснялось то, что я так гневно отреагировал на клеветнические измышления Гарри Дэма. Дэйр нисколько не уступал мне в иронии, придерживался таких же радикальных взглядов, точно так же осуждал церемониальную помпезность Британской империи и скрытый в ней очаг гниения, но только был чуть более хладнокровным. Он никогда не злился при виде того уродства, которое пряталось у всех на виду перед сонными глазами Лондона, лишь изредка позволяя себе издать мрачный смешок. Воистину, он был идеальным Холмсом.
– Вот, – сказал Дэйр, – можете взять вот это. Штуковина громоздкая.
С этими словами он раскрыл пелерину, расстегнул застежки, сунул руку куда-то внутрь и передал мне довольно тяжелый предмет, лежащий в кожаном кармашке с множеством ремешков. Почувствовав вес этого предмета у себя на коленях, я понял, что он гораздо тяжелее, чем можно было предположить по его размерам. Нагнувшись, я распутал кожаные ремешки и достал предмет, спрятанный в кармашке. Сперва в тусклом освещении далекого газового фонаря я не смог различить, что это такое, но постепенно предмет принял более или менее знакомые очертания.
