во сне, скользнула взглядом по тонкой зеленой линии, ведущей от листика Винни к другому листику с именем… Чейза Олдера? Марен непонимающе тряхнула головой. Какого черта? Что это за хрен с горы? Впрочем, гадать было некогда: еще немного, и в спальню завалится Брайан в своем излюбленном домашнем одеянии – спортивных шортах и… все. В одних лишь спортивных шортах.
Открыв папку «Почта», Марен пробежала глазами по сообщениям от жены Чейза Олдера, которую, отметила она про себя, действительно звали Наоми. Времени читать, а тем более вникать в их смысл у нее не было, поэтому она выхватила смартфон, сфотографировала письма, выпрыгнула из кресла и, отскочив в сторону, – вдруг придется доказывать, что компьютер действительно принадлежал ее работодательнице, – щелкнула на всякий случай кабинет и стену с фотографией из журнала «Вог», на обложке которого красовалась «самая влиятельная женщина в мире», то есть Алисия. Марен собственноручно поместила обложку в рамку и повесила на стену. Снова бросившись к ноутбуку, она вернула страничку с родословным древом и сделала снимок экрана.
Слава небесам, она не успела купить универсальное средство, чтобы смазать дверь в спальне Брайана и Алисии, и вовремя услышала скрип проржавевших петель. Пора сматываться. Марен разлогинилась и спряталась за распахнутой дверью кабинета, пережидая, когда пройдет Брайан. Береженого Бог бережет. Услышав, как он слоноподобно топает вниз по лестнице, она закатила глаза – вот уж точно, рафинированный интеллигент. Убедившись, что ей ничто не угрожает, она прошла по коридору в спальню и приступила к уборке. В груди ее все кипело. Ее распирало от злобы. На Алисию за то, что та лезла напролом в ее личную жизнь и ворошила прошлое, которое Марен хотела похоронить навсегда; за то, что втягивала в это Винни и заставляла Марен поговорить с дочерью, причем не тогда и не так, как мечталось об этом самой Марен. На Чейза Олдера, кем бы тот ни был, за ту гнусность, что он сотворил с ней, разрушив ее жизнь. На его жену за то, что ей хватило наглости подкараулить Винни в школе. На Брайана за то, что он… Да за то, что он просто свинья!
Гнев придал Марен сил, и она остервенело накинулась на работу. Проворно носясь по спальне, она составила план: вернуться домой, залезть в интернет и перво-наперво разузнать про этого подонка Чейза Олдера. Затем хорошенько подумать, чем он и его жена могут угрожать Винни. И – на будущее – перестать философствовать о тягостных узах, унизительно приковавших ее к Алисии, а разорвать их при первой же возможности.
Но, увы, даже вдохновение от столь чудесного плана не могло заглушить в ней страх предстоящего разговора, грозовой тучей нависшего над их отношениями с Винни – единственными отношениями, которыми Марен дорожила больше всего на свете.
В нескольких кварталах от дома Марен свернула в глухой переулок и распахнула дверцу машины. Ее стошнило прямо на тротуар. Обтерев рот использованной салфеткой из «Старбакса», шершавой, как наждачная бумага, она поспешно бросила ее истлевать в луже рвоты и поехала домой. Если судьи решат, что узнать имя насильника не является оправданием для расшвыривания мусора на улице, она безропотно понесет наказание. Всю оставшуюся дорогу она стискивала руль, будто пыталась выжать из него масло. Однако руки ее, вопреки законам физики, продолжали дрожать. Ее колотило, словно в ознобе. Ни о каком разговоре с Винни не могло быть и речи.
Когда она вернулась домой, из-за закрытой двери в спальню Винни не доносилось ни звука. Вздохнув с облегчением, Марен заправила за ухо выбившуюся прядь волос, и пальцы ее увлажнились. Машинально она поднесла их к носу, и ее снова чуть не вывернуло наизнанку. Сдирая на бегу одежду, она бросилась в ванную и стремглав заскочила в душ.
Обжигающая капель дробно застучала по ее телу. Давясь слезами, уносимыми горячими струями в сливную трубу, она молилась, чтобы грохот воды, бьющейся о стеклопластиковые стенки кабинки, заглушил ее рыдания. И все же, как ни старалась Марен сосредоточиться на сиюминутном настоящем – горячей воде, вертком мыле, шампуне, которым она безостановочно мыла голову, – ее железная воля дрогнула под натиском растревоженной души, и Марен унеслась в прошлое.
В последний раз она драила себя так, словно хотела снять кожу, восемнадцать лет назад. Восемнадцать лет и три месяца назад… Она живо вспомнила, как очнулась предрассветным утром на поле для гольфа в загородном клубе «Кикапу», свернулась калачиком и зарыдала. Самое странное, что, пока она лежала, заливаясь слезами, внутри нее одновременно боролись два чувства: одно требовало вспомнить, что с ней произошло, другое – навсегда об этом забыть. Правда, саму Марен больше волновал избыток влаги. И беспокоили ее не разбрызгиватели для полива газона, орошавшие ее с завидной регулярностью, и не роса, холодившая тело, а непонятная, сочившаяся из нее липкая жидкость. Опустив руку в промежность, ноющую от нестерпимо-режущей боли, она нащупала разорванные трусики и, поднеся ладонь к глазам, увидела измазанные в крови пальцы.
Следующие двадцать минут она думала только о том, как бы поскорее вернуться домой и забраться под душ. Выкарабкавшись из песчаной ловушки – боже, как ее сюда занесло? – она, едва переставляя ноги, поплелась к домику у бассейна в надежде отыскать там закадычную подругу Джейн. Не успела она добрести до домика, как та выбежала ей навстречу. Слава богу!
– Шлюха подзаборная! – заверещала Джейн. – Как ты могла? Я же была твоей лучшей подругой!
И она стиснула кулаки.
– Джейн! – всхлипнула Марен. – Меня изнасиловали! Помоги мне! Прошу тебя! Мне нужно домой!
– Изнасиловали? Тебя? Да Марианна своими глазами видела, как Чарльз подцепил тебя у бассейна и понес на поле для гольфа. Ты ему на шею вешалась! Веселилась до упада. А потом он вернулся и объявил всем, что ты умолила его сорвать свой «розовый бутончик». «Ах, ах, не хочу тянуть, уезжаю в университет!»
– Да ты только взгляни на меня! – Марен беспомощно провела рукой по некогда изысканному белому платью, превратившемуся в мокрую изодранную тряпку в крупицах песка и пятнах крови. – Я что, похожа на человека, который отдался по собственному желанию? Я даже не помню, как все произошло!
Марен казалось, что она орет во все горло, но на самом деле изо рта ее вылетал лишь сдавленный хрип.
Джейн разразилась слезами.
– Гнусная врунья! – выкрикнула она, размазывая по щекам черную тушь.
Позади Джейн Марен заметила группку мальчишек и среди них Чарльза.
– Клянусь тебе, Джейн! Поверь мне! Лжет Чарльз, а не я!
– Вали домой, – процедила Джейн. – И хорошенько запомни: не путайся с парнями своих лучших подруг в универе. Это подло.
Марен, всхлипывая, рухнула на колени, а Джейн, ее ближайшая подруга с третьего класса школы, повернулась к ней спиной и пошла к поджидавшим ее ребятам.
Марен, скрестив ноги, сидела под душем, когда ее мать ворвалась в ванную. Похоже, она совсем потеряла счет времени: пальцы ее сморщились, словно изюмины, кожа пошла волдырями от горячей, как кипяток, воды. Ей было все равно. Она до сих пор кровоточила. Она до сих пор плакала.
– Марен! Что за потоп ты здесь устроила? Торчишь тут уже полчаса! Да мы разоримся платить за воду!
Отдернув занавеску, мать застыла, подбоченясь и свирепо глядя на дочь.
Марен подтянула колени к груди и застонала.
– Мне кажется, Чарльз Браун меня изнасиловал.
– Что значит – тебе кажется, Чарльз тебя изнасиловал? – Мать подошла ближе и завернула кран. – Не мели ерунды. Чарльз – славный мальчик. Учится в Гарварде. Ты, небось, с ним заигрывала?
– Нет! Ничего подобного! – жалобно всхлипнула Марен, выбираясь из ванны.
Мать, развернув полотенце, отвела от нее взгляд. Затем потянула носом, досадливо скривилась и гаркнула:
– Марен! Ты что – пила?
– Нет! Дело не в этом! Я не понимаю, что произошло, но чувствую – произошла какая-то мерзость. Махровая мерзость.
– Чувствуй сколько угодно, но, если ты пьяна, никто тебе не поверит. И не смотри на меня так. Что я могу сделать? Пойти к президенту загородного клуба «Кикапу» и заявить, что его сын, возможно, изнасиловал мою дочь, хотя она в этом не уверена, так как нажралась как свинья? Да соседи нас засмеют! Сплетням конца краю не будет! Как я тогда покажусь в церкви?
– Но разве мы не должны обратиться в полицию?
– И что мы им скажем?
