— Ты не забыл, что в четверг мы ждем гостей?
— А отменить прием мы не можем?
— Нет, конечно. - Раздраженно удивилась жена. - Я и без того живу как в клетке.
— С деньгами напряженка. Каждая вечеринка нам обходится в кругленькую сумму. Тебе ведь только французское шампанское подавай и марочный коньяк. Ты ставишь на стол семгу, а кета для тебя не рыба.
— Ну хватит нудить. Мужик ты или кто?
— Все-все. Не поднимай волну. Заметано. Дашка уже спит?
— Вспомнил о дочери. Так не заметишь, как она замуж выйдет.
Он сел за стол и начал поглощать яичницу. Мысли его были далеки от предстоящей вечеринки и даже от соблазнительной жены. Он думал только о себе, и ни одна мысль не льстила его самолюбию. Стоило ему попасть в экстремальную ситуацию, как он тут же растерялся и наделал в штаны. Семен считал себя человеком сильным и умным. Так думали многие. Находчивость, взвешенность, рациональность, трезвый взгляд на события казались присущими его характеру. Куда же делись хладнокровие и разум, когда он сломя голову пустился в бегство. А следы, улики, отпечатки, возможно, свидетели и, наконец, труп? Сам по себе он никуда не денется. Эту ночь Семен Семенович Добрушин так и не заснул.
Начальник райотдела милиции полковник Саранцев положил телефонную трубку и взглянул на стоявшего перед столом майора.
— Что я могу тебе сказать, Семен. Ты родился в сорочке. Меченые деньги, которые ты принял от Саркисяна, найдены у него в квартире при обыске. Молодец, хорошо сработал. Но ты же понимаешь, что на Петровке тоже не лохи сидят. Ребята просто закрыли на тебя глаза. Начальству понравилась твоя разработка Котова. Все понимают, что маньяков каждый день не ловят и не раскапывают. Гебе это удалось сделать, и, очевидно, наверху решили, что лучше иметь следователя-взяточника, чем бездаря-пустышку. Работай, Добрушин. Везунок ты. Но учти: еще раз засыпешься, я тебя вытаскивать не стану. В дворники пойдешь. Затихни как мышь. Уверен, что за тобой будут наблюдать. Возможны провокации. Ну а к официальным проверкам мы привыкли. Иди, майор. Твоя судьба в твоих руках.
Семен вышел из кабинета начальника как побитый пес. Кончилась веселая жизнь. Второй промашки ему не простят. Либо жить на зарплату, либо идти на зону. Все что угодно, но только не тюрьма. Надюшка не из тех баб, которые ждут. Декабристки из нее не получится. Но если она узнает, сколько зарабатывает ее муж согласно бухгалтерской ведомости, то вряд ли задержится в его доме больше двух недель. Ее друзья и тряпки с побрякушками куда важнее мнимой семьи. Хорошо, если Дашку оставит, а то и дочь прихватит с собой. Тогда хоть в петлю лезь. Он тяжело вздохнул и спустился на второй этаж, где располагался следственный отдел.
В кабинете находилось два стола. Второй принадлежал капитану Катаеву, самому приятному парню райотдела. Витя Катаев редко сидел в кабинете, его использовали на выездах в оперативных бригадах, и Добрушин чувствовал себя единоличным хозяином кабинета.
На столе зазвонил телефон. Добрушин снял трубку и услышал голос дежурного:
— Семен Семеныч, Котова из СИЗО доставили. К вам поднимаются.
— Лады. Жду.
Майор достал из сейфа толстую папку с делом под номером 3116/324 и сел на свое место. В дверь постучали, и конвоир попросил разрешения ввести арестованного.
В который раз майор разглядывал этого парня и никак не мог взять в толк, как такой простой и невзрачный мальчишка мог совершить восемь убийств, почему его не могли поймать в течение четырех лет беспрестанных поисков. Смотреть не на что, а, по сути, зверь зверем. И капли страха во взгляде не мелькает. Спокойный, уверенный, рассудительный.
— Садись, Котов.
Майор кивнул конвоиру, чтобы тот снял с него наручники.
— Здрасте, Семен Семеныч. Покурить позволите?
— А когда я тебе отказывал, Паша? Кури.
Добрушин пододвинул пачку с сигаретами и зажигалку на край стола.
Затянувшись, парень улыбнулся.
— Как я понял, Семен Семеныч, вы со мной покончили?
— Да, Паша. Остались формальности, и тебя передают на попечение прокуратуры. Полномочий у нас на тебя не хватает. Уж больно ты крупная дичь. Нам, салагам, не по зубам.
— Но я надеюсь, вам зачтется мое чистосердечное признание? Вы мне симпатичны, Семен Семеныч. С вами легко работалось. Я и не думал, что такие менты бывают. А теперь, поди, на официальный тон переходить придется. Гражданин следователь. Руки за спину. Встать. Сесть. И так всю оставшуюся жизнь.
— А тебе еще жить и жить. Правда, в свои двадцать восемь ты уже немало повидал. Будет чего вспомнить.
— Бунтари-одиночки без дела долго не живут. Как только их надломили, они живьем загнивают. Сорнякам тоже подпитка нужна.
— Самокритичен.
— Конечно. Я могу смотреть на себя со стороны, а это не многим дано. Меня газеты к этому приучили. Три года я статьи о себе читал. Правда, оценка всегда выглядела однобоко. Маньяк, и все тут. Если человек имеет свой взгляд на жизнь, отличный от стандарта, то он либо сумасшедший, либо маньяк. Несоблюдение рамок, в которые мы все сами себя втиснули, и есть сумасшествие. Человек не может быть свободным. Сплошные обязанности, догмы, законы, уставы, правила, режим. Как только ты начинаешь сопротивляться и рвать на себе цепи, тебе тут же скручивают руки и вешают ярлык на грудь: «Осторожно! Злая собака!»
— Эдакий Родион Раскольников. Бунтарь-одиночка, который сам себе дал право убивать. Лишать жизни ни в чем не повинных людей. Ради чего? Ради самоутверждения?
Котов улыбнулся. Это была усталая, изможденная улыбка, едва затронувшая уголки рта.
— Каждый из нас убийца в какой-то степени. Мне часто приходит на память одна картинка из детства. Деревня, добрая милая бабушка, которая рассказывала чудные красивые сказки. Божий одуванчик. Но когда приезжали гости, она шла в курятник, брала топор и без капли сожаления отрубала куренку голову. Она кормила их, растила, называла ласковыми именами лишь для того, чтобы потом зарубить. У нее не было комплексов на сей счет. Заповедь «Не убий!» это не что иное, как ход. Люди закодированы с детства. Алкоголиков тоже кодируют. Обычный гипноз, заставляющий человека бояться спиртного. Страх перед собственной смертью. И вдруг человек выпивает рюмку водки и с ним ничего не случается. Сначала паника, потом спокойствие, а далее уже не рюмка, а бутылка. Код сломлен. Страшно начинать. Человек тогда свободен, когда он не связан условностями. И дело здесь не в убийстве, а в решении.
— Но согласись, Паша, решение стать летчиком, стремление к своей мечте и, наконец, цель и результат - это благородно и достойно. Решение убивать женщин, слабых и беззащитных, не способных сопротивляться, - это стыдно и низко.
— Навязанные с детства эталоны лишают людей фантазии. Гагарин - это хорошо, Чикатило - это плохо. Вам в вашей работе тоже мешают стереотипы. Мы все подвержены влиянию. Человек убил другого человека и должен отвечать за убийство. Когда государство посылало ребят в Афган и те убивали духов, то им давали медали. Все относительно. Я очень люблю читать детективы. Возьмем, к примеру, американцев. Это они придумали модное словечко «маньяк». В любом фильме маньяк может быть только сумасшедшим, шизофреником, параноиком или темнокожим. Убийца-негр, пожалуйста. Цивилизованное общество отрицает такую возможность. Но как нормальному человеку, белому, благородному, семейному, вложить в руку пистолет и заставить его стрелять по себе подобным. И тут вновь появляется стереотип. Он мститель. У него убили жену, дочь, сына, брата, а лучше всего - всю семью. Избитый, истасканный шаблон. Герой берет в руки оружие, и мы видим вокруг море крови. И это нормально. Он оправдан изначально. Он не убийца. Он благородный мститель. Чего уж тут трупы считать! Мы оправдали причину, а значит, следствие уже закономерно. Никому и в голову не придет назвать его убийцей или маньяком. А у человека от горя крыша поехала. Его в психушку отправлять пора, а мы им восхищаемся. Теперь и наши писаки используют все те же шаблоны. Месть - это благородно. Серийный убийца без причины - это маньяк. А кто ее искал, эту причину?
— Добрушин прищурил глаза, долго смотрел на своего оппонента, затем закурил и спросил:
— У тебя были веские причины?
— Конечно. Не будем уходить далеко от шаблонов. Я мститель. При этом могу добавить, что играл в поддавки с сыскарями. Но они не хотели меня ловить. И мой арест - чистая случайность. Я не сопротивлялся. Брось я свое занятие на пятом убийстве, меня никогда бы не поймали. После первого убийства я хотел идти с повинной, но потом передумал.
— Ты считаешь, что тебя не нашли бы?
— Не считаю, а знаю. Вы искали маньяка, а не человека. Ловили всех подряд методом тыка, а я сидел и ждал, когда меня арестуют. Гадал на ромашке. Одну убил и скрылся. Вторую убил и жду. Третью убил и скрылся. Четвертую убил и жду. А они мимо бегают. Очевидно, маньяки в их понимании иначе выглядят. После шестого убийства я сидел на платформе и ждал электричку. Поздно, темно, вокруг ни души. Труп уже найден, кругом облавы, план-перехват в действии. Мог бы и уехать, а три электрички пропустил. И только один ушлый мент обратил на меня внимание. И что же? Начал задавать глупые вопросы. Кого я видел? Кто здесь проходил? Как выглядел? Меня злость взяла, я сел и уехал в Москву.
