Когда от сквозняка дверь раскрылась пошире, я увидела гостиную, искусственные цветы, статуэтку из черного дерева, изображавшую, вероятно, Святого Мартина Поресского. На стене висела картина. Человеческая рука. Приглядевшись, я заметила, что ладонь пробита гвоздем. Должно быть, это была рука Христа. Под ней на полке стоял стакан с водой. Все это мне вдруг показалось очень знакомым. Когда дверь опять качнулась от сквозняка, послышалось звяканье колокольчика, и я уловила запах благовоний. Вероятно, в спальне находился алтарь со свечами. «Эспиритизмо», – вспомнила я наконец. Религия, связанная с духами воды и огня. Вода улавливает и удерживает силы зла. Колокольчики служат для привлечения благодати. Мне никогда не приходилось видеть жилище последователей этого культа. Заинтересовавшись, я подошла поближе, надеясь осмотреть все помещение, и заметила маленькую темнокожую женщину. Она была, вероятно, моего возраста, но выглядела гораздо старше. Сделав еще один шаг, я совершила ошибку. Мистер Перес издал предостерегающий возглас, оттолкнул женщину и выбежал из квартиры.
– Вот. Теперь уходите. – Прежде чем я успела достать деньги, он бросил мне ключи и захлопнул дверь.
Я стояла одна на темной площадке, пытаясь понять, что все это значит. Я всего лишь попросила привратника покормить кота, а потом заглянула в квартиру и увидела женщину, которая не отпирала мне дверь, когда я звонила. Во всяком случае ясно, что он хотел поскорее отделаться от меня. Пока я поднималась по лестнице, меня начали одолевать сомнения: действительно ли этот человек так рассердился. Конечно, со стороны казалось именно так. Но под маской гнева могли скрываться и другие эмоции. Я задержалась на лестничной площадке, припоминая, как он отказался идти в квартиру Джоула, как изменилось его лицо при упоминании о ней. И мне стало ясно, что причиной такого поведения могло быть только одно – страх.
Уолтер просто озверел от голода. Я услышала его нетерпеливое мяуканье, прежде чем вставила ключ в замочную скважину. Джоул подобрал этого кота на улице, замерзшего и промокшего, когда переехал сюда в ноябре прошлого года. И теперь Уолтер, очевидно, снова чувствовал себя покинутым.
Я подумала, что быть запертым здесь чрезвычайно неприятно. Кому-то пришло в голову выкрасить стены в зеленый цвет, к тому же краска кое-где облупилась. В квартире царила неприятная гнетущая атмосфера. Хотя батареи работали и дневной свет проникал сквозь окна, освещая превосходный мексиканский ковер и латунную лампу, – в воздухе все равно ощущалась какая-то сырость. Я стояла в нерешительности, испытывая сильное желание поскорее уйти отсюда.
Но Уолтер требовал немедленной кормежки. Я с трудом добралась до кухни, он вился у меня под ногами. Отыскав консервный нож, я открыла банку, и пока Уолтер поглощал ее содержимое, принялась искать подходящую сумку.
Я вспомнила, что у Джоула есть большая нейлоновая сумка. Он летал с ней в Марокко, и она вполне подходила для перевозки кота. Нужно было только оставить щель, чтобы проходил воздух, и закрепить молнию булавкой. Но в прихожей сумки не оказалось. Я посмотрела под диваном в гостиной, заглянула в тесный кабинет, заваленный какими-то бумагами – вероятно, рукописями, которые редактировал Джоул. Я даже зажгла свет в ванной и нашла там подходящую английскую булавку. Вернувшись в прихожую, я обнаружила над шкафом небольшую антресоль.
Чтобы заглянуть туда, мне пришлось принести стул из кухни. Взобравшись на него, я сумела разглядеть темно-синюю нейлоновую сумку, но не смогла до нее дотянуться. Сложив на стуле небольшую башню из телефонных справочников, я наконец дотянулась до сумки и сбросила ее на пол. Однако вместе с сумкой упал еще один предмет.
Я нагнулась и подняла его. В моей руке оказался нож с выскакивающим клинком.
Я осторожно нажала на рычажок, и тотчас из рукоятки выскользнуло острое, как бритва, лезвие длиной около десяти дюймов. Я не могла понять, для чего Джоулу такой нож. Конечно, он мог приобрести подобную игрушку на Таймс-сквер. Но зачем ему понадобилось прятать свое оружие? В случае нападения грабителей он все равно не успел бы им воспользоваться.
К тому же я просто не могла себе представить Джоула в рукопашной схватке. Он был самым миролюбивым из всех, кого я знавала, любителем философии и защитником бездомных кошек. Ему всегда нравилось в одиночестве сидеть с книгой в каком-нибудь тихом кафе. По вечерам он часто посещал музеи, ходил в кино. У такого юноши, как Джоул, просто не могло быть ничего общего с холодным оружием.
Когда я относила на кухню стул, мне вдруг пришло на ум, что у Джоула не должно быть ничего общего и со смирительной рубашкой, галлюциногенными препаратами и завернутым в фольгу шариком гашиша.
И еще одно: я полагала, что у Джоула нет друзей и знакомых, но на самом деле он просто ничего мне о них не рассказывал. По крайней мере, кто-то снабжал его наркотиками. И у него могло быть много знакомых среди ночных обитателей Мандугал-стрит, площади Святого Марка и еще Бог знает каких мест.
Стук в дверь прервал мои мрачные раздумья. При мысли о том, что это явился пьяный мистер Перес, я содрогнулась. Вряд ли он переменил свои намерения относительно кормления Уолтера. Я сунула нож в карман пальто и прошла к двери, когда стук повторился, настойчивый и требовательный.
– Одну минуту, – сказала я и открыла дверь.
– Здравствуй, Нора, – приветствовала меня Шерри Тэлбот, несчастная любовь Джоула. Некоторое время я лишь молча смотрела на нее. Внешне она нисколько не изменилась. Те же длинные светлые волосы, вздернутый носик и неизменная жизнерадостная улыбка дочери процветающего политического деятеля. На ней было новое пальто – парка из шкуры леопарда с откинутым капюшоном.
А я-то думала, что Джоул ни с кем не видится.
– Привет, Шерри, – наконец выдавила я. Она прошла мимо меня в его комнату. Из-за этой блондинки Джоул бросил работу и покинул страну. Она была красива, как пантера, которую она носила, – и столь же опасна.
Когда я закрыла дверь и обернулась, Шерри стояла у окна и рассматривала голубятню на крыше соседнего дома. Сунув руки в карманы и расставив ноги в ботинках с низкими каблуками, она выглядела, как главарь какой-нибудь экстремистской группировки.
Детство Шерри прошло в сельской местности. Ее отец, в прошлом висконсинский фермер, вырос до сенатора. В течение двух десятилетий он занимался государственными делами и последние шесть лет состоял членом весьма влиятельной комиссии по международным связям. Его простое грубоватое лицо типичного американца часто появлялось на телеэкранах, когда сенатор разъяснял остальному миру суть демократического процесса. В юности Шерри постоянно шокировала своего родителя какими-нибудь радикальными идеями, но разменяв третий десяток, она резко изменилась и стала увлекаться туризмом.
С Джоулом она встретилась как раз в тот переломный период своей жизни. Компании бородатых маоистов уступили место костюмированным балам в Венеции и поездкам на Гренадины. Но былые увлечения давали о себе знать. Шерри непременно хотелось самой зарабатывать на жизнь. Она ненадолго устраивалась в разные издательства Нью-Йорка и Вашингтона и в одном из них познакомилась с Джоулом. Они проработали вместе два месяца. Он водил ее в музеи, картинные галереи, скромные рестораны, они гуляли в Центральном парке.
Но потом, в один прекрасный день, она просто исчезла.
Джоул был убит горем. Я никогда не видела его таким несчастным. Через неделю она позвонила с другого конца берега Атлантики и игривым тоном сообщила, что отправляется с каким-то итальянским гонщиком кататься на лыжах в Гстааде. Гонщика сменил сорбоннский активист, собиравший пожертвования на площадях. Очевидно, характер Шерри состоял из одних противоречий. В течение нескольких лет она лечилась у специалистов по психоанализу.
Глядя на нее теперь, я удивлялась ее невинному виду: столь ясные глаза и длинные блестящие волосы с платиновой заколкой могли принадлежать и ребенку.
– А где Джоул? – спросила она своим бархатистым голосом, который я очень хорошо помнила. – Мы должны были встретиться.
– Джоул в «Бельвю». – Я вкратце рассказала ей о случившемся, и она опустилась на диван.
– Но они не установили, что он принял, – продолжала я, – может быть, тебе что-нибудь известно?
Но она только тряхнула своими блестящими волосами. Судя по этому движению, Шерри едва ли знала о шарике гашиша.
Я попыталась кое-что уточнить.
– Ты знала, что он экспериментирует с галлюциногенами?
Она встретила мой взгляд с невозмутимо-простодушным видом.
– Трудно сказать. Сейчас многие этим занимаются. Ответ не отличался обилием информации, и я сделала еще одну попытку.
– Вы часто виделись в последнее время?
– Я долго отсутствовала, – сообщила она, и я начала понимать, каким безнадежным делом было общение с Дельфийским оракулом. Но после некоторой паузы она добавила:
