Наш городок со всех сторон окружён лесом, а сам лес прорезают сотни дорог. Здесь часто случаются аварии, и на ещё одно ДТП вряд ли кто-нибудь обратит внимание. Я выехал за город, на плохо освещённое шоссе, наметил для себя нужную цель – ей стал древний, многовековой дуб, который каким-то чудом до сих пор никто не срубил. Машина сбавила скорость до шестидесяти километров в час. Далее последовала проверка ремней безопасности. Всё было готово к представлению!
Ёщё немного, ещё совсем чуть-чуть… Капот машины достойно встретил удар с деревом: он смялся почти наполовину, но лобовое стекло осталось практически целым, лишь покрылось мелкой путиной трещин. Сработали подушки безопасности – для меня и холодеющего пассажира. Как только удалось выйти (по понятным причинам это получилось не сразу), я взял из-под сиденья заранее припасённый кусок ветоши, пересадил труп на место водителя и упер его головой в приборную панель – чтобы не упал.
Пришлось немного повозиться, чтобы найти крышку бензобака, ибо до сего дня я не имел чести водить машину иностранного производства. Найдя, что искал, я окунул тряпку в бензобак, который к моему счастью оказался полон. Смоченный бензином с обоих концов, кусок ветоши легко скрутился в тонкую «колбаску». Получился своеобразный импровизированный фитиль. Прежде чем довести своё чёрное дело до логического завершения, я позаботился о деталях: осмотрел салон автомобиля на предмет своих утерянных вещей, усадил покойника поудобнее, закрыл за собой все двери и только потом поджёг импровизированный фитиль, уже торчавший из бензобака. Времени хватило отбежать примерно на пятьдесят метров, машина сначала вспыхнула спичкой, а потом рванула ором ночного зверя. В округе проснулись собаки и тревожно залаяли.
Я решил добираться обратно пешком, хотя иного выбора быть попросту не могло: сумеречная фигура в ночи вызовет подозрения и у таксиста, и у частного бомбилы, и уж тем более у матёрого дальнобойщика. Примерно час пешего пути, до самой границы городских огней отовсюду слышалась истеричная собачья перекличка.
В городе пришлось идти тёмными дворами, дабы не привлекать к себе внимания. Вернуться в мастерскую удалось лишь в половине третьего ночи. Я спустился в подвал, здесь смиренно ожидало своей участи настоящее сокровище: свежая, всё ещё тёплая человеческая шкура. На повторе до сих пор играла песня Армстронга.
Я достал большую пластмассовую ванну, собрал необходимые химикаты и приготовил дубильный раствор. Когда желтоватая жидкость приняла необходимую консистенцию, я нежно уложил в неё своё сокровище. Прощай, Максим, теперь твой путь – мой путь. And I think to myself, what a wonderful world!
***
Скажу по секрету: рецепт дубильного раствора нашей семье достался достаточно неприятным образом. Мой прадед, тоже сапожник, в сорок третьем году попал в плен к немцам. Его, как и многих советских солдат, отправили в концентрационный лагерь. В плену мой предок занимался тем же, чем и до отправки на фронт: шил сапоги и перчатки. Один старый унтер-офицер заведовал мастерской, где и трудился мой прадед. Пожилой немец видел настоящий талант в советском пленнике, во многом благодаря своему врождённому умению делать обувь мой предок не отправился в печь. Унтер-офицер научил прадеда смеси химикатов, которая позволяла избежать утомительных процедур обезжиривания и мездрения, едкий раствор расщеплял всё лишнее, оставляя только идеально-ровное, прочное и эластичное кожаное полотно. Сейчас ни в одной из хроник невозможно найти упоминание о Тиле Вайсманне, гаупттруппфюрере, который, держу пари, стал пионером массового производства обуви из человеческой кожи. Добрая четверть солдат Третьего рейха обулась в жуткие сапоги. Тиль Вайсманн мог обеспечить победу нацистов во Второй мировой войне, но он допустил фатальную ошибку: сапоги, в которые он обул армию Гитлера, были сделаны из кожи безвольных рабов, замученных детей, стариков и трусливых воинов со сломленной волей. Украсть такой путь у человека означало обречь владельца новой обуви на неминуемый провал. В итоге – мы имеем то, что имеем. А ведь у немцев были все шансы завоевать мир!
Ровно пять дней кожа несчастного Мажора провела в растворе. После химического дубления она стала значительно прочнее, и в то же время сохранила свою эластичность. Позже полотно отправилось в дубильный барабан, который мой отец собрал из старой стиральной машины, купленной за бесценок в обанкротившейся прачечной. Всего несколько часов и сырьё было готово к работе.
Я раскроил полотно и приступил к шитью. Тонкая, филигранная работа заняла ровно двадцать восемь часов. Я боялся сделать кривой шов или допустить хоть какую-нибудь асимметрию в мелочах. Мне пришлось лишить себя сна и пищи больше чем на сутки, чтобы в итоге получить великолепнейшие классические ботинки «оксфорды» насыщенного кремового цвета. Настоящее совершенство! Оба ботинка стали идеальным зеркальным отражением друг друга.
Забавный факт: машина с трупом Максима сгорела всего в двадцати километрах от города, однако останки тела и обугленный остов джипа нашли лишь спустя три дня. Провели экспертизу, опознали личность – установили, что кровь пострадавшего на момент смерти имела высокое содержание алкоголя и стрессового гормона кортизола – так написали в новостях. Труп обгорел настолько, что судебно—медицинские эксперты не смогли установить факт потрошения заживо, во всяком случае, об этом никто нигде не упомянул. Это происшествие не стали разжёвывать, так, покрутили пару дней по телевизору ради приличия и забыли. Горевала только семья Мажора, остальные горожане, которым этот молодой заносчивый мужчина успел изрядно насолить, испытали облегчение. Вскоре о смерти молодого бизнесмена все забыли, город снова начал жить своей сонной, размеренной жизнью.
Забыл упомянуть! У меня хватило времени завершить все запланированные дела. Преддверие дня города прошло изумительно: толпа отцовских завсегдатаев выстроилась в очередь, и спустя несколько часов, вестибюль моей мастерской заполнился двумя десятками пар обуви. Сказать по-честному я любил старые сапоги и ботинки: работая с такой обувью, я проявлял особую нежность, будто ухаживал за беспомощными стариками. Невероятное удовольствие! Я буквально чувствовал, как опыт, как сама история этих предметов просачивалась в мою душу сквозь кончики пальцев. Всю ночь я подшивал, подклеивал, ставил заплатки, менял кольца на шнуровке. Наутро все два десятка пар обуви был полностью отреставрированы. Мне неизвестно зачем все эти старики так бережно относились к своим сапогам, ботинкам и туфлям, они могли купить себе что-то недорогое и качественное, могли, в конце концов, заказать у меня новую обувку. Но нет, пожилые завсегдатаи из года в год продлевали жизнь своим верным «вестникам пути». Такое отношение к вещам вызывало у меня глубокое уважение. Заказчики остались довольны, все до единого. Они оставили щедрые «чаевые», это придало сил и желания жить. Я даже услышал то, чего уж никак не мог ожидать: старый военный, давний приятель моих родителей, сказал, что я управляюсь с кожей лучше чем покойный отец. Этот день оставил в моей душе множество позитивных эмоций, впервые за несколько лет.
Завсегдатаи мастерской рассказали о моём успехе своим знакомым, а те своим. Сарафанное радио сработало, и всего через месяц перед дверями единственной мастерской в городе толпились не только старики, но и молодые люди, и девушки, женщины, мужчины и даже дети. Дела пошли в гору! Теперь денег хватало не только на скудный «набор для выживания», но и на кое-что ещё. Я приоделся, купил себе множество различных побрякушек. Великая удача: в интернете удалось найти крупного коллекционера, который согласился выслать по почте множество редких виниловых пластинок ограниченного тиража. Так ко мне попали аналоговые записи Фрэнка Синатры, Чарли Паркера и даже Джанго Рейнхардта! На старом блошином рынке я нашёл исправный электрофон, за совершенно смешные деньги он перешёл под мою опеку. Теперь в мастерской играла только живая музыка виниловых пластинок!
Спустя несколько месяцев количество заказов выросло в три раза. Я не справлялся самостоятельно, пришлось взять помощника из опытных сапожников, старого глухонемого татарина, ровесника моего покойного отца. Звали его Ринат Шахматдинов, так было написано в паспорте. Я официально оформил его на работу и платил ему «белую» зарплату, пусть и небольшую. Мне нравился Ринат. Матёрый татарин оказался человеком исполнительным, не задавал много вопросов, а моя музыка ему никак не мешала, ибо слышать хоть что-либо он не мог в принципе. Вдвоём с Ринатом мы справлялись куда лучше. Лавина авральных заказов перестала нависать над мастерской.
Вскоре Ринат начал самостоятельно справляться с мелкими заказами, оставляя для меня только самые серьёзные вопросы. Мои новые «оксфоды» делали своё дело: клиентская база расширялась, и уже вдвоём с Ринатом мы едва справлялись с поступающими заказами. Пришлось взять в помощники Сёмёна – одаренного паренька с мозаичной формой синдрома Дауна, который тоже любил джаз.
